Прайд окаянных феминисток - Волчок Ирина (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Ну и семейка… Одни убытки от вас. Вчера только купила.
Набежали Пулька и Вера-Надя, загалдели хором, заахали, заохали, стали утешать Ядвигу, обещать починить жилет и объяснять, что Любочка не виновата, она нечаянно, она не хотела…
— Хотела, — тихо сказала Любочка, и все сразу замолчали. — Я нарочно. Она на Бэтээра напала.
Ядвига закашлялась, засмеялась, завела глаза к небу и просипела:
— Точно, родная кровь… Никаких экспертиз не надо. Ну, Борисов, умеешь ты устраиваться…
Девочки опять загалдели хором, объясняя теперь уже Любочке, что тетя Ядвига не виновата, она нечаянно, она не хотела… Но тут подошла Наташка, сказала: «Так», — сделала губы утиным клювиком, — и все тут же замолчали, не считая Ядвиги, которая сипло поздравила Наташку с законным браком и заявила, что привезла подарок и рассчитывает на праздничное угощение. Законный брак зарегистрировали только два часа назад, праздничное угощение приготовить никто не догадался, так что пришлось кормить Ядвигу обычным обедом, которым, впрочем, она осталась чрезвычайно довольна.
— А это кто готовил? — с интересом спрашивала она. — Жена? Ага… А это? Сестра? Ну-ну… А это? Вера-Надя? Я ж и говорю: умеешь ты, Борисов, устраиваться.
Девочки смеялись, Бэтээр гордился, Наташка заметно ежилась от слова «жена», а Любочка, сидя на коленях у Бэтээра, бдительно следила за каждым движением Ядвиги. Вот такая у них получилась свадьба. Вернее, начало свадьбы, но именно это начало Бэтээр вспоминал с особым удовольствием — и как Ядвига сипела, и как Любочка за ней следила, и как девочки смеялись, и как Наташка ежилась и краснела, как маков цвет. И, замечая его взгляд, одергивала и поправляла свой линялый полосатый халат. И безуспешно пыталась пригладить растрепанную копну почти белых, как у Веры-Нади, волос. И не слышала обращенных к ней вопросов, отвечала невпопад и таращила круглые честные глаза. Растерянные. Боялась. Ну, до чего забавная…
А к вечеру приготовили уже настоящий свадебный обед, и народу набежало страшное количество, и подарков понатащили сто тонн, и столов-стульев от соседей понаволокли, и Наташка надела костюм цвета увядшей розы, и Васька смотрел на нее почти со страхом, пихал Бэтээра локтем в бок и шипел на ухо:
— Не, ну ты вообще… Как хоть уговорил-то, а? Не, ну я тебя уважаю…
Бэтээр гордился, конечно, но в глубине души чувствовал: нет, не уговорил еще. Обстоятельства так сложились. Это мэрская замша и та сладкая парочка ее уговорили, а не он. Ну, ничего, и он еще уговорит…
Как уговаривал — это он тоже любил вспоминать.
Любочка уснула у него на коленях, и он отнес ее в дом стариков, в желтую комнату, и велел Пульке не отходить от Любочки ни на шаг, а Жульке — караулить обеих. Сказал Вере-Наде, что Любочка у Анастасии Сергеевны, так что они о ней не думают, а остаются за хозяек в доме — гостей разогнать, мебель соседям раздать, посуду перемыть… В общем, дел и так много. А они с тетей Наташей уезжают, вернутся завтра, он оставляет им теть Наташин мобильник, но без крайней надобности не звонить. Потом предупредил ментов, чтобы на всякий случай посматривали, поблагодарил двух уже знакомых мам Наташкиных детей, которые решили сегодня остаться в доме с Верой-Надей, велел уже заметно веселенькому Ваське не садиться за руль, а добираться домой на такси, взял Наташку за руку и увел ее со свадьбы в самый разгар веселья, посадил в машину и повез домой. Она даже не протестовала, вот до чего боялась. Сидела рядом молча, краснела и таращила на дорогу глаза. И в квартиру с ним вошла молча, и остановилась в прихожей, растерянно оглядываясь, будто попала сюда впервые, и сильно вздрогнула, когда он спросил:
— Наташ, шампанского выпьем?
Потаращила круглые тревожные глаза, подумала и серьезно ответила:
— Мне кажется, это не обязательно. Нам все-таки следует поговорить. А говорить надо на трезвую голову, правильно?
