Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Рубашкин помнил многих - на лето родители снимали у хозяев покосившийся сарайчик с керосинкой и старинным примусом.
В детстве отец водил его гулять к "Арке" - так называли деревянную ротонду с надписью "Курортный район Ленинграда". Рядом кустились чайные розы и между ухоженных клумб замысловато извивались посыпанные толченым кирпичом прогулочные дорожки. Петру было года три или четыре, когда на придорожном холме соорудили пятипролетную каменную лестницу, а на самой вершине возвысился памятник Сталину. Местные обходили это место стороной. Днем и ночью Арку и памятник охраняли милиционеры.
Однажды памятник исчез, будто его и не было. Дикий шиповник задушил чайные розы, а ротонду потихоньку растащили на дрова. Но, удивительно: лестница осталась! Проваливаясь в снег, Петр поднялся по ее скользким ступеням и запыхавшись, остановился.
Верхушки деревьев между шоссе и заливом едва колыхались далеко внизу, за ними выстлалась гладь замерзшего залива, а над трубами заводов в Кронштадте клубилась дымная мгла. Правее, на Западе было светло, и черная кромка берега тянулась до горизонта. Там, в глубине нависших надо льдом туч пробивался багряный отблеск. Внезапно край неба озарился красным и алым, и вслед высветилось заходящее солнце. Оно полыхало, будто языки пламени в бушующей угольной топке, но неудержимо валилось куда-то вниз, на глазах истончаясь до узенькой полоски. За считанные секунды оно исчезло вовсе, оставив над собой только быстро темнеющие бордовые отблески.
"Куда все подевались?" - подумал Рубашкин, заметив что за несколько часов не встретил ни одного человека. Даже асфальт на обычно оживленном шоссе был ровно запорошен снежной пылью. - "Почему нигде никого нет?"
Рванул резкий порыв ветра, от которого заскрипели деревья, и высоковольтная линия отозвалась глухим гулом осевших под наледью проводов.
Рубашкин решил не возвращаться на станцию, а пройти километров пять до Сестрорецка и там сесть на поезд. Почти час он шел по середине шоссе, только раз уступив дорогу встречной машине. Когда он поднялся на путепровод над железной дорогой, и внизу засветились огни Сестрорецка, пошел косой снег, порывы ветра лепили в лицо влажные хлопья, и от них слипались глаза.
Рубашкин чувствовал ломоту и озноб, ноги будто перестали слушаться, но он миновал поворот к вокзалу и продолжал идти в сторону Ленинграда.
– Черт с ними! Дойду, обязательно дойду! - говорил он вслух и, пошатываясь, вышагивал дальше.
Поздно вечером на глухом участке между Лисьим Носом и Ольгино его обогнала и остановилась грузовая машина.
– Эй, спортсмен, как до Питера добраться и на Московское шоссе выехать? - перегнувшись к правой дверце, крикнул шофер. - Ни хрена не слышу, залезай сюда - по дороге расскажешь!
2.17.6 Впотьмах дорога, не скажу куда
– Смотри скорее, Лариска, - закричала Таня, - красота-то какая!
Лариса прильнула к стеклу и почти задохнулась от пронзительного чувства восторга. Только что пробив облачность, самолет накренился в долгом развороте так, что в иллюминаторе открылся весь Финский залив и далекая перспектива на Запад. Там, в просвете между тучами, низко к горизонту рдел четкий круг заходящего солнца. Его свет уже был слабым и не подкрашивал белизны снежного покрова, но в сияющем круге буйствовало багрово-красным, и столбы света упирались в края темно-фиолетовых туч.
– С утра голова болит, не к добру, - дождавшись, пока самолет выровняется, ответила Лариса и, стряхнув с кителя невидимую пылинку, деловито добавила: "Скоро посадка, надо проверить салон".
– Ты, Лариска, сухая, будто песок в Каракумах, - обиженно сказала напарница. - Бедные твои мужики: тебя трахать, как в наждачную бумагу - до крови можно стереть!
