Год обмана - Геласимов Андрей Валерьевич (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Мы прильнули к окнам, и через мгновение я тоже разглядел приближающуюся к дому фигуру.
– Кто это? – сказал Рамиль.
Разобрать было трудно. Человек шел очень медленно, к тому же голова у него была сильно опущена вниз.
– Он ищет там что-то? – прошептал Репа.
– Или прячет лицо, – сказал я, ощутив, как у меня от напряжения взмокла правая рука.
Мне даже показалось на секунду, что пистолет из нее может выскользнуть.
– Я боюсь, – пробормотала Лида, и на этот раз я на нее совсем не разозлился.
– Кто это? – повторил Рамиль.
Я поднял пистолет и прицелился человеку в голову.
– Ты что, будешь в него стрелять?
– Михаил, это я, – сказал наконец человек, поднимаясь на крыльцо. – Открывай, а то замерз как собака.
– Я чуть тебя не убил, – сказал я, впуская Сашу в дом. – Ты чего так поздно назвался?
– Да погоди ты, – ответил он. – Закрывай скорей дверь. Я же тебе говорю – замерз совсем, на фиг.
– Ну что? – повернулся я к нему, как только дверь была надежно закрыта.
– У тебя есть место, где можно нормально поговорить?
– В комнате.
– Нет, там сильно много народу.
Я понял, что разговор предстоит серьезный.
– Пойдем на кухню. Там никто не услышит.
– Эй, подождите, – запротестовал Рамиль. – А как же мы? Мы что, так и должны сидеть тут в полнейшей неизвестности?
– Вам ничего не угрожает, – ответил Саша. – Михаил вам потом все объяснит.
Но я им ничего не объяснил. Зачем им было знать про все это? Меньше знаешь – дольше живешь. Просто у Кири было много знакомых ментов на дорогах. Кто-то из них и засек мой джип, который почти каждый день мотался по одному и тому же маршруту, проезжая пост ГАИ на выезде из Москвы. Отследить меня после этого было уже делом техники.
6 января 1999 года
Год будет плохой. Три перевернутые шестерки.
Отец сказал, что вчера у Воробьева взорвали джип. Я говорю – надо же. Как интересно. А он говорит – ты знаешь, что там случилось? Я говорю – мне-то откуда знать? В последнее время он так занят. Я его не вижу почти. А он говорит – Михаил сам чуть не погиб. Уцелел по чистой случайности. Часы не успел в машине перевести. Они у него торопились. Поэтому взрыв произошел на два часа раньше. Он еще спал. Но те, кто ставил бомбу, видимо, рассчитывали, что он там будет сидеть. Не сверились со своими часами. Присоединили механизм к часам в джипе и поставили на восемь утра. А он сработал часов в шесть. Ты представляешь, какое везение? Я говорю – да уж. А он говорит – ты, вообще, слушаешь меня или нет? Выключи свой компьютер. Я говорю – я тебя очень внимательно слушаю. Ты рассказывал о Воробьеве. Мне жаль, что все так случилось с твоей машиной. Он говорит – да при чем здесь машина? Его ведь могли убить. Интересно, кому это было надо? Ты ничего не знаешь на эту тему? Я говорю – что? Он говорит – слушай, выключи свой компьютер. Я с тобой о серьезных вещах сейчас говорю. Я ему отвечаю – я не могу сейчас выключить. Я уже полчаса качаю этот дурацкий файл. Ты что, хочешь, чтобы я потом заново все начинал? А он говорит – да оставь ты в покое свой файл. Я тебя русским языком спрашиваю – ты знаешь что-нибудь про эту историю или нет? Я говорю – или нет. Он говорит – перестань паясничать. Его ведь правда могли убить. Я говорю – но не убили же. Он везучий. Тогда он говорит – странный ты какой-то. Я говорю – я знаю. Подожди, вот, кажется, файл весь пришел. Точно. Теперь посмотрим, что там внутри. Он говорит – и что самое интересное: машину взорвали за городом. Ты знал, что Михаил живет у кого-то на даче? Я говорю – что? Он говорит – да перестань копаться в своем компьютере. Я говорю – он у меня пистолет попросил. Отец замолчал, а потом говорит – тот самый? Я говорю – а какой еще? У меня других больше нет. Он говорит – лучше бы ты отдал его мне. Я говорю – похоже, ему он оказался нужнее. Тебе-то он зачем? А он говорит – перестань со мной так разговаривать. Вообще, это странная какая-то история. Получается, что он был в курсе насчет опасности. Ему что, угрожали? Я говорю – я-то откуда знаю? Он его давно взял. Осень еще была. В ноябре, кажется. Он говорит – и ты не спросил зачем? Я говорю – я постеснялся. Он говорит – а эта дача? Я говорю – в смысле? Он говорит – чья эта дача? Почему он там живет? Я говорю – ты меня спрашиваешь? А он говорит – ну, ты ведь тоже одно время ездил в ту сторону. Я говорю – в какую сторону? Он говорит – в сторону Люберец. Ты ведь ездил в Кузьминки? Я говорю – подожди, подожди. Он говорит – что? Я ему говорю – а где находится эта дача? Он говорит – не доезжая до Раменского. Я ездил туда с милицией. Я говорю – и кто там на этой даче живет? Он говорит – я у тебя об этом как раз и спрашивал. Я говорю – там был кто-нибудь? А он говорит – чего ты кричишь? Тебе нельзя волноваться. Врач строго-настрого запретил. Я говорю – кто там был с ним на этой даче? Он говорит – да успокойся ты. Никого не было. Детских игрушек много в доме. Но Михаил сказал, что живет там один. Там вообще вокруг все заброшено. Зима ведь. На дачах уже никого нет. Бомжи только. Я говорю – да? А игрушки?
