Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт
Нельзя забывать, что культурные различия также играли свою роль. Тот факт, что наши дети спали ночью по десять-двенадцать часов, у многих португальцев вызывал удивление, если не подозрение. Португальцы ведут южноевропейский образ жизни. Как правило, в середине дня у них принято отдыхать (намного дольше, чем привычно нам), и спать они ложатся очень поздно. Для португальцев обычное дело полноценный неторопливый обед в середине дня, после которого можно и вздремнуть. Даже маленькие дети не ложатся спать допоздна, чтобы поужинать вместе со взрослыми. Это довольно приятный образ жизни, но редко практикуемый в наших более северных широтах.
Совершенно очевидно, что редакторам газет не было цела до того, есть ли хоть доля правды в этих статьях. Но нам с Джерри, нашим родным и друзьям было дело. И самое главное — это было важно для Мадлен. Журналисты считали, что постоянное упоминание ее имени в заголовках идет ей и нам на пользу. У меня же было другое мнение.
Полиция тем временем хранила молчание. Несмотря на все наши попытки, нам не удавалось узнать, как продвигается следствие. Нам было известно, что следователи хотят еще раз поговорить с нами, и ждали этого разговора, чтобы ответить на все их вопросы. Мы даже не знали, продолжает ли кто-нибудь искать нашу дочь. Эта неизвестность была невыносима.
«15 августа. То, что происходит, уму непостижимо! И чем дальше, тем хуже. Мы всегда говорили себе: что бы ни случилось, мы должны знать правду. Но мне и в страшном сне не могло присниться, что нам придется доказывать свою невиновность. Что происходит с людьми? Куда подевался здравый смысл?
Господи, пожалуйста, благослови и сохрани нашу Мадлен, где бы она ни была. Прошу, дай нам и нашим близким силы выдержать это. Прошу, дай полицейским мудрости, здравомыслия и честности, чтобы раскрыть это преступление и найти Мадлен. Аминь».
Жизнь, конечно же, не остановилась. К нам приезжали друзья и родственники, и все они поддерживали нас морально и помогали в повседневных делах. Мы же продолжали давать интервью, когда это было уместно. Нам не было известно, есть ли от этого хоть какой-то эффект, но мы не могли сидеть без дела. Мы ходили в церковь, часто по нескольку раз в день, и на мессы, и на службы, молились сами. Бывало, что мы приходили туда, только чтобы посидеть и подумать. Мы звонили, отвечали на письма и электронные послания, писали сами. Мы проводили время с Шоном и Амели, играли с ними, читали им сказки, смотрели кино, ходили на пляж, в зоопарк или кафе. И все наши усилия не приносили никаких результатов.
«17 августа. Трудно разговаривать с людьми — во мне скопилось слишком много негатива: злость, горечь, разочарование, отчаяние… Трудно при этом оставаться добрым и вежливым человеком».
Первым о возвращении домой заговорил Джерри. Он рассудил, что, будучи там, в рамках кампании мы сможем добиться не меньшего, а возможно, и большего, чем оставаясь в Португалии. Еще он подумал, что, когда мы окажемся в Ротли, интерес к нам СМИ поутихнет. По крайней мере, португальской прессы, порождавшей самые отвратительные домыслы. Дома нашим родственникам и друзьям будет намного проще поддерживать нас, да и нам там будет спокойнее. Нужно сказать, хотя близнецы и чувствовали себя в Прайя-да-Луш прекрасно, жизнь здесь казалась нам какой-то ненатуральной, правда, дома мы тоже не смогли бы жить обычной жизнью. Нам хотелось обеспечить детям некую стабильность.
