Уроки норвежского - Миллер Дерек Б. (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
— Может, он его не заметил.
— Норвежские законы недостаточно хороши. Для данного случая, — меняет она тему.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда вчера вечером у меня переставало стучать в голове, я смотрела их личные дела. Ни один из них не попал в ШИС[11].
— Неудивительно. Если нет задержаний…
— В этом-то и вся штука с военными преступлениями. Отсутствие действующих судов в стране, где идет война, означает, что никого не судят за преступления, никого не регистрируют в Шенгенской базе данных, а значит, нет и оснований для отказа в статусе беженца. Международный трибунал по бывшей Югославии должен был заполнить пробел, но пробел этот слишком велик.
— Мир несовершенен. Давай пока откроем шкатулку.
— Какую шкатулку?
— Вот ключ.
Петтер протягивает ей серебристый ключик длиной около двух сантиметров с раздваивающимся зубцом. Простейший замочек может отпугнуть только детей, родителей и других подобных грабителей, которым может грозить лишь собственное чувство вины в качестве наказания.
Сигрид берет ключик.
— Проблема в том, что несовершенство законодательства позволяет всякому европейскому сброду стекаться на нашу маленькую норвежскую лодку. Политики настолько возбудились идеей объединения Европы, что пустили лодку в плавание, не залатав дыр и не подготовив ее к путешествию. А это значит, что она утонет еще до того, как мы отчалим в море. И мы утонем из-за необоснованного энтузиазма кучки людей, которых сами же и выбрали. А спасать их будем мы. Полицейские. Хочешь знать, что не так с Норвегией? Спроси нас. Мы знаем.
— Здравые у тебя рассуждения. Пожалуйста, давай откроем шкатулку.
Сигрид берет ключ и подносит к шкатулке.
— Он ужасно мал.
— Дай мне.
Петтер берет ключик и подтягивает шкатулку к себе. Вставив ключ, он смотрит на Сигрид и поворачивает его.
Шкатулка открывается.
— Так, хорошо.
Петтер откидывает крышку и заглядывает внутрь.
— А это что такое? — вопрошает он.
Сигрид озадачена. Она выдвигает ящик стола и извлекает оттуда пару резиновых перчаток. Надев их, вытаскивает содержимое шкатулки.
— Письма и фотографии.
— Чьи?
Она не знает. Письма написаны на иностранном языке. Возможно, на сербско-хорватском, когда он еще был единым. Может, на албанском. На снимках сфотографирована деревня. Или то, что некогда было деревней.
Все снимки аккуратно пронумерованы. Наверху каждого снимка приклеен кусочек бумаги с именем человека, названием места и другой информацией, которую она не может разобрать. Сверху лежат фотографии разных людей. Кто-то машет рукой, сидя за столом. Кто-то стоит около машины. Несет продукты. Поднимает ребенка. Собирает листья. Обычные события, зафиксированные 35-миллиметровой пленкой, те, что обычно заполняют семейные альбомы, чтобы люди помнили, какими когда-то были они сами и их близкие.
Под стопкой снимков сложены фотографии убийства каждого из этих людей.
Картины удручающие. Одних застрелили. Другим вспороли животы. Перерезанные горла. Дети, застреленные в затылок. Некоторым стреляли прямо в лицо. Дети слишком маленькие, чтобы испугаться своих убийц.
Сигрид держит в руках мужественно задокументированные кем-то свидетельства массовых убийств. Они были спрятаны и, возможно, стоили жизни защищавшему их.
— Свяжитесь с Интерполом, Европолом, министерством иностранных дел, министерством юстиции и полиции. Все это нужно немедленно переснять и сделать копии каждого документа. Я начинаю понимать, что тут случилось. Созови всех. Я хочу, чтобы мне доложили обо всем, что произошло в Осло за истекшие сутки. Все из ряда вон выходящее. Мы должны найти этих людей.
Пока сотрудники собираются вокруг Сигрид, она потягивает кофе вопреки запрету врача: кофе — это диуретик, он только усилит обезвоживание, что в данных обстоятельствах ей противопоказано.
Но очевидно, что врач был неправ.
— Все что угодно, — говорит она. — Звонки были?
Да, было несколько звонков: домашнее насилие, пьяные разборки, попытка изнасилования. Связь ни с одним из звонков не просматривается.