7 января 1999 года
Утром ездил к Марине. В двадцать четвертый раз. Все то же самое. Никто ничего не знает. Старик умер. Марина квартиру сдала. Соседи уже не хотят со мной разговаривать. Пнул им дверь. Они сказали, что вызывают милицию. Я пнул им дверь еще несколько раз. Внутри заплакали дети, и я ушел. Плевать я хотел на их милицию.
7 января 1999 года (вечер)
После обеда отец сказал, что велел своим охранникам ездить с Воробьевым. Говорит, что тот вначале отказывался. Интересно – с чего бы это? Может, ему нравится, что у него взрывают машины? Или это он такой Терминатор?
8 января 1999 года
В квартире у Воробьева кто-то живет. Я сам слышал, как там уронили стакан. А может, не стакан. Я не знаю. Я позвонил, и там что-то уронили. Что-то разбилось. А потом кто-то подошел к двери. Но не открыл. Я даже слышал, как он дышал. Я сказал – Воробьев, открой. Это я. Ты меня не узнал, что ли? А тот, кто стоял за дверью, ничего не сказал. Постоял немного и потом на цыпочках ушел. Я слышал, как звякнуло стекло на полу. Надеюсь, что он порезался.
8 января 1999 года (вечер)
Отец не хочет говорить, где эта дача. Он сказал – тебе нельзя ездить туда. Я говорю – почему? Он говорит – надо избегать стресса. Я говорю – кто сказал? Он говорит – доктор. Я говорю – твой доктор может повеситься. А он говорит – тебе нельзя думать о самоубийстве. Я говорю – я не думаю. Он говорит – ты только что сам сказал. Я говорю – что я сказал? Он говорит – что доктор может повеситься. Я говорю – это не мысль о самоубийстве. Это мысль о твоем докторе. Просто мне приятно видеть его висящим под потолком. В полосатых носках. Он говорит – какого цвета? Я говорю – что? Он говорит – носки какого должны быть цвета? Я говорю – ты что, правда думаешь, что я сумасшедший? Он говорит – ни в коем случае. Доктор велел записывать твои цветовые видения. Ему важно, какой цвет ты чаще всего себе представляешь. Я говорю – твой доктор может повеситься. А он говорит – на эту дачу тебе нельзя. Слишком велика опасность стресса.
9 января 1999 года
В квартире у Воробьева – не Воробьев. Отец утром сказал, что Воробьев приедет к нему в офис. Часов в двенадцать. Они хотят подобрать ему новую машину. В десять минут первого я был у его двери. Позвонил и прислушался. Вначале ничего не было слышно, а потом я понял, что напротив меня кто-то стоит. Я слышал его дыхание. И потом кто-то посмотрел в глазок.
Отец сказал – а зачем ты к нему ездишь? Я говорю – у него там кто-то сидит. Он говорит – ну и что? Нам-то какая разница? Я говорю – а почему он не открывает? Он говорит – слушай, ты уже сколько свои таблетки не пил? Я говорю – сам их пей вместе со своим доктором. Он говорит – Сережа, это лучший специалист. У него вся Госдума лечится. Я говорю – от чего? Он смотрит на меня и говорит – ну, знаешь, у всех бывают проблемы. Я говорю – а у тебя?
