Всюду третий лишний - Хетч Бен (е книги TXT) 📗
Травмы головы – это совершенно особый случай, не имеющий ничего общего с другими травмами. Ваш мозг это не то же самое, что рука или нога, и если он в действительности поврежден, то он практически не восстановится. После истории с Дэнни я сталкивался с десятками людей, которые казались просто-напросто не в себе, – я сталкивался с такими людьми повсюду – в магазинах, в автобусах. Их можно встретить где угодно, и мне всегда бывает интересно узнать, что с ними случилось. До того, как я стал понимать, что это следствия мозговых расстройств, я, видя их выходки, всегда думал: «Несчастный ублюдок, вот уж таким-то я не буду никогда». Теперь я могу с уверенностью сказать, что половина из них – это жертвы черепно-мозговых травм, которые могутпроизойти в любое время с любым из нас. Я думаю, что именно по этой причине данная тема находится как бы под негласным запретом. Об этом даже страшно подумать. Что-то падает вам на голову на строительной площадке, и ваша жизнь летит ко всем чертям. Вы пробиваете головой лобовое стекло автомобиля, и ваша жизнь опять же летит ко всем чертям. Кровоизлияние в мозг: результат такой же. Отравление угарным газом: то же самое. Никто этого не знает – определенно, не знает, – хотя бы потому, что вы не можете поставить фильм об этом: ведь счастливого-то конца не будет. Если вы родственник, или друг, или жена, или муж кого-то, с кем случилась черепно-мозговая травма, вам никогда не сладить с этим человеком, потому что, даже если к нему вернется сознание, это не значит, что наступит выздоровление. Эти люди как бы умирают и заменяются какими-то другими людьми; они уже не такие хорошие и милые; они уже не обладают теми чертами характера, которые прежде приводили вас в умиление – вместо этого у них в характере появляются сотни таких черт, которых вам не перенести. А как вы можете себя при этом чувствовать? Вдруг вы ловите себя на мысли, что вы уже не любите этого человека, которого раньше любили, – ничьей вины в этом нет, да и как тут можно винить кого-то.
В начале июля Люси по-настоящему начала доставать меня с поисками новой работы, правда, я и сам не знаю почему, но репортерская работа, которая прежде мне так нравилась, вдруг стала казаться нудной и бессмысленной. А ведь раньше я прямо-таки с наслаждением отдавал всего себя этому делу. Вот уже полтора года, как я работаю в «Бакс газетт», а какими особо выдающимися свершениями я могу похвастаться, спрашивал я себя. Интервью с мэром по вопросу ротации членов муниципального совета Эйлсбери? Единственный стоящий проект, который я освещал в газете, – это кампания за восстановление лесного массива Вельского парка, да и то впечатление от нее было испорченно тем, что я – а это важный и непростительный поступок – вбил себе в голову мысль явиться на званый обед, устроенный по этому случаю, одетым в маскарадный костюм, изображающий дерево. Джон Toy, местная знаменитость, тоже присутствовал на этом обеде. Единственная моя удача: интервью с инспектором Морзом. На мне был надувной резиновый костюм, в котором я, как мне казалось, походил на ствол конского каштана; на шлеме была щель для глаз, через которую я мог смотреть, и мне надо было прилагать нечеловеческие усилия, чтобы сгибать руку и делать короткие записи в блокноте.
– Итак, мистер Toy, какое значение имеет тот факт, что в Баксе все-таки останется зеленая зона? Мистер Toy? Не случайно я здесь, в этом костюме. Мистер Toy, подержите, пожалуйста, этот клапан, пока я буду задавать вам вопросы. Я не могу держать его и одновременно записывать. Прошу вас, помогите.
Без Дэнни вся моя жизнь стала казаться мне бессмысленной, и, вместо того чтобы сделать над собой усилие и выбраться из этого засасывающего состояния, я засел дома и стал смотреть взятые напрокат видеофильмы, и к тому же пристрастился к компьютерным играм. Я стал завсегдатаем интернет-клуба и проводил долгие часы в чате. Я задавал вопросы самому себе, а чтобы получить ответ «да» или «нет», сдвигал карточную колоду, стараясь заставить себя поверить в то, что это Дэнни помогает мне, оказывая влияние на то, какая выпадет карта.
