Пленница дождя - Знаменская Алина (читать хорошую книгу txt) 📗
— Ничего, что я сюда пришел? Мне так хреново… Настя не расслышала Мишин ответ.
— Как Настя? — спросил Вадим. — Не разочаровалась в актерстве?
— Нет, Настя не разочаровалась. У нее все хорошо.
— Я смотрю — у ВАС все хорошо…
Настя приподнялась на цыпочки.
— Да, у нас все хорошо. Ты правильно понял.
— Может, я зря сюда пришел? Мое появление ей неприятно?
Миша помолчал. Что-то передвинул на столе.
— Ты знаешь, мы с ней так договорились: тебя не было. Тебя просто не было в ее жизни. Я — ее первый парень.
— А-а…
Настя мысленно зааплодировала Мише. Молодец! Он все сказал как надо. Он — ее первый парень. Он — мужчина. Он любит ее по-настоящему и остается лучшим другом. Разве Вадим может с ним сравниться?
Настя выскользнула из ванной и вернулась в комнату.
— Антонина Терентьевна.., я влюбилась!
— Сейчас?
— Именно сейчас!
— Позволь полюбопытствовать — в кого же?
— В Мишу! В своего Мишу!
— Я одобряю твой выбор. Только я думаю — невежливо будет не пригласить вашего друга к чаю.
Остаться на чай Вадима уговорить не удалось. Он сослался на дела и стал прощаться. Миша тоже вскоре засобирался, и Настя вместе с хозяйкой вышли в прихожую его проводить. Антонина Терентьевна все пыталась вручить ему пакет с пирожками на дорожку. Когда раздался звонок, все решили, что это Вадим вернулся, что-то забыл.
Открыли дверь. На площадке стояла незнакомая дама в песочного цвета драповом пальто и бежевой беретке.
Седые волосы со случайно оставшейся темной прядью над лбом аккуратно уложены. Из-под темных крашеных бровей на собравшихся смотрели строгие внимательные глаза. В руках дама держала ридикюль.
— Вы — Настя? — спросила дама, окинув взглядом всех троих и остановив его на девушке.
— Да… А вы кто?
— Я ищу Сашу Смирнову. Я ее бабушка.
"Я точно знаю, что это был он! Я узнала бы его из сотни, из тысячи! Когда он уехал и я осталась одна, я думала, что ненавижу его. Нет! Я люблю его. И его руки с длинными бледными пальцами. И его быстрый взгляд во время работы — от мольберта к постановке… И его длинные волосы — то собранные в хвостик, то свободно сбегающие по плечам. И то, как он смотрит. И то, как он говорит — тихо, торопливо, помогая себе глазами и руками. И это ерунда, что говорила Элла! Все эти выпады психологии, будто я отомстила матери, сделав его своим. Я полюбила его! Я теперь это понимаю. Он был прав! Он своим тонким чутьем художника уловил фальшь, эту ненормальность в семье Каштановых. А я была полной дурой. Полной идиоткой я была, Настя! Я поверила кукле!
Пустой кукле! Как недолго она сумела сохранять свою маску! Теперь она уже меня не стесняется — договор подписан. Что мне делать, Аська?! Я попала в капкан. Мне больно, одиноко, страшно. Я — пленница. Илья ничего не знает! Он даже не знает, захочу ли я его видеть. И если они сказали ему, что меня здесь нет, он поверит. Я понимаю, Настя, что эта писанина никогда не попадет к тебе. И все же пишу. Мне так легче. Видишь, я такая в жизни неразговорчивая, а на бумаге вдруг разговорилась. Я стала много думать. Это иногда полезно. Знаешь, что я поняла? Роскошь, красивые вещи, изысканная еда никогда не заменят любовь и свободу. Я не хочу отдавать им своего ребенка. Пусть он растет в нищете, но — со мной! Он — мой единственный слушатель сейчас. Нас двое. И я его уже успела полюбить…" Игорь Львович захлопнул тетрадь и бросил ее на прикроватный столик. Элла стояла у окна и выжидательно стучала пальцами по подоконнику.
— Ну? Что ты теперь скажешь? Каково?
Игорь Львович устало вздохнул.
— Ты ожидала чего-то другого?
Элла оторвалась от подоконника и нервно пересекла спальню. Она теребила пояс шелкового кимоно.
— Она полюбила ребенка! Как тебе это нравится? Еще недавно она жаждала от него избавиться, умоляла устроить ей аборт! А теперь? И все почему? Ей создали условия! А роскошь развращает таких особ! Посмотрела бы я на нее, если бы она продолжала жить в облезлой хрущобе ее мамочки! На пособие по безработице! Вот тогда бы ей было не до любви!
