Профессорская дочка - Колина Елена (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Вадим нажимает цифру пять и говорит „о, привет, как дела?“ или „я тебя люблю“, или еще что-нибудь милое.
Вранье? Не более чем все остальное. Такая любовь. Машин рейтинг, конечно, скачет, но в среднем держится около цифры пять.
„Все хорошо“ или „я тоже тебя люблю“ – вежливо отвечает Маша.
Вранье? Не более чем все остальное. Такая любовь.
Маша никогда не спрашивает Вадима „когда?“ или „как?“, а уж тем более „почему ты не?“. Не пришел, не позвонил, не со мной... – не спрашивает.
Но все это не означает, что не родилась девочка, а потом мальчик.
А с Адой Маша в одном мире?... В одном мире, в одном доме.
Ада, а она все про жизнь понимает, говорит: „Врет, значит, любит“...
Ада говорит: „Он тобой пользуется“. Вряд ли Ада имеет в виду, что Вадим использует Машу как женщину по пути домой, – очевидно же, что к его услугам много разных телефончиков, поочередно записанных под цифрой четыре... Она сама не знает, что имеет в виду. Может быть, Ада хочет сказать, что Вадим, такой успешный, такой гладкий, как банка кока-колы, использует ее силу духа, ум, нежность, совесть, ну и, конечно же, умение правильно выстроить сюжет?
Ада говорит: „В доме должен быть мужчина“.
– У меня есть в доме мужчина, – возражает Маша, желая ее успокоить и примирить с окружающей их обеих действительностью.
– Отнюдь ни хера, – культурно отвечает Ада.
Мужчина в доме у Маши – Димочка.
Ада говорит: „Твой телемагнит никуда от тебя не денется, так и будет всю жизнь мимо проезжать...“
Бывает же так, чтобы влюбиться в чужого... не всем так везет, чтобы свой встретился.
Между Машиным флигелем на Фонтанке и толстовским домом с итальянским рестораном в арке – Шере-метевский дворец, Фонтанный дом, детская поликлиника номер два, вздыбленные кони на Аничковом мосту, дворец Белосельских-Белозерских – Маша, как все петербуржцы, называет его Штакеншнейдер, по имени архитектора. Штакеншнейдер, сын мельника в Гатчине, бросил учебу в Академии художеств из-за недостатка средств, но ему очень повезло – сначала он был замечен Монферраном, а потом понравился царю и стал придворным архитектором. Вообще-то он в Питере много построил – Мариинский дворец, Николаевский дворец, Новомихайловский дворец. Но почему-то именно этот дворец, что между Машей и Вадимом, называется Штакеншнейдер.
Все это, Шереметевский дворец, Фонтанный дом, детская поликлиника номер два, Штакеншнейдер, – это расстояние между Машей и Вадимом. Но между ними такая же разница – как Шереметевский дворец, как Фонтанный дом, как детская поликлиника номер два, как Штакеншнейдер...
На самом деле Вадим уже давно перестал быть для Маши мумзиком – мумзиком в настоящем смысле этого слова. Но Маша, онаже творец, творец детективов. Выбрала себе человека и любит его, любит и этим сама его создает, вместе со всеми своими мумзиками. Машин папа говорит: сделать жизнь не такой серьезной – это труд, это искусство.
А собственно, почему Маша – Золушка? Может, это Вадим – Золушка, а Маша – принц?
Зимним вечером Ада встретила Машу в садике у Михайловского замка. Небо над Михайловским замком светилось розовым, желтым, фиолетовым, и Маша – разметавшиеся кудри в снежинках, горящие глаза, закушенные губы – на фоне неба выглядела...
– Какая ты очень красивая, Машка, – удивленно сказала Ада. – Ты прямо как мадонна Шишкина. Ой, то есть нет, это мишки Шишкина, а мадонна, наоборот, Бенуа.
На самом деле Маша нисколько не была похожа на мадонну Бенуа с ее безмятежным лицом и взглядом внутрь себя, напротив, Маша смотрела напряженно и словно одновременно и вперед, и назад.
Маша была красивая и похожа на Тяни-Толкая – одной рукой она тянула за собой саночки, а другой рукой толкала коляску. В коляске у Маши Марк, в честь папы, а в саночках у Маши Мария, в честь мамы.
Маша, с откинутой назад головой, с развевающимся кудрявым облаком волос на фоне неба, действительно выглядела... в каком-то даже библейском смысле... при всей тянитолкаестости своего облика, при всем этом, – саночках, коляске – у нее был такой вид, словно она сейчас...
Маша везла детей из поликлиники номер два: Марку делали прививку от кори, а Марии от скарлатины.
...словно она сейчас вознесется над Михайловским замком и полетит в розово-желтом небе, полетит над Чижиком-Пыжиком, над Фонтанкой и вместе с ней в саночках и в коляске полетят праправнуки губернатора Петербурга, внуки советского профессора, полетят над Шереметевским дворцом, над Фонтанным домом, над Штакен-шнейдером, как их предки над крышами Витебска.
„Маша, Машенька, нитгедайге“, – сказал Маше папа, перед тем как уснуть и больше не проснуться. Маша улыбнулась, подумала, что это он сказал ей „мишугинер“, растяпа, – ведь папа больше ни одного слова не знал на идиш. А он сказал „нит гедайге“ – не печалься, не грусти.