— Правильно, — так же серьезно согласился он, мечтая слизнуть крошку шоколада, прилипшую к ее щеке, — как раз в том месте, где время от времени появляются и исчезают ямочки. — Ты всегда все правильно говоришь. Ну, тогда чайку, да?
Она, кажется, немножко успокоилась, пошла за ним в кухню и на ходу что-то начала говорить — глупости какие-то, что-то о переустройстве быта, об огороде, о доме, который тоже можно сдать… Он ничего не понимал, потому что ничего не слушал, и потом ничего из ее речей вспомнить не мог, помнил только, что кивал, поддакивал и со всем соглашался, а сам смотрел, как она вполне привычно возится в его кухне — чайник ставит, чашки вынимает, стол вытирает, полотенце вешает, холодильник открывает… Она поймала его взгляд, вспыхнула, как маков цвет, захлопнула дверцу холодильника и напряженно спросила:
— Что-нибудь не так? Я что-то не то делаю?
— Понятия не имею, — рассеянно ответил Бэтээр, пристально следя за каждым ее движением. — Делай что хочешь. Ты же здесь хозяйка.
Она вдруг растерялась и смутилась — сильно, чуть не до слез, — и начала бормотать уж вовсе какую-то ерунду — о том, что у нее, видите ли, вполне приличный доход, и отец Веры-Нади кое-что присылает, и огород — это заметная помощь семейному бюджету, и работу бросать она не хочет.
Бэтээр вздохнул, поднялся, выключил газ под чайником, взял Наташку за руку и повел из кухни, на ходу что-то безостановочно говоря — тоже какие-то глупости: конечно, приличный доход, конечно, огород — это хорошо, конечно, работу бросать не надо, он тоже свою работу бросать не будет, если она не против… В своей комнате он первым делом включил настольную лампу, а потом уже слизнул шоколадную крошку с ее щеки и принялся стаскивать с нее шелковый пиджак цвета увядшей розы. И она тут же стала сопротивляться. Сильная. Глупая. Он же мужчина, так что все равно сильнее… Только очень не хотелось, чтобы она восприняла это, как насилие.
— Не брыкайся, — сказал он сквозь зубы. — Наташка, не сопротивляйся, пожалуйста. Я же тебя все равно не отпущу.
— Это… это… это разврат! — вдруг закричала она возмущенно. — Ты зачем свет включил? Выключи сейчас же!
…Бэтээр до сих пор хохотал каждый раз, как вспоминал этот ее возмущенный крик, и эти ее испуганные глаза, и эти ее полыхающие, как маков цвет, щеки, и эти ее совершенные руки — черт, какие сильные руки! — которыми она все время пыталась закрыться от него. И сейчас захохотал, представляя, как и сегодня Наташка будет кричать на него шепотом: «Это разврат! Выключи свет!» А он не выключит. Он никогда свет не выключает. В конце концов, кто у нас глава семьи? То-то. Феминизм не пройдет.
На тумбочке пиликнул мобильник, и Бэтээр, не успев отвлечься от воспоминаний, ответил смеющимся голосом:
— Привет, Вась. Ты скоро?
— Я не вовремя? — с подозрением спросил Васька. Ты..: это… занят, да? Так я потом перезвоню…
— Ничего я не занят, — успокоил Ваську Бэтээр. — Так, кино смотрю. Меня бабы из кухни выгнали. Ничего делать не дают. Говорят — не мужское это дело…
— А я предупреждал! — с острой завистью напомнил Васька. — Я тебе говорил: наплачешься еще с этими феминистками!.. Там их много?
— Феминисток? — уточнил Бэтээр. — Да практически все. И еще придут.
— Ага, — задумчиво буркнул Васька. — Тогда я белый костюм надену. Мне ведь белый костюм идет? Надену. Да, я чего звоню-то! Я спросить хотел: у Веры-Нади уши проколоты? В смысле — для сережек? Ты не заметил?
— Проколоты, — с некоторым недоумением отозвался Бэтээр. Ну и вопросы Ваську интересуют… — Вера-Надя сережки носят… А что такое?
— А то! — Васька откровенно обрадовался. — Я придумал, как их различать! Я им серьги подарю! Одной — гвоздиками, а другой — колечками! Здорово, да?
— Да день рождения у Любочки, а не у Веры-Нади, — удивился Бэтээр.
— Любочке подарок я уже нашел, ты не волнуйся, — очень таинственным голосом сказал Васька. — Такой подарок, такой подарок… Никто до такого не додумается. А Вере-Наде сережки — это чтобы их различать. А то каждый раз смотрю — и крыша едет. Глюки. А я и так в себе неуверенный.