Игорь Львович с нарастающим беспокойством следил за женой. Когда она нервничала, то начинала вот так безостановочно говорить, забывая, с чего начала, теряя нить разговора. Он давно уже устал от постоянного напряжения, от ее нервных срывов и возбужденной эйфории новых бредовых идей. Но у Игоря Каштанова не возникало даже мысли осадить жену, поставить все на место одним жестким словом, как обычно он и делал у себя в банке. Когда-то он обожал Эллу и в буквальном смысле слова носил на руках. И то, что Элла не может иметь детей, его тоже не смущало. Она была его ребенком! Да. И женщиной, и ребенком. Он был готов в лепешку разбиться ради нее. И свою карьеру он сделал только благодаря ей. Или скажем так: ради нее. Чтобы у нее все было. Все, чего она хочет. А Элла хотела ребенка.
— Элла, у тебя нет повода для такого беспокойства, — мягко возразил он. — Все пока под контролем.
— Пока! Вот именно — пока! Где гарантии, что художник не наделает глупостей?
— У него сломано ребро. Он еще не скоро будет способен делать глупости. И вообще, думаю, он перепуган до смерти и только и мечтает слинять на какой-нибудь новый симпозиум. Подлечится, организуем ему что-нибудь подходящее.
— Прошлый раз ты тоже уверял меня, что он ни о чем другом и не помышляет! Он чуть ворота нам не разнес! Хорошо хоть Лариса догадалась вызвать охрану!
— Не думаю, что он жаждет стать отцом. Ты пойми, он ведь ничего не знает! Ему просто взгрустнулось, и он решил навестить подружку. А как бы он повел себя, зная, что она беременна? Ты плохо знаешь мужчин, дорогая. Теперь он понял свою ошибку и будет сидеть тихо.
— Ну, допустим. А с этим что делать?
Элла взяла в руки Сашин дневник и шлепнула его перед мужем.
Дневник с громким звуком упал на полированную поверхность.
— Она называет твою жену куклой. Как тебе это нравится?
— Пусть себе пишет. — Игорь Львович взял руку Эллы в свою. — Ты же психолог, Эллочка. Ты прекрасно знаешь, как важна психологическая разгрузка.
Элла выдернула руку. Она все еще была раздражена и взвинчена. Ее злила кажущаяся мягкотелость мужа. Он не хотел стать стеной ей, опорой в том сложном проекте, который она так тщательно разрабатывала. И все же выбора нет. Он единственный человек, с кем она может это обсуждать.
— Разве ты не замечаешь, что она стала в последнее время.., как бы спокойнее, что ли? — мягко продолжал Каштанов, нарочно не поддаваясь на резкие провокации жены. — Выльет свое раздражение в дневник — и все! Снова покладистая, терпимая.
— И что же? — Элла недоверчиво уставилась на мужа. — Ты предлагаешь это так оставить? Сделать вид, что мы ничего не знаем о дневнике?!
— Именно! — улыбнулся Каштанов. — Умница ты у меня. Подумай только: все подростки пишут дневники. Иногда сливают в них всякую муть. Я однажды был ужасно зол на отца и написал в своем дневнике, что ненавижу его. Ну и что? Этот дневник помог мне вырасти, да и только. Так и она. Как только перед ней замаячит Москва или Санкт-Петербург, университет, мальчики, театры, ночные клубы, она быстро все забудет. И о нас, и о нашем ребенке…
— Ты правда так думаешь? — Каштанова мягко скользнула к мужу на колени, прижалась щекой к его шее.
Он знал, что правильно построил последнюю фразу. Теперь ее мысли польются в заданном направлении. Он хорошо знал свою жену. Слишком хорошо.
— Он будет похож на тебя. — Элла Юрьевна прикрыла глаза.
Игорь Львович погладил жену по волосам. Иногда он терял нить логики своей Эллы.
— Ты прекрасно знаешь, дорогая, что этот ребенок не может быть похож на меня. Ты хотела сказать — он может быть похож на Артема? Но и этот шанс невелик. Один процент из ста. Но разве для тебя это так важно?
Игорь Львович прикусил язык. Артем — запретная тема. По негласному соглашению они почти не говорят о нем. И врач, который вел Эллу со времени ее последней депрессии, настоятельно рекомендовал не затрагивать тему сына в беседах с женой.
