Пространство Готлиба - Липскеров Дмитрий Михайлович (серия книг .TXT) 📗
– Я хотела бы посмотреть.
– Поехали ко мне домой.
– Я только позвоню ему.
– Не звони.
– Хорошо. Только давай поедем быстрее.
Мы поймали такси и всю дорогу ехали молча, взявшись за руки и сжимая их сильно, до белых косточек, как будто ожидали, что случится нечто таинственное, а оттого страшное.
Я дышал ее запахом, а иногда, когда авто подпрыгивало на неровной дороге, видел в вырезе ее блузки мелькнувшую ягодку коричневого соска, и слюна заполняла весь мой рот, словно я не ел три дня и хотел проглотить устрицу.
Входя в подъезд своего дома и держа Полин под локоть, я вдруг вспомнил хохотушку Бертран и старого следователя, но волею одной размыл воспоминания и зашагал по лестнице к своей квартире, к чистой постели.
– Ты бы познакомил меня с ней! – прошептала Настузя, после того как я пропустил Полин в свою комнату и кивнул чернокожей няньке. – Это твоя девушка?
– Отстань! – грубо ответил я и, подтолкнув Настузю в спину, шагнул вслед за Полин.
Когда я обнял ее сзади за плечи и уткнулся носом в пахнущий яблоком затылок, она лишь повернула слегка голову к фонарному свету из окна, так что губы мои толкнулись ей в ухо, а язык нащупал в мочке дырочку.
– Я совсем не для этого пришла, – произнесла Полин ровным голосом. – Показывай! – и наклонилась слегка, отталкивая меня своим задом.
Я задохнулся от такой вожделенной грубости и, сев на кровать, стал снимать ботинок, путаясь в шнурках, стягивая влажный носок, и смотрел на девушку косым жадным взглядом.
– Гляди! – просипел я, и она потянула издалека шею к моей ноге, щурясь и стараясь разглядеть в полумраке странные пальцы. – Подойди ближе!..
– Действительно нет ногтей, – произнесла Полин задумчиво, словно размышляла, к чему такое чудо природы.
Она наклонилась еще ниже, почти к самой лодыжке, так что я почувствовал кожей ее дыхание, оглядела ступню со всех сторон, а затем дотронулась легонько до моих пальцев в том месте, где, по ее разумению, должны были произрастать ногти.
– Удивительное дело! – прошептала она. – Ничего нет, – и неожиданно поцеловала мой кривой мизинец.
– Ах! – вскрикнул я восторженно и потянул к ней свои жадные руки, хватая в них, что попадалось выпуклого на пути.
– Подожди! – шептала Полин, целуя и облизывая мою ногу, засасывая в свой мокрый ротик каждый палец в отдельности. – Подожди!..
Выстрелила в темноту пуговка с ее блузки, и маленькая, вразлет грудка забежала ко мне в ладони, упираясь ягодками в жизненные линии… Я целовал ей спину, задрав шелковую ткань почти до самой шеи, вцеловываясь в каждый позвонок, кусая повернутые к моей ноге плечи, жуя, словно траву, крашенные в черное волосы, а она все ласкала мою пятипалую ступню крепкими губами и гуляющим между ними языком и шептала, шептала на одну мелодию в темень – "подожди!.."
Весь дрожащий, томящийся сковородным жаром, я потянул за матерчатый ремешок ее брюк, но ткань заскользила в обратную сторону, и столь силен был мой напор, что Полин вскрикнула, перетянутая, почти передавленная в пояснице, а затем куснула меня в косточку на лодыжке в отместку, так что я закричал от боли и в ответ сдернул со всей силы с нее штаны; ткань треснула, и обнажились мраморным светом круглые ягодицы с сумеречным входом между ними.
Я не различал ни ночи, ни света, только бешеный пульс во всем теле, а потому заспешил к ее входу, влекомый могучим инстинктом, затыкался в него неуклюже, а она встрепенулась, сжала мраморные бедра и скакнула в сторону лягушкой, утирая рукой тянущуюся к простыням слюну.
– Нет! – сипло прошептала она, сверкая глазами. – Нет!
– Почему? – изумился я, стараясь унять дрожь.
– Нет!
– Я люблю тебя! – взмолился я.
– Нет! – твердым голосом сказала Полин и стала застегивать оставшиеся на блузке пуговицы.
