Время повзрослеть - Аттенберг Джеми (список книг .TXT) 📗
Алонзо и его женщина перетащили ко мне всю мебель, кроме лампы, которую я донесла сама. Казалось, что женщина взяла на себя основную часть работы, пока Алонзо спокойно направлял ее. Когда они закончили, она обратилась ко мне:
— Если когда-нибудь решишь продать это кресло, дай мне знать. Оно мне очень нравится. Я такие люблю.
В ее голосе звучал настоящий голод. Эта вещь сделает меня счастливой; она доставит мне радость. Ей очень повезло, раз она знает, что делает ее счастливой. Я чуть не отдала ей кресло, но передумала, поскольку была стеснена в средствах и тоже в нем нуждалась.
Вместо этого я принялась рыться в кошельке в поисках чаевых, но Алонзо отмахнулся от меня.
— Твоя мать позаботилась обо всем, — объяснил он и передал мне свою визитку, на которой значилось сразу несколько профессий. Он был плотником, диджеем и мотивирующим оратором. Также он практиковал альтернативную медицину. — Звони мне, если что-то понадобится, — сказал он. — Я всем этим занимаюсь.
Мне кажется, он все понял. Я положила его визитку в кухонный ящик: первую визитку в своем новом доме.
Через неделю мама пришла посмотреть на то, как выглядит ее мебель в моей квартире. Она спросила про Алонзо, но вообще-то казалось, что она интересуется его спутницей.
— Он все сделал в лучшем виде? С этой своей девушкой? — спросила она.
— Кто он тебе?
— Просто друг. Ему нравится помогать людям. Он постоянно этим занимается, — ответила она.
— Я не встречала таких людей, — сказала я.
— Ну, значит, ты тусуешься не с теми людьми.
Прошло три года. Мне было почти тридцать два. У моей мамы появился новый бойфренд, с которым она в итоге рассталась, узнав, что у него в Майами есть другая.
— Все, с меня хватит. Этот был последним, — сказала она.
В это время мой брат женился на прекрасной женщине, которая на свадьбе выглядела как принцесса, и это заставило меня поверить в любовь. Даже если ее не существует для меня, она может быть у кого-то другого, и я смирилась с этим. На свадьбе я переспала с одним из друзей брата. Он удрал рано утром, не попрощавшись, и мы больше не виделись, пока несколько лет спустя я не наткнулась на его фотографию в газетной колонке свадебных объявлений. Тогда я подумала: «Поздравляю», но также и: «Да пошел ты», — даже несмотря на то, что я не испытывала к нему никаких чувств.
Кроме того, в течение этих трех лет меня два раза повышали на работе. Наконец-то я смогла выплатить долг за обучение, которое так и не закончила. После я купила приличные винные бокалы, новые книжные шкафы и кухонный стол. Тем не менее я оставила кресло и оттоманку, поскольку они мне нравились. Покупка новой мебели — это вроде бы взрослый поступок. Также я почти завязала с наркотиками, что кажется еще более взрослым шагом. Причем обошлась без посторонней помощи: я просто больше не могла выносить похмелье.
Но однажды ночью я приняла немного кокаина на дурацкой вечеринке по случаю дня рождения моего старого наркодружка. Я вошла в квартиру, где все уже были под кайфом, я чувствовала запах кокса, видела его на лицах гостей, и мне тоже захотелось, потому что то был мир без обязательств — это общество, эта группа людей, этот лофт в заднице Бушуика[6]. Я приняла совсем чуть-чуть и ушла до полуночи, еще до того, как все могло плохо обернуться, но потом начала отходить и поняла, что мне пиздец. Я приняла валиум, чтобы прийти в себя, но он не подействовал или сработал против меня, и я погрузилась в беспокойный сон. Прямо перед пробуждением мне приснился кошмар. Я избавлю вас от подробностей, потому что нет ничего более скучного, чем сны других людей, скажу только, что видела покойного отца. Я некоторое время не вспоминала о нем, даже активно прогоняла мысли о нем — без какой-либо видимой причины. Хотя, если бы я действительно заставила себя серьезно задуматься об этом, то, наверное, поняла бы, что такое поведение связано с чувством утраты, недовольством собственным существованием и страхом того, что я могу пойти по его стопам, — но это только предположение! Необоснованное, горькое, депрессивное предположение. В любом случае во сне он мне не угрожал, однако и дружелюбным однозначно не выглядел. Он был как будто светло-голубого цвета, сидел в кресле, вытянув ноги и положив их на оттоманку. Сон, кошмар, призрак — все вместе.
