Комната - Донохью Эмма (книги полностью txt) 📗

— Саси-оо, — говорит ему Ма. Интересно, она теперь всегда будет так разговаривать? По мне так лучше иметь больной зуб, чем говорить совершенно непонятно.

Всю дорогу назад в клинику я смотрю, как мимо проплывают дома и люди, и пою песню о ленте шоссе и безбрежном небе.

Зуб по-прежнему лежит под подушкой, и я его целую. Надо было отнести его к доктору Лопес, может быть, она сумела бы вставить его на место.

На ужин мы едим то, что принесла нам Норин, — бефстроганов из кусков мяса с кусочками чего-то другого, которое похоже на мясо. Оказывается, это грибы. Все это лежит поверх мягкого риса. Ма еще не может есть мясо, она проглатывает только несколько ложек риса, но разговаривает уже почти совсем нормально. Постучавшись, входит Норин и говорит, что у нее для нас сюрприз — мамин папа из Австралии.

Ма, плача, вскакивает с места.

Я спрашиваю:

— Можно мне взять с собой свой Строганов?

— Давайте я приведу к вам Джека, когда он поест, — предлагает Норин, но Ма ничего не отвечает и быстро убегает.

— Он устроил нам похороны, — говорю я Норин. — Только в гробу нас не было.

— Рада это слышать.

Я гоняю вилкой по тарелке маленькие рисинки.

— Наверное, это была самая утомительная неделя в твоей жизни, — говорит Норин, садясь рядом со мной.

Я моргаю:

— Это еще почему?

— Ну, все вокруг такое странное, и ты, наверное, чувствуешь себя пришельцем с другой планеты?

Я качаю головой:

— Никакие мы не пришельцы. Ма говорит, что мы останемся здесь навсегда, до самой смерти.

— Ну, я хотела сказать… что вы в первый раз появились здесь.

Когда я съедаю свой ужин, Норин отводит меня в комнату, в которой сидит Ма, держа за руку человека в кепке. Он вскакивает и говорит ей:

— Я уже объяснял твоей матери, что не хочу…

Но Ма перебивает его:

— Папа, это — Джек.

Он отрицательно качает головой.

Но ведь Джек — это я. Он что, ожидал увидеть кого-то другого?

Мамин папа смотрит в стол, и все его лицо покрывается потом.

— Не обижайся.

— Что ты хочешь этим сказать? — Мне кажется, что Ма вот-вот сорвется на крик.

— Я не могу находиться с ним в одной комнате. Меня трясет от одного его вида.

— Но ведь это же твой внук! Ему уже пять лет, — кричит Ма.

— Я неправильно выразился. Я… я еще не адаптировался к разнице во времени. Я позвоню тебе попозже из гостиницы, хорошо? — Человек, которого зовут моим дедушкой, проходит мимо, даже не взглянув в мою сторону. Он уже у самой двери.

И тут раздается грохот — это Ма бьет кулаком по столу:

— Нет, не хорошо!

— Хорошо, хорошо.

— Сядь, папа.

Но он не двигается с места.

— В нем заключен для меня целый мир, — говорит Ма.

О ком это она? О своем отце? Нет, наверное, все-таки обо мне.

— Конечно, это совершенно естественно. — Дедушка вытирает кожу под глазами. — Но стоит мне только представить, как эта скотина…

— А для тебя было бы лучше, если бы я умерла?

Он снова качает головой.

— Тогда научись жить с этим, — говорит Ма. — Я вернулась…

— Это просто чудо, — вставляет дедушка.

— Так вот, я вернулась не одна, а с Джеком. Значит, произошло два чуда.

Дедушка кладет руку на дверную ручку.

— Но мне трудно прямо сейчас…

— Другого случая у тебя не будет, — предупреждает его Ма. — Садись.

Но дед не трогается с места. Потом он все-таки подходит к столу и садится. Ма указывает мне на стул рядом с ним, и я сажусь, хотя мне этого совсем не хочется. Я рассматриваю свои ботинки, они сморщились по краям. Дедушка снимает кепку и смотрит на меня.

— Рад встрече с тобой, Джек.

Я не знаю, что надо говорить в такой ситуации, но на всякий случай произношу:

— Пожалуйста.

Вечером мы лежим с Ма в постели, и я сосу ее грудь в темноте. Потом я спрашиваю:

— А почему он не хотел меня видеть? Он что, снова сделал ошибку, как с нашими похоронами?