И тогда, чувствуя каким-то нервом, ощущая им, тревожным, что она сейчас уйдет от меня навсегда, испытывая будущее горе, я переломился в отчаянии пополам, упал лицом в подушку и заплакал навзрыд. В какие-то секунды вся влага вышла из меня слезами, захлюпала под щекой промоченной наволочкой, а я все взвывал басом, рискуя захлебнуться в самом себе.
Она склонилась ко мне и перевернула на спину, пытаясь отнять от моего мокрого лица руки.
– Успокойся! – просила она уже не так жестко. – Перестань плакать!
Крепко, по-детски прижав пальцы к глазам, я почувствовал, как Полин коснулась ложбинки на моей груди подбородком и заскользила им к пупку, очень медленно, как будто соскальзывала, того не хотя, в пропасть.
Я отлепил руки от глаз и встретился с ее взглядом, сейчас окончательно очистившимся от мути и сверкающим карей чистотой.
Я всхлипывал, а она съезжала все ниже по вздрагивающему животу, пока ее скольжение не закончилось препятствием, и тогда она чмокнула губами, хватая ими за самую душу, за уязвимейшее из ее мест, по-прежнему не расставаясь своим равнодушным немигающим взглядом с моими глазами.
Ее голова с черными крыльями волос взметалась надо мною всею ночью и опускалась пастью кусающей волчицы, заставляя меня взвывать уже не от горя, а от тупого наслаждения.
Она выпила меня до основания, до края, до нервного срыва, а потом села буднично на краешек кровати и пригладила волосы в одно движение.
– Ты будешь жить со мною? – спросил я.
– Нет, – покачала она головой.
– Почему?
– Потому что я не женщина.
– Как это?
– Так. Во мне, как и в тебе, есть аномалия.
Я приподнялся на локтях.
– У тебя тоже нет ногтей?
– С ногтями у меня все в порядке.
– Тогда что же?
– У меня нет самого основного.
– Чего же?!. – не выдержал я.
– Того, чего ты больше всего во мне желаешь.
Она посмотрела на меня пристально и спокойно.
– Во мне нет входа.
– Какого входа? – не понял я.
– Ты никогда не сможешь овладеть мною полностью, потому что у меня отсутствует то, чем обладает даже самая безобразная женщина. Я не смогу впустить тебя в себя, даже сходя от вожделения с ума. В меня нет входа! Понимаешь?
– Но я же видел и чувствовал…
– Это лишь декорация! – прервала меня Полин. – Это такая моя аномалия. Во мне есть дверца, за которой нет комнаты, а лишь непробиваемая стена.
– Так не бывает!
– Ты никогда не сможешь войти в меня, а оттого будешь мучить невыносимо! Ты не Пиноккио, и тебе не удастся проткнуть своей деревяшкой нарисованный очаг!..
Она улыбнулась.
– А что говорят врачи?
– Они не смогут помочь мне ближайшие триста лет. Я никогда не смогу родить тебе ребенка!
Я сел рядом с Полин, потрясенный услышанным. Еще горячий ее телом, я тряс головой, не в состоянии поверить в услышанное.
– Я люблю тебя и хочу с тобою жить!
– Потерпи!
– Не буду!
– Дурак.
Она взяла мою руку и положила на свой плоский живот, подтягивая пальцы к самой устрице, распахнувшей навстречу свои теплые створки, за которыми действительно не было входа…
– Мне все равно, – сказал я, прислушиваясь к своим пальцам. – Я хочу с тобою жить!
Неожиданно она обхватила своими стремительными руками мою голову, прижала щекой к своей, стучащей громким сердцем груди и зашептала жарко мне в ухо:
– Я согласна!.. Я готова рискнуть!.. Я люблю тебя!.. Я хочу быть с тобою, пускай ты меня потом выбросишь, как ненужную тряпку!..
– Нет, что ты!.. – встрял я, но Полин закрыла ладонью мои губы.
– Не перебивай меня! Я брошу его сегодня же! Я к нему никогда не вернусь! Я лягу спать с тобою!.. Он не мужчина!.. Ах, Господи, не то!.. Я открою тебе запасной вход!..
Она шептала что-то еще несвязное, лаская мои волосы грубовато, обратившись взглядом куда-то глубоко в себя, в самое нутро, отыскивая в нем силы для противления опасности, сокрытой во мне до времени.
Полин действительно осталась у меня ночевать, заснув поперек кровати, а на следующее утро, наевшись горячих круассанов, подогретых Настузей, мы вместе отправились на работу.