Это напугало меня до истерики. Мгновенно проснувшись, я сфокусировалась на обстановке в поисках реальности, стабильности, центра. Я уставилась на кресло. И тогда я осознала, что это было именно то кресло, в котором отец умер от передозировки. Все-таки это было его любимое место в квартире. Он постоянно засыпал в нем. Отец умер в нашей гостиной, слушая джаз, пока я была в школе; мама часто упоминала об этом. Она никогда не говорила, где именно он умер. Но, скорее всего, в своем кресле. А теперь оно стояло в моем доме и я частенько дремала в нем. Листала воскресную газету. Несколько раз я занималась в нем сексом, не традиционным, а оральным, как пассивным, так и активным. Секс на смертном одре отца. Классный подарок, мам.
Я позвонила маме, чтобы подтвердить свои догадки. Она не отвечала. Я оставила ей сообщение. Мама не перезванивала несколько недель, а когда все-таки позвонила, я ехала в метро на работу и не могла взять трубку, поэтому ей пришлось оставить мне сообщение. Вот что она написала: «Дорогая, если тебе не нравится кресло, просто избавься от него».
Я позвонила брату.
— Мама отдала мне кресло, в котором умер отец, — пожаловалась ему я.
— И ты взяла его? Она и мне пыталась его втюхать, — ответил он.
— Ну я же не знала, что это за вещь, — возмутилась я. — Наверное, я отгородилась от осознания этого. — Поскольку я славилась подобным поведением, брат не стал со мной спорить.
— Мне снились кошмары о нем, — поделился он со мной. — Просто выброси его.
— Прямо на помойку? — сконфузилась я.
— Андреа, просто выкинь его к чертям, — сказал он.
Но я понимала, почему мама так была привязана к нему и почему хотела передать его кому-нибудь, а не выбросить на помойку. Это было кресло отца. Поэтому я решила продать его на «Крэйгслисте»[7], чтобы знать, в чьи руки оно попадет. Я поискала стоимость в интернете. Комплект из двух предметов оценивался в тысячу долларов. В субботу утром я выставила его за двести пятьдесят. «Срочно продам. Кресло ищет хороший дом. P.S. Мой отец умер в нем».
На объявление ответило множество людей, я дала всем свой домашний адрес, чувствуя себя сумасшедшей. Купив бутылку вина, я впускала всех, кто приходил. Явилась молодая пара, оба не старше двадцати, только окончили колледж в Мэне и теперь обустраивали свою первую квартиру. Они были так молоды и полны надежд, что я возненавидела их и отправила восвояси. Явилась женщина по имени Адель, она работала в рекламе и казалась высокомерной. Смерив меня взглядом с головы до ног, она опустилась на колени и оперлась на локти, чтобы осмотреть кресло снизу, пожаловалась на царапины и предложила на сто долларов меньше. В итоге я почти орала, провожая ее до двери. Затем была пара медлительных пенсионеров, чье хобби заключалось в том, чтобы глазеть на чужую мебель, убивая свое время и нанося визиты незнакомым людям. После них пришло еще с десяток человек. Они просили разрешения воспользоваться моей ванной, вытирали руки моим полотенцем. Они выбрасывали стаканчики из-под кофе в мою урну. Они усаживались в кресло, вытягивая ноги на оттоманку. Какому-то парню, бывшему члену студенческого братства, не обладавшему особым вкусом, показалось, что это именно тот тип мебели, который ему нужен, и он произнес:
— Оно выглядит так старомодно…
Ну все, хватит, вон из моего дома. Скряги, неудачники, неприятные существа. Ни один из вас не достоин кресла моего отца.
Потом пришел Аарон, начинающий певец фолка с кудрявыми волосами, в расстегнутой рубашке. Он жил в городе только полгода, и от него несло травкой. Этот парень понравился бы моему отцу по многим причинам. Например, Аарон внимательно выслушал бы все три истории о Дилане[8] из папиного репертуара. Отец любил их рассказывать. Аарон сообщил, что внизу у него фургон и он без проблем заберет кресло хоть сейчас. По его словам, фургончик предназначался для гастролей. Он играл в кофейнях по всей Америке. Фолк-музыка, он приехал сюда ради фолк-сцены. «А есть ли здесь фолк-сцена?» — подумала я, но не произнесла это вслух, нет, все-таки произнесла.
