«...Расстрелять!» - Покровский Александр Михайлович (книги бесплатно без txt) 📗
– Ну как это?
– А так! Не могу.
– Значит, не так учишь! Неправильно. Методически неверно. Вот тебе «Волгу» ГАЗ-24 дай за него – наверное, тогда бы выучил. И потом он жалуется, что вы его за человека не считаете. Оскорбляете его человеческое достоинство. Ну, это вообще… методически неверно.
– Ме-то-ди-чес-ки?!. – группман заикался не от рожденья, не с детства заикался. Дальше он шипел носом, как кипятильник перед взрывом. Одним носом. Ртом уже больше не мог.
– Да. Методически. Вот давайте его сюда, я вам покажу, как проводится занятие.
Целый час бэчепятый бился-бился и разбился, как яйца об дверь, и тогда в центральном заорало:
– Идиот, сука, идиот! Ну, твердый! Ну, чалдон! Чайник! Ну, вощ-ще! Дерево! Дуремар! Ты что ж, думаешь!
Петя моргал и смотрел в глаза.
– Презерватив всмятку, если лодку набить таким деревом, как ты, она не утонет?! А?! Ну, страна дураков! Поле чудес! Ведро!!! Не женским местом тебя родило!!! Родине нужны герои, а… родит дураков! – бэчепятый плеснул руками, как доярка, и повернулся к группману. – Ведро даю. Спирта. Ректификата. Чтоб продал его. – Он ткнул Петю в грудь – Продать! За неделю. Я в море ухожу. Чтоб я пришел и было продано! Куда хочешь! Кому хочешь! Как хочешь! Продать дерево. Хоть кубометрами. Вон!!!
До Петиной щекастой рожи долетели его теплые брызги.
– Вон!!! На корабль с настоящего момента не пускать! Ни ногой. Стрелять, если полезет. Проберется – стрелять! Была б лицензия на отстрел кабана – сам бы уложил! Уйди, убью!!! – (Слюни – просто кипяток.) – Ну, сука, ну, сука, ну, сука… – бэчепятый кончался по затухающей, в конце он опять отыскал глазами группмана: – Ну я – старый дурак, а твои глаза где были, когда его на корабль брали? Чего хлопаешь? Откуда его вообще откопали? Это ж мамонт. Ископаемое. Сука, жираф! Канавы ему рыть! Воду носить! Дерьмо копать! Но к матчасти его нельзя допускать! Поймите вы! Нельзя! Это ж камикадзе!..
– Я же докладывал… – зашевелился группман.
– «Я же – я жо»… жопа, докладывал он…
Петю сразу не продали. Некогда было. В автономку собирались. Но в автономку его не взяли. Костьми легли, а не взяли.
– Петя, ты чего не в море?
– Та вот… в отпуск выгнали…
Он ждал на пирсе, как верный пес. Деньги у него кончились. После автономки наклевывался Северодвинск. Постановка в завод с потерей в зарплате. С корабля бежали, как от нищеты. Группман сам подошел к командиру:
– Товарищ командир, отпустите Громадного.
– Шиш ему. Чтоб здесь остался и деньги греб? Вот ему! Пусть пойдет. Подрастратится. Вот ему а не деньги!
– Товарищ командир! Это единственная возможность! По-другому от него не избавиться. Хотите, я на колени встану?!
Группман встал:
– Товарищ командир! Я сам все буду делать! Замечаний в группе вообще не будет!
– А-а… черт…
В центральный группман вошел с просветленным лицом. Петя ждал его, как корова автопоилку. Даже встал и повел ушами.
– Три дня даю. – сказал ему группман, – три дня. Ищи себе место. Командир дал добро.
Через три дня группмана нашел однокашник;
– Слушай, у тебя есть такой Громадный? Группман облегченно вздохнул, но тут же спохватился. Осторожный, как старик из моря, Хемингуэя. 3 а б и р а е т. Так клюет только большая рыба.
– Ну, нет! – возмутился группман для видимости. – Все разбегаются. Единственный мужик нормальный. Специалист. Не курит, не пьет, на службу не опаздывает. Нет, нет… – и прислушался, не сильно ли? Да нет, вроде нормально… Петю встречали:
– Петя, ты, говорят, от нас уходишь?
– А чаво я в энтом Северодвинске не видел? Чаво я там забыл? За человека не считают! Скоро они встретились: группман и однокашник.
– Ну, Андрюха, вот это ты дал! Вот это подложил! Ну, спасибо! Куда я его теперь дену?
– А ты его продай кому-нибудь. Я как купил – в мешке, так и продал.
