Долгое безумие - Орсенна Эрик (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Не бойтесь, я буду краткой. Надеюсь, я не ошиблась с разницей во времени. Если тут стемнело, значит, у вас светло. С кого начнем? Жан-Батист, если ты думаешь, что с возрастом человек становится спокойнее и уже не испытывает тех же чувств, что в юности, тут же забудь об этом. Если ты сражаешься за любовь, это останется на всю жизнь. Смелее. Обнимаю тебя. Патрик, осторожней с азиатскими облигациями, и еще: если ты воспользуешься моей смертью как предлогом перестать курить, мне будет легче. Целую тебя. Мигель, не беспокойся о своем сыночке, моем маленьком Габриеле. Его необычное поведение и хрупкость свидетельствуют о том, что нам удалось породить хоть одного человека искусства. Ну вот и все, что я хотела вам сказать. Не нужно много времени, чтобы в общем виде выразить то, что накопил с опытом. Удачи вам всем. В ином мире я познакомлю вас с моим Габриелем.
Дверь открылась. Элизабет сияла.
— Я закончила. Пошли?
Он зашел в кабинет, положил на самом виду свидетельство о смерти и схватил вторую занавеску.
Дверь за предшествующей жизнью Элизабет захлопнулась.
— Пошли.
Тридцать пять лет назад — то было в баскском ресторанчике во время их второго свидания — она поставила локти на стол, свела ладони и уставилась на него своими насмешливыми глазами:
— Каковы все же ваши истинные намерения? Он ответил со смешной важностью:
— Однажды, это будет очень нескоро, я возьму вас за руку, и мы больше никогда не расстанемся.
Когда они шли домой, к ним обратился какой-то велосипедист:
— Отец, кого это ты ведешь, обмотав тканью? Какую-нибудь молоденькую красотку? (Элизабет перевела.)
— Тебе холодно? — спросил он, почувствовав, что она дрожит.
— Нет, просто легко.
В такси он все время баюкал ее. Она заснула в его хибарке в саду, закутанная в занавеску. Он вышел и вернулся только к середине ночи, когда все было закончено: консул извещен о кончине госпожи В., телеграмма в Париж отправлена, место для гроба в самолете, вылетающем в среду, забронировано.
LXVII
«Моя жена. Познакомьтесь, это моя жена. Не помню, знакомил ли я вас со своей женой?»
Постоянно, при любых обстоятельствах, с любым собеседником он непременно говорил о своей жене. Имя Элизабет словно улетучилось, Габриеля распирала гордость от того, что наконец-то, после стольких лет, он обзавелся женой.
Лежа рядом с ней ночью, он медленно разжимал губы, чтобы выговорить сначала «моя», потом «жена», а затем часами предавался наслаждению, повторяя на все лады: «О да, это моя жена… Да, рядом со мной… Спит… Кто же еще, как не жена. Вот, слышите ее дыхание, такое ровное, она здорова и спокойна с тех пор, как мы вместе».
Время от времени, несмотря на все его предосторожности, Элизабет все же просыпалась.
— Ты говорил со мной?
— Клянусь тебе, нет. Моя дорогая, тебе это приснилось.
— Лгунишка. Бывает, я бы предпочла, чтобы ты храпел. Этим он не ограничивался. Поскольку называть ее «своей женой» в присутствии
граждан Французской республики он не мог — она ведь скончалась и была похоронена во Франции, — он приберегал свою любимую песенку для аборигенов.
Когда он был не в силах хранить эту новость про себя, он выходил в сад и обращался к первому встречному посетителю со словами:
— У меня есть жена. Или:
— Моя жена хорошо себя чувствует.
Ему улыбались, кланялись на китайский манер, думая, что «моя жена» означает, по-видимому, «здравствуйте» или «доброй прогулки».
Чаще всего эти слова слышали, конечно же, соседи, коммерсанты, торговцы сувенирами, бакалейщик.
— Моя жена не смогла прийти, но она благодарит вас за вчерашнюю курицу.
Или:
— Мне и моей жене хотелось бы вон того чая. Никто из них не понимал, что он говорит. Они лишь без конца слышали эти слова, которые для этого человека — симпатичного, хотя и не без странностей — были очень важны. И оттого эти два слова превратились в китайское прозвище Габриеля. Отныне его называли только «Мояжена».
