Страна чудес без тормозов и Конец Света - Мураками Харуки (книги серии онлайн .txt) 📗

— Погоди-погоди! Тут дальше еще записи. Ужасно торопливым почерком...

Пока она копалась в журнале, я заново упаковал рюкзак и заменил батарейки в фонарике. Все дождевики были сорваны с вешалок и разбросаны по полу, но, слава богу, вполне пригодны. Без дождевика в водопаде я промокну и окоченею так, что боль в животе меня просто парализует. Затем я выудил из кучи на полу ее кроссовки — конечно же розовые — и тоже запихал в рюкзак. Часы на руке показывали полночь. Ровно двенадцать часов до остановки неведомой программы в моей голове.

— Дальше идут какие-то вычисления... Запас электричества, скорость распада, сопротивление материала, допустимая погрешность и так далее. Я этого не понимаю.

— Что не понимаешь — пропускай, у нас мало времени. Попробуй расшифровать то, что имеет хоть какой-нибудь смысл.

— Да тут и расшифровывать нечего.

— То есть?

Она протянула мне раскрытый блокнот и ткнула пальцем в страницу. Никакого шифра на странице не было. Я увидел там лишь огромный крест, дату и время. После обычных столбиков цифр — плотных и мелких, хоть разглядывай в микроскоп, — этот крест смотрелся таким огромным и корявым, что делалось не по себе.

— Ну, и как это понимать? — спросила она. — «Срок истекает»?

— Может, и так. Но я думаю, это и есть пункт четыре 53. Он случится, если не остановить программу, как в пункте три. В противном случае, программа автоматически запустится, и «крест» наступит неизбежно.

— Значит, нам во что бы то ни стало нужно отыскать деда до полудня?

— Если мои догадки верны — да.

— А они верны?

— Скорее всего, — тихо ответил я.

— Тогда сколько у нас времени? — поинтересовалась она. — До Армагеддона, Большого Взрыва или чего там еще...

— Тридцать шесть часов, — сказал я, даже не взглянув на дисплей. Земля пробежит вокруг Солнца полтора круга. Людям доставят по две утренние газеты и по одной вечерней. Будильники мира два раза прозвенят, а мужчины два раза побреются. Кому повезет, успеют потрахаться дважды или трижды. Такой уж это срок — тридцать шесть часов. Если человек живет семьдесят лет, тридцать шесть часов — это семнадцать тысяч тридцать третья часть жизни. Но теперь, когда они пройдут, случится нечто вроде конца света.

— Что же нам теперь делать? — спросила толстушка.

Отыскав в аптечке, валявшейся в углу, какой-то болеутолитель, я проглотил пару таблеток, запил водой из чайника и надел на плечи рюкзак.

— Лезть под землю, — ответил я.

20

Звери уже теряют своих собратьев. Первый снег не прекращается до утра, и с рассветом самые старые остаются лежать на земле. Золотые блики с их шерсти еще выскакивают из-под снега, и белизна вокруг становится еще ослепительнее. Холодное солнце, пробиваясь сквозь рваные тучи, наполняет пронзительной свежестью и без того окоченевший пейзаж, а дыхание тысячи с лишним зверей танцует в воздухе белым облаком над заснеженными лугами.

На рассвете я просыпаюсь и вижу, что Город укрылся снегом. Очень красивая картина. Строгий силуэт Часовой Башни чернеет на белом снегу, а внизу извивается темная лента Реки. Солнце еще не взошло, но небо плотно укутано тучами. Я надеваю пальто, перчатки и спускаюсь с холма в Город. Снегопад, похоже, разыгрался после того, как я заснул, а прекратился перед моим пробужденьем. На свежем снегу пока ни следа. На ощупь снег мягкий и рассыпчатый, словно сахар. Запруды у берегов Реки подернулись льдом, а лед чуть присыпало порошей.

Кроме пара от моего дыхания, ничто в Городе не шелохнется. Ветер стих, не видать ни птицы. Я ступаю по снегу, и скрип шагов неестественно громко отдается в стенах домов.

Я дохожу до Ворот и на площади встречаю Стража. Вместе с бригадой из нескольких теней он возится с очередной телегой: сам приседает перед колесами, смазывает оси, а тени загружают в телегу пять-шесть кувшинов с керосиновым маслом и крепко привязывают веревкой к бортам, чтобы не разбились в пути. «И зачем это Стражу понадобилось столько масла?» — удивляюсь я про себя.