– Ну да. Я его теперь за вагон не продам. Все уже знают: «не курит, не пьет, на службу не опаздывает»…
Мда… теперь продать человека трудно. Это раньше можно было продать: на базар – и все. Золотое было время.
Бомжи
(собрание офицеров, не имеющих жилья; в конспективном изложении)
Офицеры, не имеющие жилья в России, собраны в актовом зале для совершения акта. Входит адмирал. Подается команда:
– Товарищи офицеры! Возникает звук встающих стульев. Адмирал:
– Товарищи офицеры. (Звук садящихся стульев.)
Затем следует адмиральское оглядывание зала (оно у адмирала такое, будто перед ним Куликово поле), потом:
– Вы! (Куда-то вглубь, может быть, поля.) Вы! Вот вы! Да… да, вы! Нет, не вы! Вы сядьте! А вот вы! Да, именно вы, рыжий, встаньте! Почему в таком виде… прибываете на совещание?.. Не-на-до на себя смотреть так, будто вы только что себя увидели. Почему не стрижен? Что? А где ваши медали? Что вы смотрите себе на грудь? Я вас спрашиваю, почему у вас одна медаль? Где остальные? Это с какого экипажа? Безобразие! Где ваши начальники?.. Это ваш офицер? а? Вы что, не узнаете своего офицера?.. Что? Допштатник? Ну и что, что допштатник? Он что, не офицер?.. Или его некому привести в чувство?.. Разберитесь… Потом мне доклад… Потом доложите, я сказал… И по каждому человеку… пофамильно… Ну, это отдельный разговор… Я вижу, вы не понимаете… После роспуска строя… ко мне… Я вам объясню, если вы не понимаете. Так! Товарищи! Для чего мы, в сущности, вас собрали? Да! Что у нас складывается с квартирами… Вопрос сложный… положение непростое… недопоставки… трубы… сложная обстановка… Нам недодано (много-много цифр) метров квадратных… Но! Мы – офицеры! (Едрена вошь!) Все знали, на что шли! (Маму пополам!..) Тяготы и лишения! (Ы-ы!) Стойко переносить! (Ы-ых!) И чтоб ваши жены больше не ходили! (Мда…) Тут не детский сад… Так! С квартирами все ясно! Квартир нет и не будет… в ближайшее время… Но!.. Списки очередности… Всем проверить фамилии своих офицеров… Чтоб… Никто не забыт! Кроме квартир ко мне вопросы есть? Нет? Так, все свободны. Командование прошу задержаться.
– Товарищи офицеры!
Звук встающих стульев.
Свинья!
Утро. Сейчас наш командир начнет делить те яйца, которые мы снесли за ночь.
Вчера было увольнение. Отличился Попов. За ним пьяный дебош и бегство от дежурного по училищу по кустам шиповника.
– Разрешите войти? Курсант Попов…
Во рту лошади ночевали, в глазах – слизь, рожа опухла так, будто ею молотили по ступенькам. Безнадежно болен. Это не замаскировать.
Попов волнуется, то есть находится в том состоянии, которое курсанты называют «не наложить бы». Он виноват, виноват, осознал…
– Попов!!!
– И-я-я!
– Вы пили?
Вопрос кажется Попову до того нелепым – по роже же видно, – что он хихикает, кашляет и говорит неожиданно: «Не пил».
От этого дикого ответа он еще раз хихикает и замолкает, с беспокойством ожидая.
– Нехорошо, Попов!
И тут вместо мата, вместо обычного «к херам из списков» Попов выслушивает повесть о том, что вредно пить, как потом приходишь домой и жена не разговаривает, дети шарахаются и вообще, вообще…
Командир внезапно вдохновляется и, заломив руки своему воображению, говорит долго, ярко, красочно, сочно. Картины, истинные картины встают перед Поповым. Он смотрит удивленно, а затем и влюбленно.
Души. Души командира и подчиненного взлетают и парят, парят… воедино… И звучат, звучат… вместе…
Они готовы слиться – сливаются. Как два желтка.
Оба растроганы.
– Попов… Попов… – звучит командир.
Слезы… Они готовы пролиться (и затечь в яловые ботинки).
Проливаются…
– Попов… Попов… Горло… его перехватывает.
Да. Кончилось. Необычно, непривычно. Мда.
Попов чувствует себя обновленным. Ему как-то хорошо. Пьянит как-то. Ему даже кажется, что за пережитое, за ожидание он достоин поощрения, награды.
– А в увольнение можно? – повернулся язык у Попова, к удивлению самого Попова.