За те несколько недель перед тем, как Люси ушла от меня, я сыграл 3000 раз в компьютерные игры, как показала в меню опция «статистика». Я по-настоящему пристрастился к игре. Игра стала для меня тем, чем раньше была работа. Чем вы зарабатываете на жизнь? Играю в компьютерные игры. Если игра ладилась – это был хороший день, если нет – дрянной. Я просто не хотел думать о чем бы то ни было.
Когда Люси затерла на моем компьютере игры («Прости, Кит, но с этим надо кончать»), я стал играть в «Минера», «Черви» и «Пасьянс», которые были в операционной системе «Windows», установленном на моем компьютере. Люси затерла и их. Затирания и восстановления компьютерных игр стали главными отличительными событиями этого периода нашей совместной жизни, да еще карты – я утром вылезал из постели исключительно ради того, чтобы взять в руки колоду. Ни одного важного для меня решения я не принимал, не обратившись к картам. «Ну что ж, Дэнни, если я сдвину колоду на пятерке, то встану, а если нет – это будет означать, что ты хочешь, чтобы я полежал еще». Карты, заняв место Дэнни, стали моей движущей силой. «Может, мне поесть? Может, мне позвонить такому-то?» Где колода?
Вечером в десятом часу Люси обычно возвращалась из Лондона в Уитчерч, и я чувствовал такое облегчение оттого, что вижу рядом с собой живого человека, что едва не кричал от радости, хотя через несколько минут она поднимала крик из-за того, что я не помыл посуду. Затем начинался спор из-за ужина. Люси укоряла меня за то, что я ничего не приготовил, а она устала настолько, что не в силах ничего делать, – она ведь работает. Затем она ругала меня за то, что я не мылся и от меня воняет; за развал в доме; за то, что я больше не встречаюсь ни с кем из приятелей, потому что мне просто нечего рассказать о себе; за то, что ей вообще осточертела вся атмосфера, которой я окружил себя после того, что случилось с моим братом.
Как раз в середине этого периода непрерывной ругани и ссор меня уволили из газеты с должности нештатного обозревателя телепрограмм. В редакцию пришли сотни гневных писем из-за того, что в заключении безобидной рецензии на «Древности, которые мы видим вдоль дорог выставленными на продажу» я позволил себе высказать мнение о том, что по воскресным вечерам должны быть специальные телепередачи для пожилых и старых – телевизионные вечера для пенсионеров. Ведь яснее ясного, что все эти передачи с Торой Хайрд, Джуди Денч и Хью Скалли – даже с вкраплениями реклам ортопедических матрасов и панталон для страдающих паховой грыжей – им совершенно неинтересны. Можно даже придумать специальные позывные для этой категории телезрителей: конечно, не «Три льва на футболке», а «Три глазированные слойки на салфетке». Ведь три глазированные слойки на салфетке – предмет постоянных мечтаний.
Конечно, в этот период времени я был не совсем тем, кем был прежде, но, согласитесь, ведь и мне необходима хоть какая-то свобода действий. Та шутка по поводу грыжи и еще одна, по поводу гречки на коже рук, распространились довольно широко и явились теми искрами, из-за которых разгорелся весь сыр-бор. Некоторые из писем были откровенно злобными. Были и такие, в которых банальные причитания вроде «вы тоже не всегда будете молодым» перемежались с высказываниями о том, что им до смерти надоело мое высокомерие и язвительные непристойности, которыми пестрят мои обзоры. Авторы нескольких писем даже выражали надежду на то, что я к старости, возможно, обновлю свой журналистский стиль.
Алекс Хеммонд, первый заместитель главного редактора, позвонил мне и сообщил об общественном протесте, вызванном моими обзорами, в связи с которым главный редактор хотел бы видеть в следующем номере мои пусть шутливые, но искренние извинения. Я написал, что мои обзоры превратили меня в подобие Салмана Рушди, вынужденного скрываться от гнева пенсионеров. В наказание за написанное мною, продолжал я свое извинение, моя бабушка заставляет меня смотреть вместе с ней «Больницу для животных», а что касается панталон для страдающих паховой грыжей, то я и сам вынужден был носить их после травмы, полученной на футбольном поле.