Долго не давали посадку и самолет кружил вокруг аэродрома, то и дело меняя эшелоны. Наконец пошли на снижение, и вскоре машина мягко ткнулась в посадочную полосу. Видно, что-то не слаживалось в диспетчерской: рулежка затянулась на полчаса, а когда Лариса добралась до раздевалки, голова уже не просто болела - она будто раскалывалась на кусочки, отдаваясь ломотой в подплечье. Порой темнело в глазах, и, сдавая полетные документы, она едва понимала, что говорит старшая смены. Потом заболел живот, и она решила зайти в медпункт, испугавшись, что ей станет плохо по дороге домой.
– А месячные у вас давно были? - вдруг спросила пожилая медсестра перед тем, как измерить давление.
– Задерживается недели на две, - вспомнила Лариса. Такое случалось и раньше: сказывались дальние перелеты со сменой климата и постоянная вибрация - так ей, во всяком случае, объясняли. Но теперь был очевидный повод. Несмотря на предосторожность, встреча с Борисом в Адлере вполне могла привести к неприятностям.
– Сходите в туалет. Похоже, у вас начинается, - посоветовала медсестра и протянула стакан воды, чтобы запить сразу несколько таблеток. Она оказалась права, и Лариса обрадовалась, что больше не надо тревожиться. То ли от этого, то ли подействовали таблетки, но боль утихла, осталась только глухая тяжесть в висках и затылке. Лариса даже решила не тратиться на такси и поехала на автобусе.
Было около девяти, когда она добралась до дома, рассчитывая проверить у сына уроки и самой уложить его спать. Поднимаясь на лифте, Лариса почувствовала, как снова заболела голова, и стала вспоминать, куда положила коробку с лекарствами.
Еще на площадке она услышала музыку, а когда открыла дверь, в лицо шибанул табачный дым.
– Посмотри, кто к нам приехал! Мы тебя с обеда ждем, последнюю надежду потеряли, - пытаясь обнять жену, сказал Николай.
Лариса ловко повернулась и вместо поцелуя сбросила ему на руки намокшее мокрым снегом пальто. На столе в столовой громоздились остатки закусок вперемежку с использованной посудой; две бутылки были чуть тронуты, но еще две пустых стояли на полу.
– Вот и дождались, - любезно улыбнулась Лариса Никифорову, который пытался встать навстречу, но либо не слишком хотел, либо уже совсем не мог стоять на ногах. Он выглядел постаревшим и обрюзгшим до неопрятности.
– Тыщу лет вас не видела. Надолго к нам из столицы? - спросила она, садясь напротив.
– Вот, Николаю рассказывал о крутых виражах. Ушел я из ЦК, теперь генеральный - только не секретарь, а директор советско-австрийского совместного предприятия. Торгую нынче, торгую! Родину продаю! Меняю Отечество на твердо-зеленые и свободно конвертируемые. А ведь мог стать и Генеральным секретарем! Помнишь, Николай, как мы мечтали до верхушки добраться, власть взять?
– Было такое, - улыбнулся Волконицкий, - но еще не вечер. Какие ваши годы Роман Палыч?
– Нет, брат Николай, в одну реку дважды не ступишь. Да и течет вода у той реки уже не туда, куда велят большевики - сердцем это чую, потому и ушел. Ведь не так идем и не туда. И все знают, что не туда, а куда никто не знает…
– Помните на Съезде какой-то депутат сказал, что политика Горбачева, похожа на самолет: с аэродрома взлетел, а куда лететь и где садиться пилотам не сказали? - спросил Волконицкий.
– Верно сказал, - согласился Никифоров. - Но по части самолетов тут специалист есть. Пусть Лариса рассудит.
– О чем? - спросила она, прикрывая ладонью рюмку. Она уже выпила целый бокал сухого вина, и от запаха водки вновь подступила тошнота.
– Как о чем? О самом нашем главном. Куда летим, зачем летим, и на что сядем? - чуть запинаясь, объяснил Никифоров.
– На что? Ясное дело - на… Не при женщине будет сказано! - вставил Николай.
– Какая она тебе женщина? Она твоя жена. Мне б такую - полгоря бы не знал! - насупившись, возмутился Никифоров.
– Я лучше расскажу из сказки, мы недавно с Мишей читали, - примиряюще сказала Лариса.
– Он уже спит. Мама его в своей комнате уложила, от нас подальше, - сказал Николай.
– Это о том, как Алиса заблудилась в лесу. Шла, шла - и спросить не у кого. И вдруг увидела Кота, сидящего на ветке.
