Азбука для непослушных - Андоновский Венко (прочитать книгу .TXT) 📗
7. И если находил такое, то опрокидывал чернильницу на сочинение, а утром ученика наказывал и высмеивал, браня нехорошими и недостойными словами.
8. И увидел Евфимий, что слова этого человека лучше, чем его, и разгневался сильно и более не любил его, ибо нет любви в страхе, и любовь не боится того, что любит;
9. но увидел это Господь и сжалился над человеком по имени Михаил, и сказал: «Я помогу ему, потому что он идет со мной; ни передо мной, ни за мной».
10. И попустил Господь Евфимию согрешить и залить чернилами сочинение ученика, но когда наступил двенадцатый час, открылась дверь семинарии, и подул сильный ветер, загасил свечи, и все потонуло в темноте.
11. Евфимий сильно испугался, ибо услышал, как что-то подкатилось к его ногам; а когда возжег свет, то посмотрел и увидел, что это был клубок красных нитей;
12. а нить тянулась через дверь во двор, и никто не знал, куда она ведет.
13. Тут увидел Евфимий двух ангелов, одетых в черное, с вороньими крыльями, которые будто смеялись страшным смехом и летали вокруг его головы, поднимаясь в воздух, к куполу.
14. А когда они исчезли, он увидел, что из-под клубка натекла лужица крови, и пошел по следу крови;
15. но когда вышел, то увидел лабиринт, из которого не было видно выхода, ибо многие дороги никуда не ведут, и ни одна никуда не ведет.
16. А когда он увидел, что дорог много, то пошел по следу, сказав себе: «Клубок знает путь, ибо откуда-то он пришел, и надо мне начать с конца нити, дабы достичь ее начала».
17. Так шел он всю ночь и перед первыми петухами дошел до входа в храм Божий и пошел далее, пока не вошел внутрь.
18. И увидел Евфимий: посреди лежал зарезанный белый бык, на котором приехал Прекрасный, а кровь капала у него из горла.
19. Иногда прокричал первый петух, отец Евфимий услышал голос, который сказал: «Я тот, кого ты убил в себе, чтобы господствовать над другими. Ты не следуешь за моей кровью, потому что ты решил последовать за своей; но воистину говорю тебе: кровь слуги не равна крови господина.
20. А ты хочешь прежде господином быть среди людей, а не слугой Бога».
21. И тут проснулся Евфимий в семинарии у догоревшей свечи на столе, на сочинениях беспорочного Михаила, не тронутых чернилами злобы.
А когда мы вошли в семинарию, испугавшись его сильного крика, у него под ногами (это своими собственными глазами мы видели) была лужа свернувшейся крови, которая нею ночь шла у него из носа. Но кровавой нити нигде не было; и во дворе не нашли кровавых следов.
Гимел: топор
Разрушение буквы Гимел:
1 — Буква со стелы царя Меша;
2 — Критское Гимел;
3 — Большая буква для надписей;
4 — Современное.
* * *
До десятого часа дня отец Евфимий трясся в сильной лихорадке. Потом он успокоился. Дурная кровь и огонь оставили его тело, и он очнулся, измученный, изнуренный, с изможденным лицом, с синяками под воспаленными, горящими глазами. «Дьявол играет с нами», — сказал он, когда отец Варлаам утешал его, повторяя: «Успокойся, уймись, Евфимий».
Случилось так, ибо так было: Рыжий послал меня в семинарию, чтобы присмотреть за работой, пока он не поправится. Было около полудня, когда в дверях, без предупреждения и не попросив дозволения у Рыжего, появился Прекрасный. Он вошел тихо, как ходит по лугу ягненок, и все двенадцать, что были здесь, подняли головы. Он же, будто не замечая их взглядов, прошел по рядам мимо рабочих столов, внимательно глядя на их сочинения, одинаково задерживаясь перед каждым. Обойдя всех, он вернулся к Михаилу Непорочному, встал у того за спиной и долго смотрел, как из-под его руки, как пчелы из одного улья, как зерна из одного колоса, выходят красивые буквы: маленькие, большие, с завитушками, с украшениями, с прямыми и косыми линиями. Когда Михаил поднял голову и вопросительно посмотрел на него, он просто положил руку ему на плечо и тихо сказал: «Твои — самые красивые. Но пока что неистинные».
