Черная книга - Памук Орхан (читать книги без регистрации .txt) 📗
– Да, – согласился Искендер. – Я позвоню наверх, они ждут.
Галип наблюдал за съемкой в другом конце зала. Османский паша, в феске, с бородой, в новенькой, увешанной орденами форме, разговаривал со своей покорной дочерью, которая слушала любимого отца, но лицо ее было повернуто не к нему, а в сторону работающей камеры, позади которой почтительно и молча стояли официанты и горничные.
– Помощи нам ждать неоткуда, надеяться не на кого, весь мир настроен враждебно к туркам! – говорил паша. – Видит Аллах, мы вынуждены пожертвовать и этой крепостью…
– Но, дорогой отец, посмотрите, у нас же еще есть… – начала девушка и показала не столько отцу, сколько зрителям книгу, которую держала в руках. Галип не понял, что это за книга. Он понял только, что это не Коран, и ему стало интересно, что это за книга, но и при съемке дубля названия он не разобрал.
Некоторое время спустя, поднявшись на старинном лифте, он вошел в 212-й номер.
В комнате находились три английских журналиста, которых он видел в клубе. Мужчины со стаканчиками ракы в руках налаживали камеру и освещение. Женщина оторвалась от журнала, который читала.
– Перед вами наш известный журналист Джеляль Салик, – представил Искендер Галипа по-английски.
– Очень приятно! – отозвались одновременно женщина и мужчины.
– А мы раньше не встречались? – поинтересовалась женщина.
– Она спрашивает, не встречались ли вы прежде, – перевел Искендер.
– Где? – спросил Галип.
– В клубе, – ответила женщина.
–Я не хожу в клубы. Никогда в жизни я не посещал подобные заведения. Я не люблю многолюдные места, по-моему, это просто повредило бы моему духовному здоровью и нарушило мое одиночество, необходимое для творческой работы. Должен сказать, что моя напряженная журналистская работа, усилившиеся в последнее время политические гонения и участившиеся убийства не позволяют мне вести ночную жизнь. Однако я знаю, что не только в Стамбуле, но по всей Турции есть много людей, которые считают себя Джелялем Саликом, представляются Джелялем Саликом. Более того, когда я по ночам ходил, переодевшись, по кварталам бедняков, я познакомился и даже подружился с некоторыми из них; я встречал людей, которые так перевоплощались в меня, что мне становилось страшно. Стамбул – это очень большая, необъяснимая страна.
Пока Искендер переводил, Галип смотрел через раскрытое окно на Золотой Рог и тусклые огни Стамбула: в мечети Явуза Султана Селима сделали подсветку специально для туристов, но поскольку, как это обычно бывает, часть ламп украли, мечеть выглядела странной, мрачной грудой камней, напоминавшей черный рот однозубого старика. Когда Искендер кончил переводить, женщина весело и немного шутливо извинилась, сказав, что, видимо, с кем-то перепутала господина Салика. Кажется, она решила принять эту непонятную ситуацию и самого Галипа как странную особенность турок; так обычно ведут себя терпимые и образованные люди, сталкиваясь с другой культурой: я не понимаю, но отношусь с уважением. Галипу понравилась эта сообразительная женщина-актриса, которая видела, что документы подделаны, но не стала портить игру. Разве она не похожа немного на Рюйю?
Когда установили лампы, камеру, микрофоны и Галип уселся в кресло, которое черные электрические шнуры делали похожим на электрический стул, все заметили, что Галип нервничает. Один из мужчин с улыбкой протянул Галипу стакан, налил ракы и добавил в него воду. Женщина, тоже с улыбкой, продолжая игру, поставила видеокассету и с озорным видом, словно собиралась показывать порнографический фильм, нажала на клавишу; на маленьком экране замелькали кадры, отснятые в Турции за восемь дней. Англичане смотрели их молча, но нельзя сказать, чтобы совсем без интереса: веселый акробат-нищий, демонстрирующий переломанные руки и вывернутые суставы ног; бурный политический митинг и пламенный лидер, делающий заявление после митинга; два пожилых человека играют в нарды; мейхане и клубы; продавец ковров, гордо стоящий перед витриной своей лавки; кочевники, поднимающиеся на холм с верблюдами; мчащийся поезд, окутанный паровозным дымом; дети перед лачугами, машущие руками; женщины в чарщафах смотрят на апельсины в овощной лавке; прикрытый газетой труп-жертва политического убийства; старый носильщик, перевозящий рояль на конной повозке.
