Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко (читать книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
Я обулась, подхватила банку и боком, как краб, направилась неизвестно куда по темной расщелине. Сознавая, что поступаю глупо, я вытесняла эти мысли из сознания другой: «Вот вам, негодяи! Если уж вы пожелали мне сдохнуть одиноко, я хотя бы нашла чем ответить».
Краска в банке имела значение по Манселлу 6.0R5.0/18.3, то есть по цвету совпадала с той краской, которой была сделана надпись.
– Но разве краска, вынесенная из здания, может считаться приемлемым доказательством? – осведомился господин Монага, словно играя роль в «CSI: Место преступления».
– Я понимаю, о чем вы, – ответила я, – но ведь вынести доказательство – это лучше, чем просто избавиться от него.
Я не сознавала этого, однако в моем поведении по отношению к господину Монага все свидетельствовало о том, что я не воспринимаю его как начальство или работодателя. И он тоже не держал себя как мой босс, возможно, рассудив, что мы примерно ровесники.
Он приступил к обзвону – видимо, типографий, задавая массу вопросов вроде «каков минимальный срок, за который вы могли бы справиться с этой работой?» и «насколько повысятся расценки за такой цикл обработки?». Поскольку мне было нечем заняться, я несколько раз заварила чай и составила на компьютере подробные заметки обо всем, что происходило с того утра, когда на ставнях обнаружилась надпись, располагая события в хронологическом порядке.
– Сегодня я намерен работать всю ночь и послезавтра попрошу вас снова взяться за замену плакатов. А сейчас идите домой и завтра можете отдыхать.
Так сказал господин Монага, завершив переговоры с печатниками, однако мне хотелось посмотреть, как будут развиваться события в офисе, поэтому я ответила, что осталась бы еще ненадолго, если я ему не мешаю. Я вставила снимки надписи, сделанные господином Монага, в свой текстовый файл. Сколько бы раз я ни смотрела на них, всякий раз ненависть, которой словно истекали знаки, заставляла меня задуматься: неужели мы чем-то заслужили ее?
Немного погодя в офис пришли госпожа Омаэ и госпожа Тадокоро. Первая несла многоярусную коробку с бэнто, завернутую в платок-фуросики. Госпожа Тадокоро была в брючном костюме и при полном макияже, но ее лицо выглядело осунувшимся, она крепко сжимала в руке телефон.
– Я наготовила столько тирасидзуси, что решила занести вам. А госпожа Тадокоро хочет с вами поговорить, – объяснила госпожа Омаэ.
При этом госпожа Тадокоро кивнула и спросила господина Монага:
– Не возражаете, если я присяду?
– Разумеется. – Господин Монага указал в сторону стола.
Женщины выдвинули стулья и уселись. Госпожа Омаэ развязала фуросики, достала четыре бумажных тарелки и положила тирасидзуси каждому из нас. Я заварила еще чай, пытаясь подсчитать, сколько раз за день готовила его.
– Вам испачкали ставни, да? – Задавая этот вопрос, госпожа Тадокоро, которая, как я догадалась, зашла к нам по пути с работы, сосредоточенно моргала и тыкала пальцем в свой телефон. – Сегодня я проснулась рано, около четырех, и пока чистила зубы, увидела, что мимо дома кто-то прошел. Я немного испугалась, поэтому выглянула посмотреть, кто там, и поняла, что, кажется, знаю этого человека. Поэтому я пошла за ним.
Госпожа Тадокоро выложила свой смартфон на середину стола и нажала кнопку воспроизведения видео. Держа в руке что-то похожее на банку с краской, тот самый молодой человек, который остановил меня в переулке, а потом пытался загнать обратно на встречу «Одиночества больше нет!», прошел мимо объектива камеры. Послышался шорох, камера сместилась, а затем продолжила снимать в просвет между двумя кустами, как тот же человек пишет кистью на ставнях.
– Это может вам пригодиться? – спросила госпожа Тадокоро, поднимая голову.
Господин Монага кивнул.
– Думаю, да.
Госпожа Тадокоро отпила пару глотков чая, потом опустила голову и тяжело вздохнула.
– Какой же он жалкий, мой муж, если связался с такими людьми!
