Крутые парни не танцуют - Мейлер Норман (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗

— И потому убил себя?

— Я не хочу врать. Здесь виноват не только ты. У него были крупные неприятности с деньгами. Светил здоровенный срок. Он сдался на мою милость месяц назад. Умолял помочь. Я сказал, что попробую. Но, знаешь ли, даже в моем капитале это проделало бы чересчур большую брешь. Он чувствовал, что до конца я идти не намерен.

Меня вновь стала пробирать дрожь. Конечно, наряду со всем остальным сказывалась и усталость, но мои ботинки и штаны на заду уже промокли.

— Хочешь развести костер?

— Да, — сказал я.

Он поразмыслил над этим.

— Нет, — сказал он наконец, — боюсь, это отнимет слишком много времени. Все кругом сырое.

— Да.

— Ненавижу дым.

— Да.

— Извини, — сказал он.

Мои руки играли с песком. Вдруг он выстрелил. Вот так, ни с того ни с сего. Пок. Пуля взметнула фонтанчик в дюйме от моего каблука.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

— Не пытайся ослепить меня песком.

— Ты хорошо стреляешь.

— Я тренировался.

— Вижу, что не зря.

— От природы мне этого не дано. Я от природы неловок, за что бы ни брался. По-твоему, это честно?

— Нет, наверное.

— Одного этого довольно, чтобы снюхаться с дьяволом.

Мы умолкли. Я старался не дрожать. Мне пришло на ум, что моя трясучка может разозлить его, и как он тогда поступит?

— Ты не рассказал мне остального, — произнес я. — Что ты сделал, когда позвонила Джессика?

— Попробовал ее успокоить. Я и сам был не в своей тарелке. Лонни умер! Потом я велел ей ждать в машине. Обещал приехать.

— Какие у тебя были планы?

— Я еще не начал их строить. В такие моменты все, что ты можешь сказать себе, — это «Ну и каша!». Я не представлял, с какой стороны браться за дело, но тем не менее выехал в Рейс-Пойнт. Однако мне неверно объяснили дорогу. Я угодил на северную окраину Труро, и все пошло наперекосяк. Когда я добрался до Рейс-Пойнта, Лорел уже не было и машины тоже. Я вернулся в Бич-Пойнт — хотел сказать Пэтти Ларейн, что я думаю о ее инструкциях насчет дороги, но не нашел и ее. В ту ночь она так и не явилась обратно. И я больше никогда не видел лица Джессики.

— Пэтти Ларейн жила с тобой?

— Мы до этого дойдем.

— Хотелось бы.

— Сначала скажи мне: заходила Пэтти к тебе домой? — спросил Уодли.

— Вроде нет.

— Ты что, не помнишь?

— Я был слишком пьян. Может, и заглянула на минутку.

— Знаешь, что Пэтти Ларейн говорила о твоих провалах памяти? — осведомился Уодли.

— Нет.

— Она говорила: «Опять у этой задницы задницу закупорило».

— Это в ее стиле.

— Она всегда называла тебя задницей, — сказал Уодли. — Когда ты был нашим шофером в Тампе, наедине со мной она о тебе иначе и не говорила. И в последний месяц тоже. Задница. Почему она тебя так звала?

— Может, вместо кретина.

— Пэтти тебя ненавидела.

— За что бы? — сказал я.

— По-моему, я знаю причину, — сказал Уодли. — Некоторые мужчины ублажают женскую часть своей натуры, склоняя женщин к занятиям особым видом орального секса.

— О Господи, — сказал я.

— Вы с Пэтти занимались чем-нибудь подобным?

— Уодли, я не хочу об этом говорить.

— Гетеросексуалы болезненно относятся к таким вещам. — Он вздохнул. Закатил глаза. — Зря мы, наверное, не развели огонь. Это было бы сексуальнее.

— Уж уютнее точно.

— Ладно, сейчас не до того. — К моему изумлению, он зевнул. Потом я понял, что он сделал это как кошка. Чтобы снять напряжение. — А меня Пэтти Ларейн этим баловала, — сказал он. — Собственно говоря, так она меня на себе и женила. Раньше я с таким качественным исполнением не сталкивался. Но потом, после свадьбы, все прекратилось. Резко. Когда я намекнул, что не прочь продолжить наши скромные забавы, она сказала: «Уодли, я не могу. Теперь всякий раз, как я вижу твое лицо, оно напоминает мне твой зад». Вот почему мне страшно не нравилось, когда она называла тебя задницей. Тим, а с тобой она когда-нибудь так делала?

