Челленджер - Ян Росс (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Вам налить? Пока нет? Тогда, с вашего позволения, пью один. Так, Дальше! [32]
* * *Мы в суши баре. В один из тех немногих вечеров, когда удалось куда-то выбраться. Потягиваем остывающее саке, кушаем суши. И тут Ира делает одну из вещей, свойственных женщинам в начальной стадии отношений. Она просит посмотреть, что я ношу в кошельке. Я, естественно, соглашаюсь. Перебрав стандартный набор содержимого мужского бумажника, она обнаруживает карточку из плотной бумаги.
– Это что? – спрашивает Ира.
А карточка найдена в одном из ночных скитаний по дебрям Лос-Анджелеса. Я шёл вместе со своей "бездной", увидел и сразу понял, что это мне. Это карта из детской игральный колоды. На ней голубой парусник с тремя мачтами, высокой палубой и гордо задранным бушпритом, кормой с надстройкой и раздутыми попутным ветром парусами. А под картинкой написано "Спасательный корабль". Я положил карточку в кошелёк, и с тех пор она всегда со мной.
Когда я заканчиваю эту историю, Ира достаёт ручку и, закрываясь ладонью, что-то выводит. Затем протягивает мне. "Я.Т.Т.Л." – написано сверху на полях. И это "тоже", и признание в письменной форме, аббревиатурой, на полях моего Корабля спасения, вызывает грустную улыбку. А я уже давно сказал ей, что люблю. Ещё на третьей неделе. Неожиданно для нас обоих. Обычно я крайне осторожно отношусь к этой фразе и до этого, в таком контексте, произносил её один или два раза. Но тогда нам было так здорово, чувства были столь чисты и возвышенны, что я не удержался и сказал.
* * *Ещё рюмочку? Давайте-давайте! Не стесняйтесь! Опять один? О, народ… О, народ! [33]
* * *Незадолго до Корабля я нашёл меч и пистолет. Тоже детские. Меч был маленький, но красивый. Я решил, что у настоящего воина должен быть меч. И подобрал. Потом нашлась ещё одна штуковина из стальной проволоки, совершенно неясного назначения. Из неё торчали два наклонных штыря, на концах закрученных в кольца, размерами идеально подходящие к мечу. Я вставил меч эфесом в кольца и воткнул штуковину в приборную панель.
А пистолет был совсем как настоящий, увесистый, с тугим затвором. Взводить его было приятно. Только патронов к нему не было. Его я тоже положил в машину. Каждое утро, когда я выходил из дома, меня ждали мой меч и мой пистолет. Ритуал повторялся неизменно – я садился, брал пистолет, взводил и стрелял себе в правый висок. Потом клал оружие на место, включал двигатель и ехал завтракать.
Пистолет в итоге сломался от частого употребления, и я его выбросил. А меч и по сей день воткнут в приборную панель.
* * *Кажется, алкоголем тут не обойтись. Иду в спальню, достаю из тайника марки [34], кладу одну под язык и в ожидании кислотного прихода подлечиваюсь косяками.
* * *В тридцать лет пропал смысл. Я больше не видел его в том, чем занимался изо дня в день. Стало окончательно ясно, что основная цель всех человеческих действий состоит в постоянном замазывании внутренней пустоты. Я решил прекратить лицемерный самообман и три года учился неотрывно глядеть в эту бездну.
Замазывание подобно звону погремушек из масс-медиа, мнимых идеалов и социальных установок, которым общество бряцает пред носом индивидуума, чтобы отвлечь от ужасающей пустоты. С этим пора было покончить, и в неистовом поиске оптимальной кривой, проходящей через точки локальных минимумов топографии моих психозов, я бросил работу, учёбу, выписался из рядов кого бы то ни было, порвал все отношения и свёл практически к нулю контакт с внешним миром. Я говорил по десять слов в день и старался прекратить какие-либо действия, избавиться от привычек, от вовлечённости любого рода… А затем стал тренироваться останавливать внутренний диалог.
По сути мы имеем дело не с миром, а с его описанием, ежесекундно формирующимся в голове. И эта разница существенна. Мир теряет вкус и цвет, потому что ум взрослого человека мгновенно категоризирует любые явления, подменяя их ярлыками. Вот, скажем, конфета: в детстве я ел конфеты и чувствовал подлинный вкус. Это было неописуемо здорово. А сегодня я имею дело с интерпретациями, точнее, с инвентарным списком.
Я не вкушаю такую невероятно вкусную штуку, а грызу ярлык с маркировкой "Конфета", и уже не способен получить то былое удовольствие, когда я ел конфету всем телом, всем естеством, и был истинно счастлив. И так со всем остальным, ладно конфета… есть вещи и поважнее. Но и их, для меня, взрослого, вроде как и нет. Нет ничего. Ни солнца, ни ветра, ни любви, ни счастья, – одни номенклатурные наименования.
Но тогда внутренний диалог мешал мне совсем в ином смысле, постоянным шелестом истёртых ярлыков, отвлекая от созерцания таившейся внутри космической пустоты. И я вёл борьбу с этим явлением. Но когда удалось избавиться от вещей, заслонявших бездну, меня охватил панический страх и депрессия. Я старался превозмочь собственные фобии и в какой-то момент осознал, что страх, как и сопротивление ему, – лишь очередной способ ретушировать индивидуальную пучину. Более того, любая эмоция – просто повод отвлечься и трусливый побег от священного ужаса перед живущим в нас чёрным омутом.
А если взглянуть на человечество со стороны – наблюдается жуткая картина. Мы настолько увлечены этим замазыванием, что готовы перегрызть друг другу глотки по поводу незначительных нюансов неких частных процессов, позабыв, что суть не в повышении каких-то там показателей или в заработной плате, а в том, что весь этот дичайший процесс цивилизации затеян лишь ради