– Я знаю этого носильщика, – сказал вдруг Галип, – это тот самый носильщик, который больше двадцати лет назад перевозил нас из дома Шехрикальп.
Присутствующие серьезно смотрели, как старый носильщик умело заводил в сад старого дома запряженную лошадью телегу, на которой возвышался рояль, и улыбался в камеру.
– Рояль Наследника вернулся обратно, – сказал Галип и услышал чей-то голос, чей – он не понял, но вдруг четко осознал, что все идет как надо.-Когда-то во дворце, на том месте, где вы сейчас видели старый дом, жил Наследник. Я расскажу его историю!
Искендер повторил, что знаменитый журналист пришел сюда для того, чтобы сделать важное заявление. Съемка началась. Женщина взволнованно сообщила телезрителям, что их ждет передача, рассказывающая о Турции: о последних падишахах, подпольной коммунистической партии, неизвестном прежде наследстве Ататюрка, исламском движении, политических убийствах; кроме того, они услышат мнение известного турецкого журналиста о возможности военного переворота.
Галип начал рассказ так: «Когда-то в нашем городе жил Наследник, открывший, что главное в жизни любого человека-это возможность или невозможность для него быть самим собой». Галип так ясно чувствовал состояние души Наследника, что видел себя другим человеком. Каким? История детства Наследника превратила Галипа в ребенка, жившего в давние времена. Когда речь пошла о борьбе Наследника с книгами, он увидел себя автором этих книг. Далее он воплотился в Наследника, проводящего дни во дворце в полном одиночестве. Ему словно самому приходили в голову те мысли, которые Наследник диктовал Писцу. Галип пересказывал историю Наследника, как истории Джеля-ля, и чувствовал себя героем этих историй. Рассказывая о последних месяцах жизни Наследника, он думал: «И Джеляль так рассказывал», – и оттого, что присутствовавшие не могли этого понять, он раздражался. Речь его была настолько взволнованной, что англичане слушали так, будто понимали по-турецки. Закончив рассказ о последних днях Наследника, он тут же принялся рассказывать снова: «Когда-то в нашем городе жил Наследник, открывший, что главное в жизни, – говорил он уверенно, – это возможность или невозможность для человека быть самим собой…» Через четыре часа в доме Шехрикальп он вспомнит, что по-разному произносил первую фразу в первый раз и в последний, и догадается, что, рассказывая историю в первый раз, он еще не знал, что Джеляль мертв, а когда повторял ее, ему уже было известно, что Джеляль лежит на асфальте неподалеку от лавки Алааддина, прямо напротив полицейского участка Тешвикие, и труп его прикрыт газетами. Повторяя историю Наследника, он акцентировал места, на которые не обратил достаточного внимания в первый, а повторяя в третий раз, ясно понял, что при каждом новом повествовании он может превращаться все в новых и новых людей. Ему хотелось сказать: «Я, как Наследник, рассказывал, чтобы обрести самого себя». У него вызывали гнев те, кто мешает ему почувствовать себя собой, он верил, что тайну, скрываемую городом и жизнью, можно разгадать только так, рассказывая истории, а в душе у него тем временем появилось предчувствие смерти и белизны. Когда он закончил третий вариант рассказа, наступила тишина. Английские журналисты и Искендер аплодировали Галипу с искренностью зрителей, хлопающих талантливому актеру по окончании представления.