— То есть вы хотите сказать, что никто не сообщил о пожилом американце с маленьким мальчиком-иностранцем. Мы выслали достаточно детальное описание. Я хочу убедиться, что правильно вас понимаю, — Сигрид делает паузу. — Отлично. Начинайте обзванивать. Если информация не идет к нам, мы начинаем запрашивать ее сами.
И Сигрид направляется к себе в кабинет. По дороге ее нагоняет молодая сотрудница, которая ведет за собой девушку.
— Инспектор, я думаю, вам надо послушать это, — говорит сотрудница.
— Послушать что?
— Инспектор Одегард? Меня зовут Адриана Расмуссен, — девушка замолкает и потом добавляет: — Но я урожденная Адриана Стойкова: Из Сербии. Очень плохие люди ищут маленького мальчика и старика. Я думаю, им грозит беда.
Речь девушки и внешность в целом, за исключением славянского лица, выдают в ней представителя элитарного слоя норвежского общества. На ней стильная одежда, подобранная таким образом, чтобы не вызывать зависти у других женщин. Волосы тщательно уложены в естественную прическу. Она не настолько вызывающе модная, чтобы жить в Грюнелокке, но на ней нет часов или драгоценностей, на которые она не могла бы заработать сама и которые говорили бы о ее принадлежности к старинному богатому семейству из Фрогнера.
Возможно, Скойен или Св. Хансхауген. Или лучшая часть Бислетта.
Она излагает свою историю быстро, с уверенностью, излучающей цельность и целеустремленность, но вместе с тем и определенную юношескую незрелость.
— Он неплохой человек, — объясняет она Сигрид. — Он хороший. Просто глупый. Глупый как пробка. Глупый, глупый, глупый…
— Хорошо. Я поняла. Что он натворил?
— Ну, он сегодня не пришел ночевать, это во-первых. Он спрашивал меня про старика и мальчика, я не поняла, о чем он говорит, и попросила его объяснить, но он отказался и велел мне поспрашивать «в моей общине»… и что все это значит, я не понимаю… я расстроилась и сказала, что сербы — это больше не «моя община», они мои не больше, чем японцы, и тогда он так разошелся… как будто бы он так глубоко разбирается в человеческой натуре.
— Где он сейчас? — спрашивает Петтер, пытаясь не потерять нить разговора.
— Сейчас? Что, прямо сейчас? Не имею понятия. Он исчез. Так что я думаю, он со своими опасными друзьями. Гждоном, Энвером, Кадри…
— Энвером Бардошем Беришей? Кадри…
— Да-да, с ними. Вы их знаете?
— Да. Где они находятся?
— Я не в курсе. Но Бурим сказал, что они ищут старика и мальчика, которые, вероятно, что-то видели. Старик, наверное, прячет мальчика. Мне кажется, вам надо их найти.
— Вы могли бы задержаться ненадолго?
— Я не сделала ничего дурного.
— Нет, нет, дело не в этом. Мы вам благодарны за информацию. Просто не уходите. Мои коллеги должны расспросить вас о некоторых деталях.
— Я люблю его, — говорит Адриана. — Он глупый, но добрый, он нежный, и он идиот, ведет себя как обиженный щенок, но…
— Я понимаю, — прерывает ее Сигрид. — Пожалуйста, не уходите.
Вернувшись в общий офис, она машет рукой, чтобы привлечь внимание коллег. Добившись желаемого, выкрикивает:
— Все. Все, что угодно. Любая информация по Горовицу. Сразу сообщайте.
Флегматичный полицейский по имени Йорген поднимает руку, и Сигрид жестом предоставляет ему слово.
— Я разговаривал с полицейским из Трогстада. Он вчера остановил пожилого немца. Мужчина ехал на тракторе с лодкой в прицепе. С ним был внук.
— Пожилой немец и мальчик.
— Верно. Он хорошо запомнил, потому что мальчик был одет как еврейский викинг.
— Еврейский викинг?
— Ну да. С большой звездой на груди и с рогами на голове.
— Пожилой немец ехал на тракторе, который тянул за собой лодку и в ней сидел еврейский викинг, и никто не додумался мне об этом сообщить?
— В описании было сказано, что старик — американец. А этот был немец, так что он не счел нужным упоминать.