Я согласилась с этим. Мысль о том, что мы хотя бы какое-то время не будем видеть ядовитых газетных заголовков, была как бальзам на душу. Как здорово то, что Шон и Амели будут снова спать в своей собственной спальне, играть в своем саду, что они вернутся в садик и снова встретятся с друзьями! Я осознавала, что им нужно восстановить связь с родным домом. Недавно случайно выяснилось, что они полагали, будто Мадлен живет дома, в Ротли. Обеспокоенный тем, что у них в головах начала расти этакая информационная пирамида, Джерри обратился за советом к детскому психологу Дэвиду Трики. Потом у меня едва не разорвалось сердце, когда я слушала, как Джерри осторожно объясняет им, что Мадлен они дома не обнаружат. Шон как будто растерялся и, возможно, немножко испугался, но и он, и Амели приняли это.
И все же несколько недель я отказывалась возвращаться домой. Для меня эта эмоциональная и психологическая вершина была слишком высока. Мы всегда говорили себе, что не вернемся домой без Мадлен, и мне до сих пор казалось, что, сделав это, мы оставим здесь ее одну. В середине июля я постепенно начала понимать и принимать точку зрения Джерри — в конце концов, нам рано или поздно все равно придется вернуться. Однако сейчас, когда все изменилось к худшему, нам никак нельзя было уезжать. Если бы мы уехали, это выглядело бы так, будто мы не выдержали нападок прессы и давления судебной полиции. Мы начали подозревать, что нас таким образом пытаются заставить покинуть страну, чтобы оградить полицию от нападок. Я не собиралась этому потворствовать.
Мы оказались перед непростым выбором. Прежде чем даже задуматься о том, чтобы покинуть Прайя-да-Луш, я должна была убедить себя, что не бросаю Мадлен, что мы не пасуем перед трудностями и не сдаемся.
«19 августа. Мадлен, солнышко, нам здесь тоже очень тяжело. Я могу только надеяться, что тот, кто сейчас рядом с тобой, тебя любит и не обижает.
20 августа. Читали новости. Похоже, в Англии собираются арестовать нового «подозреваемого». Скорее всего, очередная газетная «утка». Господи, сколько уже чуши написано, и по большей части возмутительной! И при том, что полиция молчит как рыба, как можно узнать, что происходит?»
К этому времени нам уже начало казаться, что мы остались без всякой поддержки. Полиция нас игнорировала, мы оказались один на один с некой системой, принцип устройства которой никто из нас не понимал. СМИ в своем рвении словно обезумели. Если мы хотели защитить себя, нам нужен был знакомый с этой системой помощник, португальский адвокат, который представлял бы наши интересы. Джерри связался с Карлосом Пинто де Абреу, адвокатом из Лиссабона, которого нам порекомендовали. Они договорились, что на следующий день мы приедем к нему.
В Лиссабон мы выехали днем, снова воспользовавшись услугами нашего доброго и надежного таксиста. В кабинете к Карлосу присоединились трое коллег и жена, врач, которая, когда возникала необходимость, помогала с переводом. Мы рассказали им обо всем, начиная с вечера 3 мая и наших отношений с полицией и заканчивая утечкой информации в прессу и скандальными заголовками в газетах. Отрадно было услышать, что Карлос сможет нам помочь.
«По дороге домой совсем упала духом… В голове вспышками появлялись образы Мадлен. Ей было больно, ее мучили, она кричала, звала нас, но нас там не было. Как это страшно!»
Вернувшись вечером в Прайя-да-Луш, мы застали Шона и Амели на нашей кровати. Они лежали тихонько, но не спали, что, должна признаться, мне в глубине души было приятно. Мне хотелось, чтобы они были рядом. Спасибо Господу, что у меня есть Шон и Амели!
23 августа в номере Жюстин мы давали интервью испанскому новостному каналу «Телесинко». До начала интервью мы предупредили телевизионную команду о том, какие темы мы не сможем обсудить, как, например, ход следствия, и на чем, по нашему мнению, необходимо заострить внимание.
Главной причиной того, что мы не могли обсуждать расследование, был закон о тайне следствия. Да и в любом случае, поскольку нас теперь держали в неведении, нам было мало что известно. Обнародование известных нам деталей могло встревожить похитителя и навредить следствию. Кроме того, мы были не готовы обсуждать откровенную ложь и всякие домыслы, поток которых не переставая лился из газет и с экранов телевизоров.