— Вроде того. — Ма с шумом выдыхает. — Он думает… он думал, что мне было бы лучше без тебя.

— Где-нибудь в другом месте?

— Нет, если бы ты вообще не появлялся на свет. Представляешь?

Я пытаюсь представить это, но не могу.

— А ты тогда была бы Ма?

— Нет, не была бы. Так что это — дурацкая идея.

— А он — мой настоящий дедушка?

— Боюсь, что так.

— А почему ты этого боишься?

— Я хотела сказать: да, настоящий.

— И он был твоим папой в те времена, когда ты была маленькой девочкой в гамаке?

— Еще раньше, с шестинедельного возраста, — отвечает Ма. — Именно тогда они принесли меня к себе из больницы.

— А почему родная Ма тебя там оставила? По ошибке?

— Я думаю, она очень устала, — отвечает Ма, — она была еще очень молодой. — Ма садится на кровати и громко сморкается. — Папа со временем привыкнет, — говорит она.

— К чему?

Ма издает короткий смешок.

— Я хотела сказать, что он будет вести себя лучше. Как настоящий дедушка.

Значит, как отчим, только тот — дедушка не настоящий. Засыпаю я легко, а просыпаюсь в слезах.

— Все будет хорошо, все будет хорошо, — успокаивает меня Ма, целуя в голову.

— А почему они не хотели прижимать к своей груди обезьянок?

— Кто?

— Ученые. Почему они не прижимали к своей груди малюток обезьян?

— Вот ты о чем. — Секунду спустя Ма говорит: — Может, и прижимали. Может, малюткам обезьянам нравились человеческие объятия.

— Но ведь ты сказала, что они вели себя очень странно и кусали самих себя.

Ма ничего не отвечает.

— А почему ученые не вернули обезьянкам матерей и не попросили у них прощения?

— И зачем только я рассказала тебе эту старую историю, которая произошла много лет назад, когда меня самой не было на свете!

Я кашляю, и мне некуда высморкаться.

— Не думай об этих обезьянках. У них теперь все в порядке.

Ма так крепко прижимает меня к себе, что становится больно шее.

— Ой!

Она отодвигается.

— Джек, в мире много разных вещей.

— Зиллионы?

— Зиллионы и зиллионы. И если ты попытаешься поместить их в свою голову, то она у тебя просто лопнет.

— Но как же быть с малютками обезьянками?

Я слышу, что она как-то странно дышит.

— Да, в мире есть много плохого.

— Как получилось с обезьянками?

— И даже хуже, — говорит Ма.

— А что хуже? — Я пытаюсь себе представить, что может быть хуже.

— Я тебе расскажу об этом, только не сегодня.

— Когда мне будет шесть лет, да?

— Может быть.

Она укладывает меня спать. Я прислушиваюсь к ее дыханию, считая ее вдохи до десяти. Потом отсчитываю десять своих.

— Ма!

— Да?

— Ты думаешь о том, что может быть хуже?

— Иногда, — отвечает она. — Иногда мне приходится об этом думать.

— Мне тоже.

— Но потом я выкидываю эти мысли из головы и засыпаю.

Я снова считаю вдохи. Я пытаюсь укусить себя за плечо, но мне становится больно. Теперь я уже не думаю об обезьянках, я думаю обо всех детях в мире, но не о тех, которых видел по телевизору, а о настоящих, которые едят и спят, какают и писают так же, как и я. Если уколоть их чем-нибудь острым, из них потечет кровь, а если пощекотать, то они засмеются. Мне хочется увидеть их, но, когда их много, а я один, у меня начинает кружиться голова.

— Так ты понял? — спрашивает меня Ма. Я лежу в постели в комнате номер семь, а она сидит на краю.

— Я буду спать здесь, а ты — в телевизоре, — говорю я ей.

— На самом деле я буду внизу, в офисе доктора Клея, разговаривать с телевизионщиками, — отвечает мне Ма. — Мое изображение будет снято на видеокамеру, и позже, уже вечером, его покажут по телевизору.

— А почему ты хочешь поговорить с телевизионщиками?

— Поверь, мне этого совсем не хочется. Но я должна ответить на все их вопросы, иначе они от нас не отвяжутся. Я вернусь, когда ты еще будешь спать. Во всяком случае, к тому времени, когда ты проснешься, я уже буду здесь.