Виа Долороза - Парфенов Сергей (читаем книги онлайн .txt) 📗
Раньше она всегда знала, что она является для мужа тем островком спокойствия, тихой гаванью, в которую он всегда возвращался после своих нескончаемых битв с той системой, которая давила и душила его, и теперь, когда необходимость в этой борьбе исчезла, казалось, исчезла и необходимость в ней самой, как в человеке, к которому он всегда возвращался, чтобы устало положить голову на плечо и почувствовать, что у него есть место, где его любят и ждут.
Все эти годы до этого осознание собственной необходимости, когда она была Игорю и первым слушателем, и нянькой, и хранителем их домашнего очага, давало ей уверенность в том, что никто не сможет отобрать у неё это место. Может поэтому, зная легко увлекающейся характер Игоря, она раньше никогда его не ревновала, точнее никогда не давала этому чувству вырваться наружу… Были ли у него романы на стороне? Она не была ни наивной, ни дурой – наверное, были, как и у большинства из тех, кто вращается в эстрадной среде, – там всегда возникают мелкие интрижки, мимолетные романчики, которые больше похожи на радужные мыльные пузыри, которые поначалу кажутся очень красивыми, а на поверку оказываются такими же пустыми и недолговечными. Поэтому понимая всё это, она старалась не задавать себе этот вопрос – для неё Игорь, как бы разделялся на два человека: один, домашний, немного неуклюжий, но безумно родной и близкий – "Игоряша" или, когда их сын был рядом, просто "папуля", и второй – Игорь Таликов, талантливый композитор, поэт и музыкант. Эти два человека, которые одновременно жили в её муже, были ей одинаково дороги и понятны, и она знала, что нужна им обоим. Когда в семье не было денег, ну, или почти не было, она никогда не жаловалась и не упрекала его – она могла недоедать сама, экономить на себе, но Игоряша всегда был накормлен. Она научилась без слов чувствовать и понимать его – они могли часами не разговаривать, особенно, когда он сидел в комнате над какой-нибудь своей новой песней, сочиняя стихи или подбирая мотив. Это не значит, что они были в ссоре – она знала, что сейчас ему надо просто побыть одному. Тогда она старалась заняться своими делами где-нибудь на кухне или в ванной. Она научилась сама пользоваться молотком и отверткой, и уже давно привыкла к той роли, которую сама отвела себе в его жизни и эта роль наполняла смыслом её жизнь.
Теперь же всё изменилось… Игорь прибегал домой на несколько часов, казалось, только для того, чтобы переодеться и поспать несколько часов. Нет, он всё так же искренне делился с ней своими впечатлениями, но она уже не чувствовала своей прежней необходимости и это открытие угнетало её. Рано утром, когда он выбегал из дома, бросив на ходу своё дежурное "Пока… Я ушел", она оставалась стоять прислонившись к дверному косяку, кусая губы и стараясь, чтобы муж не заметил её предательски блестевших глаз… Но Игорь, похоже, и не замечал – он был уже целиком захвачен той новой жизнью, которая теперь целиком поглощала его и его время…
А страна между тем привыкала к слову "кризис". Столица наполнилась слухами о грядущем повышении цен и народ закупался впрок, сметая в магазинах всё подряд… Казалось, такого Москва не видела с тяжелых военных лет: в магазинах – пугающая пустота, в булочных – либо замки на дверях, либо чистые прилавки, а если же где-то появлялся хлеб, то там тут же выстраивались длинные очереди… Но ведь хлеба на год вперед не купишь и теперь уже каждый, глядя на пустые прилавки, мог сказать: доперестраивались!
В эти дни Михайлов созвал чрезвычайное заседание Совета безопасности. Он был сумрачен и немногословен – уже не было времени говорить об успехах победившей демократии, надо было думать о том, как накормить страну.
– В стране – ситуация двадцать седьмого года, – сказал он, мрачно оглядывая сидящих за длинным столом молчаливых соратников. – И если так пойдет дальше – через два, максимум три месяца страну кормить будет нечем! Я хочу услышать мнения членов Совета безопасности по выходу из сложившегося положения!
