Записки prostitutki Ket - Безымянная Екатерина (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Я полулежала на кровати перед журнальным столиком, свесив ножку на пол, и пила вино; я была уже почти голая и согласная; я уже чувствовала, как он схватит меня грубо этими сильными руками, завалит и сделает все, что хочет… Да что там, я была мокрая насквозь.
Он сидел напротив, как-то слишком серьезно смотрел мне в глаза, и в тот момент, когда стало ясно — у меня там уже можно рыбок запускать, он схватил бокал, нервно глотнул, и…
…Упал на колени. Ну да, шарахнулся на пол, наклонился, подполз и схватил губами большой палец на моей ноге.
Я взвизгнула и обалдела.
Он выпустил мой палец, по-щенячьи глянул мне в глаза и громко зашептал:
— Хочешь, я буду твоей шлюшкой?
— Эээ… кхх? — спросила я и подумала, что челюсть мою, пожалуй, стоит ловить где-то возле пола.
— Делай со мной все, что хочешь, моя госпожа. Я буду делать то, что ты скажешь. Я твоя маленькая шлюшка…
— Эээмммм… а ты не хочешь меня трахнуть? — я, как дура, все еще надеялась, что в нем проснется тот грубый альфа-мачо, который сидел рядом со мной чуть меньше двух часов назад.
Он стоял на коленях и молчал.
— Эээй, может, ты встанешь? — потихоньку раздражалась я.
Он помотал головой и тускло спросил:
— Я тебе не нравлюсь?
Вот это ж надо было так попасть!
Я люблю сильных, властных, грубых мужчин. Я люблю, чтобы меня покрепче…
Но оно, вот это вот, стояло тут на коленях, потому что, блин, мой внутренний голос два дня назад мне нашептал: «Вот это, Катька, мачо…»
Внутренний голос, сволочь, хмыкнул, стыдливо забился в уголок и сказал: «Прости, ну облажался…»
Ситуация была комичная. Я сидела в одних трусах и в шоке, а мой коленопреклоненный мачо, похоже, и не думал вставать.
— Ну… — неопределенно сказала я, — нравишься, но… я как-то рассчитывала на другое.
— Ты не можешь быть госпожой? — безнадежно спросил он.
— Нет, я-то все могу, — взорвалась я, — но ты бы хоть предупреждал заранее, что ли…
— Прости, — шепнул он и потянулся целовать мою ступню, — прости свою маленькую шлюшку…
Расстегнул ремень и начал стягивать джинсы. Он был без трусов.
— Ты меня накажешь? — спросил он с надеждой.
— Ремнем, что ли? — вдруг развеселилась я.
— Хочешь, ремнем, — шептал он, — а хочешь… сейчас…
Он подскочил и растворился в другой комнате.
— Бля! — сказала я вслух.
Мой прудик пересох, и рыбки сдохли.
Вернулся он с наручниками, довольно крупным фаллоимитатором и тюбиком дешевенького крема. Для рук.
— Ты бы смазку купил, что ли, — скептически хмыкнула я, — копейки ж стоит.
— Прости, — залепетал он, — на следующий раз возьму.
Снял джинсы, встал на четвереньки и уткнулся в пол…
И в следующий час я отрабатывала вполне себе рабочую программу и думала, что это ж надо иметь такое дурацкое счастье, чтобы из всего, блин, пятимиллионного города умудриться познакомиться именно с таким — со шлюшкой, ползающей на коленях, смотрящей в пол и визжащей от восторга с крупными предметами в непредназначенных местах.
— Слушай, — заорала я из ванной, отмывая потом руки от крема, — а зачем был этот цирк в кафе? Ты что, не мог сразу сказать, что ты такой?
Я вышла из ванной и начала одеваться.
— Ну неет, — проблеял он, все еще лежа враскорячку на полу, весь в этом белом креме, — я и правда люблю пожестче, а это… ну… вот… я…
— Ага, — съязвила я, — вот только надо было уточнить, кто кого будет пожестче. Мачо, блин!
И вызвала такси.
Ко мне он так и не притронулся. Да я уже и не хотела.
Считай, бесплатно отработала вторую смену.
Карма, да?..
Вуду-пипл
Ангелина ревела некрасиво, по-бабьи, размазывая темные, пополам с тушью, слезы.
Сморкалась, вздыхала, всхлипывала и подвывала, обтирая измызганной салфеткой опухшее пятнистое лицо.
Пожалеть ее не хотелось.
Дать подзатыльник, встряхнуть и наорать — хотелось.