— Мояжена выглядел сегодня рассерженным.
— Думаешь, можно отпустить в кредит Мояжена?
LXVIII
Уже будучи очень старым, Габриель часто делал себе подарок: в хорошую погоду выходил во второй половине дня на террасу и садился в кресло. Глядя куда-то вдаль, с блуждающей улыбкой на губах, он отдавался воспоминаниям, выстукивая руками в гречке какой-то ритм.
Элизабет подходила к нему. Смерть очень благотворно подействовала на нее: она стала гораздо спокойнее. Долг перестал ее мучить. Она открывала для себя новые удовольствия — праздность, бесконечное наслаждение временем — самим по себе, а не тем, что можно успеть за какие-то его отрезки. Она положила руку ему на голову. Ему казалось, что со старостью у него снова открылся родничок.
— Я догадалась!
— А что, разве было о чем догадываться?
— Догадалась, о чем именно ты вспоминаешь.
— Напрасно ты пытаешься проникнуть в мой череп, не получится.
— Разве ты вспоминал не о шоколаднице?
— Смотри-ка, и правда догадалась.
— Тебе не кажется, что ты вспоминаешь об этом слишком часто, и стоит поменять пластинку?
Она устроилась напротив него, на невысокой гранитной ограде, и разглядывала его недоверчиво и насмешливо.
— Для меня даже оскорбительно твое настойчивое возвращение в мыслях к этому эпизоду с шоколадницей. Словно больше ничего и не было. А ты забыл о «Северной звезде», вагон 12-й, места 56-е и 57-е? А о вокзале на юге Франции, о двух телефонах-автоматах, вернее, об узком проходе между ними?
— Ты знаешь, почему я чаще всего думаю об этом.
— Скажи еще раз. В твоем возрасте полезно краснеть.
— Все на тебя тогда смотрели.
— Вот так так! Я думала, он влюблен, а он всего лишь дрессировщик. Оставляю тебя с твоими воспоминаниями.
Она отправлялась подрезать кустарник, он же закрывал глаза и заплывал далеко в море.
Это случилось в тот год, когда между ними все было кончено. Они заявили об этом во всеуслышание всем друзьям. Разрыв получил имя моратория. Каждый вернулся к своей жизни. По утрам теперь царила тишина вместо трех обычных звонков: десятичасового — «Я слушаю, как звонят колокола»; полдневного — «Совещание закончилось?» и в час дня: «Разве ты с ним не обедала на прошлой неделе?» Удручающий послеобеденный покой без всякой надежды хоть где-то пересечься. Ночная схватка с бессознательным, сопровождаемая суровым торгом: «Хочу уснуть. Уговорились — никаких снов о ней, ни единого ее образа. Иначе к чему все это скорбное выкорчевывание?»
Принужденная веселость Габриеля приводила его друзей в отчаяние. Они изощрялись, чтобы немного развеять его, заставить хоть на время забыться.
— Ну да, я знаю, что ты не любитель охоты. Просто проведем в лесу день.
Или:
— Как, ты не был на Сейшельских островах? Похищаю тебя.
Когда ему пришло приглашение на сбор друзей, у него не возникло ни малейшего подозрения. Он согласился прийти, надеясь, что это поможет ему скоротать самые непереносимые часы недели: обеденное время в воскресенье.
В этом месте воспоминаний Габриель заколебался: не стоит ли отдать должное своим замечательным друзьям, проявившим столько терпения, великодушия? Вот уж действительно комиссия быть близким другом безнадежно влюбленного человека!
Когда-нибудь он обязательно воздаст им всем по заслугам. Но не сегодня. Он снова лег на прежний курс. Плавая по волнам памяти, он наполнял легкие пережитым когда-то. «Воспоминание — это плавание, ведь море отражает время», — рассуждал он.
Друг, пригласивший его на обед, помимо иных своих качеств обладал непревзойденным талантом повара. Когда дверь открылась, ноздри Габриеля учуяли букет изысканных запахов: бергамот, поджаренный хлеб, корица, какао…
Он не забыл даже того, что это не доставило ему тогда никакого удовольствия.
— Проходи.
Он последовал за другом по коридору, слегка расставив локти, словно запрещая себе сбежать.
