Только для мужчин - Райнов Богомил Николаев (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
– Тут я видела на днях красивую ткань для штор, – однажды информирует меня Лиза как бы между прочим. – Зеленую.
– А к чему мне зеленые шторы? Мне хватает зеленой орешины.
– И охота вам вечно смотреть на эту облупленную стену? – она хмурит брови.
Забыл сказать: у нее черные брови, плавно изогнутые, – не похожие на те, что вначале сбривают, а потом сверху рисуют.
– А орех уже вянет, – продолжает моя квартирантка. – Листья скоро опадут, и вы будете видеть одни балконы, завешанные бельем.
Так что пришлось и шторы купить, и розовый абажур – при всем моем уважении к плевательнице Жоржа, – и маленький стол на место того огромного, что занимал полкомнаты, и не помню уже, что еще, а Лиза так вымыла стены какой-то пастой, что от грозных коричневых сталактитов, начерченных сыростью, остались только их тени, похожие на легкие, едва заметные кружева.
– Это кто – греческая богиня? – спрашивает Лиза, посматривая на гипсовую красавицу, стоящую в углу со шляпой на макушке.
– Вероятно.
– Богиня любви?
– Любви, конечно. Если не мудрости. Жаль, что на ней нет этикетки с указанием ее титула.
– Хороша! – замечает Лиза.
– Чумазая.
– Я ее умою, если позволите. А шляпа ваша?
– Нет. Прежнего жильца.
– Так что я могу ее выбросить?
– Спросите у богини.
И шляпа исчезает. После чего должна решиться судьба другой красавицы.
– А эта кошка в самом деле не ваша? – спрашивает моя квартирантка, кивком указывая на секс-бомбу из «Плейбоя».
– Я же вам говорил, не моя. Я переехал сюда совсем недавно.
– А где жили раньше?
Пришлось и это объяснять.
– А что вас заставило забиться в этот мавзолей?
– Развелся, вот что. Только не спрашивайте, почему я развелся.
– Иу, если не хотите… – смиряется Лиза с видимым разочарованием. И возвращается к картинке: – А кошка пускай остается?
– Далась же вам эта кошка! Хотите – оставьте ее, хотите – выбросьте.
Она всматривается в фотографию слегка прищуренными глазами, словно решая, как с ней быть. Потом заявляет:
– А по-моему, пускай себе висит. Может, она не очень приличная, но ведь сюда, кроме нас с вами, никто не заходит.
Очень скоро Лиза пытается перейти со мною на «ты», однако я упорно не поддаюсь.
– Должно быть, в ваших жилах течет английская кровь? – спрашивает она однажды.
– Почему это?
– Я все время только и слышу: – «вы» да «вы». Говорят, это английский обычай.
– Я не следую чужим обычаям – ни английским, ни каким бы то ни было другим.
– А ко мне – все время на «вы»…
– Я здесь со всеми на «вы», – неохотно объясняю я.
– Только здесь? Я вас мало знаю, но, кажется, вы со всеми на «вы».
– Может быть.
На этом разговор кончается, и мы продолжаем обращаться друг к другу на «вы».
Словом, я постоянно ставлю преграды, которые Лиза постоянно пытается переступить. К счастью, она не нахальна, во всяком случае, не слишком: легко идет на сближение и так же легко уходит в сторону. И все-таки, поскольку вечерами она сидит дома, что обычно делаю и я, и поскольку мне неудобно сказать ей: «Иди-ка ты в свой чулан», у нее после ужина остается достаточно времени для того, чтобы вновь и вновь подвергнуть испытанию мою необщительность.
Она совсем ненадолго садится в кресло – в то самое кресло Жоржа, которое я было выбросил в коридор и которое, старательно вычищенное, снова появилось у меня в комнате, так как шаткие стулья, очевидно, не внушают ей доверия.
– Вы под каким знаком родились?
– Не знаю. Жена говорила, что под знаком Козерога.
– А когда вы родились?
– Под Новый год. Небольшой новогодний подарочек для моей семьи. Нашей семье везло на новогодние подарки.
– Что вы имеете в виду? – любопытствует Лиза.
– Ничего. Это я так, между прочим.
– Вы скрытный, – констатирует она. – Под таким вы знаком родились. – И чтобы прояснить все до конца, спрашивает: – В котором часу вы родились?
– Вот этого-то я не запомнил. Я так торопился появиться на свет, что не догадался взглянуть на часы.
– Все мы такие, – вздыхает моя квартирантка. – Торопимся, будто в этом мире нас ждут не дождутся.
Помолчав, она возвращается к прежней теме:
– Но ваша мама, наверное, запомнила. Боль не забывается…
– Вы ее испытывали? – решаюсь я задать бестактный вопрос.
– Может, и испытывала. Так что же говорит ваша мама?
– Мы эту проблему не обсуждали.
Однако она все не может угомониться!
– У вас не очень-то хороший знак…
– Я давно это понял.
– Нельзя сказать, что вам не хватает глубины… но вы слишком болезненно самолюбивы и склонны все идеализировать.
– Пока что вы допустили только три ошибки.
– Вы не слишком самостоятельны, но достаточно самоуверенны, – невозмутимо продолжает она.
– Теперь уже пять.
– Ведете замкнутый образ жизни. Работоспособны…
– Я – лентяи.
– Как, вы отрицаете, что замкнуты?…
Я не считаю нужным отвечать.
– Может, вы не ленивы, но у вас отсутствует самолюбие, – развивает она свои догадки.
– Только что вы говорили, будто я болезненно самолюбив!
– Ну и что? Каждый знак включает по меньшей мере двенадцать разновидностей. Погодите, я вам объясню…
– Оставьте! – машу я рукой. – Давайте лучше сыграем в шахматы.
Она еще и в шахматы играет. Играет, правда, весьма посредственно, однако и так сойдет – по крайней мере во время игры не пристает ко мне со своими вопросами. Придется объяснить ей, что игра в вопросы – моя профессия, а не ее, тем более если вопросы провокационные.
Я мог бы задать ей парочку таких вопросов, от которых у нее на всю жизнь пропала бы охота к этой игре, но ее прошлое меня нисколько не интересует, настоящее я знаю, и единственное, что меня немного волнует, это ее будущее – главным образом в том смысле, когда же она наконец избавит меня от своего присутствия.
Дело не в том, что она мне слишком уж надоедает. Женщина обычно слишком надоедает после того, как пустишь ее к себе в постель. Иногда мне бывает приятно подумать, что дома кто-то ждет меня к ужину. Но только иногда, в периоды особенно сильных нервных перегрузок. В остальное же время я предпочитаю оставаться в обществе госпожи Скуки – по крайней мере эта бесплотная дама не задает вопросов; что же касается плоти, дело обстоит просто: у меня ведь есть телефон Бебы.