А потом пошел к двери. Но, уже собравшись выйти, вдруг вернулся и остановился у самого большого стола, к которому всем было строго-настрого запрещено подходить, кроме Рыжего, потому что он за ним работал, и стол был его. Прекрасный стоял и долго смотрел, морщась и хмурясь, как будто глядел на нечто, недостойное чистой души; я видел все это, и у меня дрожали коленки и зубы стучали от дерзости Прекрасного, который, очевидно, не знал, что Евфимий никому не позволяет смотреть его работы; видел, что и Михаил Непорочный, после похвалы и замечания, которое, по-видимому, не давало ему покоя, ибо не понял он смысла сказанного (а всегда нас будоражит непонятное), с огнем в глазах смотрел на Прекрасного, коего возлюбил он своей чистой душой, потому что никогда не получал похвал от Евфимия, кроме: «хорошо, нельзя лучше»; я видел, как он поднялся и подошел к Прекрасному, видел, что он встал позади него и что он тоже посмотрел работы Учителя и был взволнован, ибо ни один из учеников никогда не видел, над чем работает Учитель; я зрел это и не мог, а может быть, не хотел прерывать очевидное, явное и дерзкое непослушание.
О, судьба человеческая, как ты чудна и противоречива! С младых ногтей человека учат быть послушным, блюсти порядок, помнить о запретах, бояться закона и не нарушать его. Но есть что-то в глубинах его слабой и грешной души, что говорит: «Такой-то и такой-то закон несправедлив, и соблюдать его не нужно!» Однажды я упомянул об этом отцу Евфимию, но он оборвал меня, сказав: «Тебя возлюбил Сатана». А когда я рассказал об этом отцу Варлааму, то он изрек: «Тот, кто не размышляя внимает, выслушает и нечестивого, ибо в слепоте своей не увидит, кто ему явился: Бог или Сатана». Хотя я не учен в иносказаниях и скудоумен, я понял, что хотел сказать отец Варлаам: Непослушание не всегда презренно перед Богом. И Бог часто требует от нас непослушания, хотя мы этого не понимаем: он хочет, чтобы мы были непослушными перед нечестивым. Мне показалось, что когда разгадал я притчу отца Варлаама, то на его старом, но не тронутом лукавством лице я увидел озорную улыбку, какая бывает у детей, когда, глядя в глаза родителей, они отодвигают запретную задвижку; маленькая тень в уголке губ, говорящая: «Не бойся. И я соблюдаю не все заповеди, которые должен». Меня воодушевило это маленькое, почти незаметное непослушное движение губ, запретное и неприличное для духовного отца, и оно еще больше привязало меня к нему любовью чистой и искренней. С тех пор я доверяю ему больше, чем отцу Евфимию, ибо отец Варлаам — человек и не скрывает этого; а отец Евфимий опасно и быстро стремится к Богу (есть ли что-нибудь быстрее власти?) и поступает так, как будто уже добрался туда, куда мы все стремимся.
Потому ли я допустил, чтобы произошло то, что произошло, отчего и перестал мне доверять отец Евфимий? Может быть, я хотел небольшим непослушанием показать Рыжему, что он не Бог и что его закон неправеден, как и любой другой закон, данный от человека? И так и было, а было так, ибо не было по-другому: пока они оба, Прекрасный и Михаил Непорочный разглядывали сочинения Рыжего, он неожиданно вошел в семинарию и, незамеченный, остановился позади них. Он превратился в камень; не дышал, чтобы они не ощутили его присутствие; стоял, замерев, как ящерица, почуявшая опасность, которая старается слиться с пепельным цветом камня. Прекрасный посмотрел на слова Рыжего, а Михаил Непорочный с жаром в глазах возбужденно сказал: «Видишь? Мой учитель — лучший в роде человеческом; нет ему равного в этом мире!» А потом печально вздохнул и сказал: «О, если бы когда-нибудь Бог наделил меня великим даром, чтобы я мог написать хотя бы одну такую букву и успокоиться».