Однако господин Монага вдруг покачал головой.
– Это не так, – заявил он.
– Не так, – поддержала я господина Монага, хотя мысленно не согласилась с ним, и принялась за тирасидзуси, приготовленные госпожой Омаэ. Они тоже оказались очень вкусными.
На следующий день я осталась дома и отоспалась. Может, оттого, что накануне мне пришлось совершать непривычные поступки в незнакомых местах, я чувствовала себя совершенно выжатой и до самого вечера не вылезала из постели. Днем ранее господин Монага проводил меня словами: «Отдохните как следует, потому что послезавтрашний день может оказаться напряженным». Сама того не ожидая, я последовала его совету.
Господин Монага объяснил мне, что намерен на день закрыть офис и собрать вместе все доказательства вандализма – банку с краской, видео госпожи Тадокоро, составленную мною хронологию событий и так далее. Согласно тому, что он выяснил на встрече «Одиночества больше нет!», «окраинную студию дизайна», то есть наш офис, в этой организации терпеть не могли, как мы и предполагали. Как только на нас не наговаривали: на такие невнятные призывы, как наши, жаль тратить бумагу, хватает же нам наглости настаивать на своем, когда никто даже не знает, чего мы добиваемся, а хозяин студии одинок в наказание за все, что до сих пор натворил в жизни.
– То есть в том, что они говорят, никакой неправды нет, – невозмутимо добавил господин Монага.
Я внесла заметки об этих оскорбительных отзывах в документ, куда записывала все связанное с граффити.
Вернувшись на работу утром после дня отдыха – дня, который для меня прошел практически незамеченным, – я увидела на столе стопку плакатов, скручивающихся по краям. Защитный слой оберточной бумаги скрывал, что на них изображено.
– Их только что напечатали.
– Ясно.
– Извините, что приходится этим заниматься сразу после того, как вы заменили плакаты, но я попрошу вас повесить эти новые вместо предыдущей партии. Вы не против? Я буду вам помогать, – с этими словами господин Монага убрал оберточную бумагу, показывая плакат, с которым просидел всю ночь, чтобы тираж вовремя отправили в печать.
«Больше никаких граффити!» – гласил лозунг. Простой рисунок изображал наш офис с несколько искаженными пропорциями и характерной перламутровой плиткой на стенах, которой были приданы бледно-радужные оттенки. На ставнях здания было написано: «СДОХНИ ОДИНОКО!»
Три дня подряд мы с господином Монага ходили по всей округе, от одного дома к другому, и меняли плакаты об экономии воды, высадке деревьев и безопасности на дорогах на плакаты «Больше никаких граффити!». Местные жители, знающие об инциденте с надписью, сочувствовали нам, а у тех, кто о нем не знал, оформление плаката пробуждало любопытство, и они подробно расспрашивали нас, что все это значит. И даже те, кто поначалу не проявлял особого желания вешать плакаты с граффити, считая, что они привлекут слишком много внимания организации «Одиночества больше нет!», меняли мнение после того, как мы перечисляли наших сторонников, ясно давая понять, что они запросто составят большинство.
Вдобавок значительную роль сыграл полицейский в форме, явившийся осмотреть место преступления. Несмотря на споры о том, может ли считаться доказательством банка с краской, которую я тайком вынесла из зала собраний, по-видимому, отпечатки пальцев на ней совпали с отпечатками на листовке, которую я получила от молодого человека в переулке. В полиции сказали также, что даже одного видео, снятого госпожой Тадокоро, хватило бы, чтобы подтвердить наши показания.
На этой неделе собрания «Одиночества больше нет!» отменили. Сотрудников этой организации больше не видели в городе, их зал собраний стоял запертым. Из-за пониженного атмосферного давления моросящий дождь шел все время, пока мы с господином Монага ходили по округе и меняли плакаты, так что госпожа Кохаси в виде вознаграждения за усердную службу зазывала меня на мате и сообщала, что теперь, в отсутствие встреч «Одиночества», госпожа Тогава каждый день приходит к ней и порой засиживается в гостях часами. А господин Тэруи как-то подошел и спросил, как нам удалось положить конец встречам «Одиночества». Но этим негативная реакция на наши действия и исчерпывалась.