А пожалеть — нет.
Хотя какая она, к черту, Ангелина.
Люська ее зовут.
Люська — она Люська и есть.
А Ангелина — это так, рабочее. Ну, как сказать клиенту, что тебя зовут Людка?
Людке-Ангелине тридцать один. Возраст, когда уже можно набраться ума.
Но, когда раздавали мозги, она стояла за попой. И попа ей досталась красивая. А к попе, бонусом, способность думать ею же. Бонус не самый прикольный, чего уж.
Долго рассказывать, как и почему мы оказались в одной компании, да и неважно.
Люська ревела по-бабьи, размазывая слезы.
Азиз снова от нее ушел.
Азиз — таджик, жену имеет, таджичку, живущую с ним же, и двоих детей.
Он пользует Люську раз или два в неделю, и вот уж третий год клянется, что однажды уйдет от жены и женится. На Люське.
Непременно.
А пока что — пусть будет все как есть.
Люська зарабатывает телом, а он — как стрельнет — устраивает ей игрушечные ревности: бьет мебель и посуду в ее съемной квартире, за которую, конечно же, не платит.
За мебель, в смысле, а за квартиру — тем более.
Азиз кричит, что Люська шлюха, но не брезгует гулять на заработанные ею деньги.
И одалживать иногда. Безвозвратно.
Но он же любит Люську и женится на ней, конечно же.
А чего деньги в семье, пусть и в будущей, считать?
И первые полгода Люська честно ждала, когда же ненавистная жена исчезнет с горизонта.
Жена сама не испарялась, и вскоре Люська запереживала.
Она устраивала ему истерики, пыталась забеременеть, картинно страдала, а когда и это не помогло — пошла к гадалкам.
Гадалки прочили ей счастливую жизнь с таджикским суженым. И карты, и хрустальные шары, и жижа черная, кофейная, — все говорило, что скоро он будет ее. Вот только надо немного подождать — месяц, два, еще чуть-чуть… И Люська ждала.
И, как штык, раз в месяц ходила спрашивать — а что же карты говорят?
Карты давали надежду и обещали… обещали… обещали…
В конце концов она устала ждать и верить и перешла в наступление.
Подружка, из коллег же, присоветовала ей ведьму — сильную, потомственную, что и отвороты-привороты, и привязки, и присушки — все сразу, и непременно сработает.
Ведьма была недешева, но, говорила подружка, она того стоит.
Ведьма встретила ее в частном доме, в красной комнате, заполненной запахами жженой золы, благовоний и мистических сущностей.
Она посмотрела на Люську пристально, спросила, что ее волнует, и обещала помочь.
И Люська снесла ей первую тысячу. Зеленых.
Ведьма провела обряд, нашептала, поводила, сверкнула хитрыми глазами, в которых отразился курс доллара к рублю, и сказала: «Жди, теперь он твой».
На следующий день, после очередного скандала, для острастки двинув ей под ребра, Азиз от Люськи ушел.
Вернулся он через два дня, с букетом и клятвами повинными, что, мол, прости, я был глупцом, люблю-жить-не-могу-я-твой.
Он проделывал этот трюк не в первый раз, но почему-то дешевенький веник и натужно-скупая слеза из его черных глаз убедили ее в том, что обряд работает.
И неважно, что после секса Азиз стрельнул у Люськи пару тысяч. Все эти тысячи — такие мелочи! Любовь!
Прошел месяц. Азиз все так же жил с женой, пользовал по пьяни Люську и менять ну явно ничего не собирался.
И в очередной раз зареванная Люська пошла все к той же ведьме.
Потомственная раскинула на карты, сказала: «Ууу, я вижу духи его предков, они не дают привороту сбыться, не дают его счастью случиться, ты же другой веры, тут нужен очень сильный обряд, на несколько раз».
И окрыленная Люська снесла ей еще пять. Зеленых косарей. На пять обрядов, по тысячонке каждый.
Правда, для этого пришлось метнуться в небольшой поселочек, где жила ее мама, с Люськиной же дочкой от первого брака, и стрельнуть в заначке немного деньжат — Люська собирала на квартиру.
Но к черту — к черту все! — когда есть такая любовь.
Она скупала полотенца, сидела с покрытой головой в красной комнате, слушая ведьмины подвывания, по совету ставила свечи в церквях на перекрестках, лила в полночь воду, втыкала в землю колышки, обтиралась заговоренной ведьминской травой и ждала таджикского суженого к себе навечно.