Подняв голову от колеса, Страж замечает меня и машет рукой. Похоже, он в отличном настроении.

— Что-то ты нынче рано! Каким ветром тебя принесло?

— Да вот, вышел на снег посмотреть. Увидел с холма — красиво...

Взглянув на меня, Страж хохочет и, как всегда, кладет свою огромную лапу мне на плечо.

— Нет, ты все-таки ненормальный! Да этой красоты теперь будет столько — глаза б не смотрели, а он все любуется... И правда, блаженный какой-то.

Страж выдувает из легких струю пара, мощную, как у парового котла, и пристально глядит на Ворота.

— Но ты вообще-то вовремя, — говорит он. — Полезай-ка на Обзорную башню, не пожалеешь. Увидишь кое-что интересное. Первый урожай зимы, хе-хе! Мне как раз скоро в рог трубить, так что смотри внимательно.

— Первый урожай?

— Полезай! Увидишь — сам поймешь.

Сам не зная зачем, я лезу на башню и гляжу на мир за Воротами. Яблоневый лес стоит такой белый, словно на него высыпали отдельную тучу снега. От Северного и Восточного хребтов остались только глубокие контуры скал — рваные, точно шрамы.

Прямо напротив Обзорной башни, как всегда, мирно спят золотые звери. Они лежат, подогнув под себя ноги, приникнув к земле, выставив вперед рога одного цвета со снегом, и каждый смотрит свои сны. На их спинах уже намело сугробы, но они, похоже, не обращают внимания. Их сны чересчур глубоки.

Тучи понемногу рассеиваются, и солнце принимается ощупывать лучами продрогшую землю. А я все стою и смотрю на раскинувшийся подо мною пейзаж. Однако рассвет такой тусклый, что я не различаю мелких деталей — и, может, оттого никак не пойму, что интересного хотел показать мне Страж.

Но вот, наконец, Страж внизу отворяет Ворота и трубит в свой охотничий рог. Как всегда — один долгий сигнал, три коротких. При первом сигнале звери открывают глаза, поднимают шеи и оборачиваются туда, откуда прилетает звук. По белому облачку, вдруг поднявшемуся над Пастбищем, я понимаю, что они проснулись. Когда звери спят, дыхание у них очень слабое.

Когда последний отзвук рога растворяется в воздухе, звери встают. Неторопливо вытягивают передние ноги, упираются ими в землю, поднимают корпус, выпрямляют задние ноги. Несколько раз машут небу рогом. Будто случайно заметив, отряхивают налипший на шкуру снег. И, тронувшись с места, движутся к Воротам.

И лишь когда последний зверь забегает в Ворота, я понимаю, что хотел показать мне Страж. Пять или шесть зверей остаются лежать на заснеженном Пастбище. При взгляде на их неподвижные тела почему-то хочется думать не о том, что они умерли, а о чем-то страшно важном для моей собственной жизни. О чем? Но ответа от них не дождаться. Из их ноздрей уже не поднимается пар. Их тела застывают..., а сознание проваливается в бездонную темноту.

Все уходят, а несколько этих заснеженных тел остаются, как странные холмики, выросшие под снегом на ровном месте. И только рог каждого одиноко вздымается к небу. Отныне те, кто выжил, проходя мимо, будут опускать голову до земли, стуча копытами как можно тише. Так звери оплакивают усопших.

Солнце встает все выше, тень от Стены растет, снег начинает таять, а я все смотрю на этих несчастных и жду сам не знаю чего. Так и кажется: если снег растает, они тут же проснутся и, бодро вскочив, побегут догонять свое стадо.

Но они не просыпаются. Только их золотая шерсть, намокая в талой воде, блестит все ярче и ярче. И я зажмуриваюсь от острой боли в глазах.

Спустившись с башни, я поднимаюсь на Западный холм, возвращаюсь домой — и только тут понимаю, что сделал с моими глазами утренний свет. Слезы струятся из-под зажмуренных век, и я слышу, как они капают мне на одежду. Я пытаюсь промыть глаза холодной водой — бесполезно. Тогда я задергиваю толстые шторы, валюсь на кровать, закрываю глаза и, утратив всякое чувство пространства, лежу и разглядываю абстрактные линии и фигуры, плавающие вокруг.