Леонид обязательно умрет - Липскеров Дмитрий Михайлович (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
– Сами понимаете, не в цирке же нам!
Из рук Леонида в батюшкин подрясник перешла еще сотенная.
– Какие проблемы!.. – вошел в положение слуга Божий. – Серафима Ильинична!
– Да, батюшка! – отозвалась старушка в белом платочке.
– У вас же две комнатки?
– Две, – согласилась бабушка. – И кухонька просторная…
– Приютите молодых людей!.. Вам это зачтется!
– Милости прошу, – согласилась старушка. – Я здесь недалеко, на Герцена, живу, Никитской бывшей!..
В чистенькой квартирке Серафимы Ильиничны пахло старостью и кошкой.
Старушка оказалась добрейшей душой и скоро, под наступающее утро, накрыла свадебный стол – с колбасой, сыром, банкой шпрот и половиной бутылки сливовой наливки.
Про напиток бабушка поведала, что точно такой же стоял и на ее свадебном столе.
– Вот только супруг мой, Иван Иваныч, более водочку уважал. От нее и скончался, сердечный!.. Горько! – слабеньким голосом возвестила Серафима Ильинична и умиленно глядела, как целуются лилипуты, так похожие на маленьких деток.
А потом старушка задремала здесь же, за столом. Ее иссушенная долгой жизнью голова опустилась подбородком на грудь…
Леонид взял Машеньку за руку и повел свою жену в соседнюю комнату, к брачному ложу – большой металлической кровати с шишечками, со старинной периной на железной сетке и множеством подушек со всякими рюшечками и кружавчиками.
И здесь, в самый важный момент, венчающий брачную церемонию, так сказать, сладкий плод в награду за соблюдения высшего закона, которым бы должны воспользоваться молодые, оказался вовсе не сладким… Срок созревания плода не пришел, еще даже завязь не сорганизовалась. Торопи природу, не торопи – все в срок придет!..
Все было совсем не так, как в девичьей палате в интернате. Не было прикосновения рук и тайных поцелуев.
Леонид целовал ее явно, так же открыто крепко сжимал ладошку, но Машенька не чувствовала каких-то важных вещей, пытаясь осознать их головой.
Он попросил ее раздеться.
– Зачем? – вспорхнула она ресницами-бабочками.
– Ты – моя жена, – прошептал Леонид.
Машенька, конечно, слышала о первой брачной ночи, но совсем не представляла ее себе в раздетом виде. Ей казалось, что она должна быть в длинном, до пят ночном одеянии, расшитом бисером, а дальше… Дальше она никогда не воображала… А быть раздетой…
– Ну же! – поторапливал муж.
И здесь на Машеньку словно прозрение сошло.
«Мамочка моя дорогая, – заговорила в ней испуганная душа. – Где же это я? Как же так могло случиться!.. Как мне страшно, мамочка!..»
И хитрый поп, и мальчик-лилипут, ставший ее мужем, – все ужасало Машеньку почти до обморока! Ей вдруг так захотелось очутиться в своей интернатской кровати и забыть обо всем, как о неудачном сновидении!..
Девочка заплакала, а он, Леонид, Серый волк ее сердца, психолог девичьих сомнений, вдруг стал необыкновенно нежен… Он перестал жадно вгрызаться в ее губы нарочито страстными поцелуями, отпустил ладошку и сказал почти растерянно.
– Я люблю тебя!
Вероятно, будь рядом Станиславский, он вскричал бы: «Верю!» – и принял непременно Леонида Северцева в трупу МХАТа сразу Народным СССР.
Что же говорить о Машеньке! Лишенная до двенадцати лет всякого искуса, она, которую уже давно никто не любил, а если когда-то и ласкали словом ее существо, то только давно мертвые родители. И сейчас, после таких волшебных слов, вдруг ставшими ключиком к ее вере, она отворилась вся для желающего войти мужа, забыв только что сковывающий ее ужас, и переспросила:
– Нужно раздеться?
– Ага, – подтвердил он.
Она принялась медленно раздеваться, аккуратно снимая вещь за вещью, развешивая одежку на венский стульчик, пока ни осталась переминаться с ноги на ногу на холодном полу совершенно голой, освещенной одновременно лунным и нарождающимся солнечным светом.
Машенька дрожала всем телом, сомкнув ноги в худых коленках, и смотрела на своего мужа.