— Я не собираюсь отвечать, — сказал я.

Он выстрелил. Прямо оттуда, где сидел. Он не целился. Просто навел дуло и спустил курок. На такое способны только самые лучшие стрелки. Я был в свободных штанах, и пуля прошла сквозь складку над коленом.

— В следующий раз, — сказал он, — я раздроблю тебе бедро. Так что, пожалуйста, ответь на мой вопрос.

Я внутренне спасовал. Подпитка моего мужества давно шла из запасного бака. В таких условиях дай Бог сохранить хотя бы видимость спокойствия.

— Да, — сказал я, — однажды я попросил ее это сделать.

— Попросил или заставил?

— Она была не против. Молодая, хотела новизны. По-моему, раньше она никогда так не делала.

— Когда это случилось?

— Когда мы с Пэтти Ларейн впервые легли в постель.

— В Тампе?

— Нет, — сказал я. — Разве она тебе не говорила?

— Ответь сначала ты, потом я.

— Как-то мы с подругой поехали в Северную Каролину. Я жил с этой подругой уже два года. Откликнулись на объявление и махнули в Северную Каролину к супругам, которые хотели обменяться па ночь партнерами. По прибытии обнаружили там крепкого старикана и его юную женушку, Пэтти Ларейн.

— Тогда ее звали Пэтти Эрлин?

— Да, — сказал я, — Пэтти Эрлин. Она была замужем за одним тамошним священником. Еще он работал футбольным тренером в средней школе и хиропрактиком. В объявлении, правда, отрекомендовался гинекологом. Потом он сказал мне: «Это приманка. Ни одна американская юбка не устоит против такого обмена, если думает заполучить акушера». Это был длинный, нескладный пожилой мужик с большим аппаратом, по крайней мере так мне потом сказала подруга. К моему удивлению, они отлично спелись. С другой стороны, Пэтти Эрлин была рада познакомиться с настоящим барменом из Нью-Йорка. — Я оборвал речь. Мне стало неловко от своей разговорчивости. Я явно перестал следить за его вниманием.

— И она сделала это с тобой в первую же ночь?

Видимо, насчет его внимания беспокоиться не стоило.

— Да, — сказал я, — такой ночи, как та, у нас никогда больше не было. Мы оказались прямо созданы друг для друга. — Пусть живет с этим, подумал я, когда меня не станет.

— Она делала все?

— Более или менее.

— Более?

— Допустим.

— А в Тампе она уже не заходила так далеко?

— Нет, — солгал я.

— Ты лжешь, — сказал он.

Я не хотел, чтобы он выстрелил снова. Мне пришло в голову, что его добрый папаша Микс, наверное, частенько бил Уодли без предупреждения.

— Ты выдержишь правду? — спросил я.

— Богатым всегда лгут, — сказал он. — Но я готов жить с любой правдой, даже самой неудобоваримой, — это для меня дело чести.

— Хорошо, — сказал я, — это бывало и в Тампе.

— Когда? — спросил он. — В каких случаях?

— Когда она уговаривала меня убить тебя.

Так я не рисковал еще ни разу. Но Уодли был человеком слова. Он кивнул, соглашаясь с истинностью сказанного.

— Я догадывался, — промолвил он. — Да, конечно, — добавил он, — потому она и дала тебе такое прозвище.

Я не сказал ему, что после той ночи в Северной Каролине Пэтти Ларейн некоторое время писала мне. Похоже было, что, когда я вернулся в Нью-Йорк, та ночь не давала ей покоя. Она точно хотела стереть со своих губ всякую память о ней. «Задница» — так называла она меня в своих письмах. «Милый задница», — начинала она, или: «Привет, задница». И это прекратилось только вместе с письмами. Что произошло примерно через год после того, как я угодил в тюрьму. За решеткой я не мог допустить, чтобы меня называли такими именами, и перестал отвечать, так что на этом переписка оборвалась. Жизнь развела нас в стороны. Потом, спустя несколько лет, стоя как-то вечером в одном из баров Тампы, я почувствовал на плече чью-то руку и, обернувшись, увидел красавицу блондинку, роскошно одетую, которая сказала: «Хелло, задница». Передо мной словно предстала внушительная печать самого Случая.

— Наверное, она по-настоящему хотела убить меня, — сказал Уодли.