Грузный премьер-министр Петров несколько секунд молчал, собираясь с духом, а потом каким-то пустым голосом предложил ввести в стране карточную систему на основные продукты и предметы потребления. Михайлов тут же гневно встопорщил брови и зарубил это предложение без всякого обсуждения:
– Это будет означать не только провал перестройки в глазах мировой общественности, но и полную дискредитацию власти в глазах граждан! – сказал он. Петров недовольно поджал губы и угрюмо ссутулился над столом, – других предложений у него не было. Следом за Петровым выступил министр внутренних дел Борис Тугго. Нервно выторчив голову с жестким бобриком седых волос, он с озабоченностью принялся говорить о том, что в стране сейчас массовый характер принимают межнациональные конфликты, что происходит резкая активизация тех партий и движений, которые дестабилизируют обстановку в стране, и что в средствах массовой информации все чаще и чаще стали появляться публикации, в которых почти в открытую призывается расправиться с коммунистами ("чуть ли не на столбах их вешать!" – говорил он с глухим раздражением.) Причем всё это происходит под прикрытием лозунгов о гласности и перестройке…
– Алексей Сергеевич! – заявил он под конец натянутым тоном. – Наведения элементарного порядка от нас уже требуют слева и справа! Если сейчас не предпринять решительных действий, заведем страну в пропасть… А мы и так буквально скатываемся в неё… Единственный выход из кризиса – это немедленное введение чрезвычайного положения в стране!
Его тут же поддержал сидящий рядом руководитель КГБ Крюков:
– Политика и экономика взаимосвязаны, Алексей Сергеевич, и без решения политических проблем невозможно решать проблемы экономические… Это диалектика! Реформы, проводимые в стране, должны опираться на сильную власть, а иначе они обречены!
Замолчав, Крюков принялся раздраженно раздувать тонкие узкие ноздри, но Михайлов возмущенно блеснул на него стеклами очков и выдал резкую отповедь:
– Виктор Александрович, не надо нам здесь политический ликбез устраивать! То, что вы предлагаете – это валюнтаризм, который может привести к большому кровопролитию! Вы, как министр, отвечающие за порядок в стране, должны это понимать! Введение чрезвычайного положения разрушит то общественное согласие, которое нам с таким трудом удается сохранить!
Но несмотря на внешнюю уверенность и спокойствие, Михайлов чувствовал, что все эти попытки оказать на него давление совсем неспроста. Сейчас он был похож на вожака, загнанного в угол своей же стаей. Стая готова взбунтоваться… Это он понял… Они ещё, конечно, трусят, стыдливо отводят глаза, но уже глухо рычат, обнажая в оскале хищные острые зубы. И только министр иностранных дел Эдуард Мжевадзе, – старый товарищ, остался на его стороне, – не предал, поддержал в трудную минуту. Мягко перекатывая во рту слова, словно это были не слова, а камешки, он сказал простые и очевидные вещи – все, что здесь сегодня было произнесено – это лишь озвученные мысли, о том, как хорошо было раньше и как плохо сейчас… Вдвойне плохо, что говорят это люди облеченные властью и занимающие высокие государственные посты, – как раз те, кто должен отвечать за состояние экономики и правопорядка. Таким образом, вольно или невольно они подталкивают страну к диктатуре… Но этот путь страна уже прошла и заплатила за него очень дорого! И поэтому достойной альтернативы демократии нет! Раз высказался народ за сохранение общего дома, то надо реализовывать этот принцип через подписание союзного договора… А если стране нужны дополнительные денежные средства на переходный период, то не надо бояться обращаться к мировому сообществу, – они готовы помочь, потому что им гораздо важнее видеть Союз демократическим государством, а не тоталитарным, ощетинившимся ядерными боеголовками.
Когда Мжевадзе закончил Михайлов благодарно посмотрел в его сторону. Приободрившись, он закончил совещание поручением правительству подготовить комплекс мер по стабилизации экономической обстановки в стране и дал задание представить подготовленный план мероприятий ему ровно через десять дней.