Он тоже оглядывал ее и удивлялся Машенькиным острым плечикам, ее совершенно мальчишеской груди, соски, может, чуть покрупнее. Он долго рассматривал девочкины ребра, проступающие сквозь кожу, покрывшуюся здоровенными мурашками; выпуклый живот, под которым располагалась девчачья особенность, совершенно, как у новорожденной и ничем не привлекающая его мужского начала.
– Повернись спиной! – велел он, чувствуя, как угасает в нем порыв космонавта, которому тотчас предстоит исследование Космоса.
Она повернулась и явила в доказательство своей женской несостоятельности крошечную попку с синеватым отливом да пару выпячивающих из спины лопаток, как у ощипанного цыпленка.
«Ворота в мой Космос еще не готовы открыться», – заключил Леонид с философской грустью.
Он быстро скинул одежду, сам еще более похожий на младенца с носиком от заварочного чайника, вместо настоящей ракеты, быстро забрался под теплое одеяло и тотчас заснул.
Она, оставленная голой, все ждала чего-то до полного озноба, а потом, обернувшись и увидев его спящим, сначала было изумилась то ли коварству, то ли еще чему, но уже через мгновение Машенька испытала чувство благодарности к своему мужу-лилипуту, сама не зная за что.
Надев трусики, она осторожно, чтобы не разбудить его, забралась под общее одеяло и тоже заснула на самом краешке перины, сама легкая, как перышко, и невинная, как цветочек…
А утром они проснулись одновременно и просто, с удовольствием целовались.
Леонид был спокоен, несмотря на вчерашнее открытие. Он знал, что время придет и Вселенная откроется перед ним по-царски щедро, а пока он любил Машеньку за будущий расцвет, за свой Е = mc2 , за то, что пахнет она вермишелевым супчиком.
– Я люблю тебя! – подтвердил он.
– Я люблю тебя тоже! – ответила Машенька радостно.
И от этих плодов Платона обоим стало необыкновенно счастливо, до слез в глазах, до вкуса крови на губах!..
А потом они жадно ели яичницу, приготовленную бабушкой Серафимой.
Улыбающаяся старушка, свеженькая, умытая святой крещенской водой, пожарила болтушку с сосисками и картошкой, присыпав блюдо сверху зеленым луком, созревшим в майонезной банке на подоконнике.
– Вы, наверное, кофий предпочитаете? – поинтересовалась бабушка. – Вот вам и кофий!
Это был вовсе и не кофе, а кофейный напиток «Лето» с цикорием. Но с молоком и тремя кусками растворенного в нем сахара, напиток казался необыкновенно вкусен.
Это первое утро их совместной жизни было прекрасным и удивительным. Они глядели из окошка Серафимы на солнышко, лучиками катающееся по золотым куполам церквушек, а потом, когда небо вдруг пролилось коротким дождиком, высовывали руки под теплые струи, брызгались чистой, пахнущей электричеством водой и много, до боли в щеках, улыбались друг другу…
А еще потом они побежали из дома Серафимы и прогуляли по Москве весь день. В Парке культуры, с детской расточительностью, молодожены на всяких аттракционах просадили огромную кучу денег. Кружились и качались, стреляли в тире и плавали на лодке, гоняясь за утками; объедались жестким, как подошва, шашлыком, заедая его сладкими, посыпанными сахарной пудрой пончиками, выпили чуть ли не море газировки и всегда с тройным сиропом… Все это называлось счастьем! И счастье было в обоих сердцах!..
Под самый вечер Чертово колесо вознесло их к самому небу, они чуть-чуть целовались под облаками, совершенно утомленные бесконечным днем. Солнце пыталось закатиться за дома на Фрунзенской набережной, но колесо догоняло светило. Провожая его, Леонид даже встал с сиденья в кабинке, чем испугал Машеньку.
– Упадешь! – дергала она мужа за брюки.
А он на самом пике колеса вдруг почувствовал необычайную легкость во всех членах, будто бы тело потеряло свой вес. Это чувство Леонид приписал тождеству счастья, но когда поглядел на пол кабины, на свои ноги, то увидел, что ступни, обутые в сандалии, совершенно не касаются пола. Леонид парил на высоте трех сантиметров, как ему казалось головой вниз, а ногами к небесам.
