Под увеличительным стеклом - Вольф Клаус-Петер (читаем книги .txt) 📗
Катя слишком торопилась, чтобы думать о том, как бы привлечь к себе внимание молодых мужчин. Впрочем, она вообще никогда ни о чем таком не думала. Она привыкла, что на нее заглядывались, и расценивала это как подтверждение своей привлекательности. Но заигрывать с ней на улице, тем более приставать она не позволяла.
– Послушайте, мне надо с вами поговорить.
Катя, не обращая внимания, продолжала идти. Мужчина не отставал.
– Мне нужно поговорить с вами. Можно пригласить вас на чашку кофе?
– Вообще-то я привыкла к тому, что меня приглашают по крайней мере в ресторан, – съязвила Катя.
– Может быть… нет, послушайте, вы меня не так поняли.
Катя ускорила шаг. Она подошла к своей машине и уже взялась за ручку дверцы. Тут молодой человек допустил оплошность, схватив ее за руку.
– Оставьте меня, – прошипела Катя.
Он, не выпуская ее руки, заговорил поспешно и сбивчиво:
– Вы меня не так поняли. Я только хотел… я был далек от того, чтобы к вам… Но выслушайте меня…
Он не видел, как она сгибает колено. А когда почувствовал удар, было поздно. Она всадила ему коленом в самое чувствительное место. Он испустил вопль. Лицо его исказилось от боли, но он быстро овладел собой.
Катя спокойно смотрела ему в глаза.
– Ну, я жду извинений. Женщина не дичь, на которую можно охотиться, дорогой мой.
– Я… я из учреждения социального обеспечения. Вы были у нас, и я… хотел бы с вами поговорить. Вы, может быть, составили себе неверное представление о том случае у ворот дома престарелых. И чтобы. вы не опубликовали в вашем журнале информацию, превратно истолковывающую дело… мы подумали, что могли бы вам кое-что рассказать… ну, одним словом, прояснить картину.
Теперь Катя сочла нужным пригласить его на чашку кофе.
Они перешли дорогу и скрылись за дверью кафе.
В продолжение всего их недолгого разговора молодой человек неизменно пытался умалить значение инцидента, который произошел у ворот дома престарелых, и много раз извинялся за санитара, столь непочтительно обошедшегося с Катей и выхватившего у нее из рук листовку.
– Вообще персонал, может быть, и переусердствовал тогда, но вы должны понять, что спокойствие в наших домах престарелых исключительно необходимо. Спокойствие и доверие к врачам и обслуживающему персоналу. Мы не можем допускать никаких внешних влияний, которые нарушали бы мирный распорядок жизни наших пациентов, травмировали бы их. Доверительные отношения между врачом, пациентом и персоналом не должны подрываться. Люди, которые со стороны пытаются помешать этому, поступают безответственно. Их действия преступны!
– Но у них, очевидно, есть основания для обвинений.
– Да, ненависть вместо любви к ближнему. Злоба вместо дружелюбия. Нехристианский образ мыслей.
– Но послушайте, мы же не в церкви! Люди выдвигают достаточно серьезные обвинения в адрес социального обеспечения, а что делают при этом санитары вашего дома престарелых? Ведут себя как банда хулиганов! И после этого вы говорите о каком-то доверии между пациентами и обслуживающим персоналом. Вы, как видно, за простушку меня принимаете?
– Речь идет исключительно о спокойствии больных и старых людей. В этом должны быть заинтересованы и вы и я. Будет ли польза и кому от того, что вы поднимете историю? Что даст эта ваша статья в журнале? Только вселит волнение, тревогу в стариков. В их близких. Мы же будем вынуждены заявить на инициаторов этого злостного выступления. Попытки дискредитировать. Оскорбить. Гнусно оклеветать. Вы же знаете. Я уже не говорю о гражданско-правовых нормах. Вам придется согласно закону о печати давать обратное показание. А к чему все эти неприятности? Вы ведь знаете, что нашего директора как раз недавно наградили, потому что он…
– Знаю, – сказала Катя. – Я присутствовала при этом.
– Вот видите.
– А вы кто, собственно?
– Прошу прощения, что до сих пор не представился, как положено, но наш с вами разговор завязался столь необычным образом, не правда ли? Я – Михаэль Фриче. Правая и левая рука директора. Личный советник, пресс-шеф и зять.
– Искренне желаю счастья.
Он понял иронический тон ее пожелания, взглянул на свои кварцевые часы и сказал:
– Сожалею, но должен идти. Обязанности призывают. Не исключено, что мы еще с вами увидимся. Я был бы рад.
Он прошел к стойке и заплатил за обе чашки кофе. Катя последовала за ним. Он обернулся.
– Очень мило с вашей стороны, что вы уделили мне немного вашего драгоценного времени. Еще раз прошу извинения за недостойное поведение обслуживающего персонала по отношению к вам. – Он улыбнулся чрезвычайно приветливой улыбкой. – Давайте не будем раздувать из этого государственного дела.
У Кати мелькнула мысль – не подставить ли ему подножку. Однажды она уже задержала таким образом одного типа, который увиливал от ответа на ее вопрос. Потом, однако, ей пришлось заплатить 1200 марок денежного возмещения за причинение телесного повреждения – беднягу угораздило тогда сломать палец. Она предпочла не экспериментировать больше.
Михаэль Фриче укрепил ее в подозрении, что тут ело действительно посерьезнее, чем это может казаться на первый взгляд. История, которой стоит заняться. Катя решила выпить еще чашку кофе. Она вернулась к столику, за которым они только что сидели и, передразнивая Михаэля Фриче, брезгливо процедила: «Правая и левая рука директора. Личный советник, пресс-шеф и зять».
Типов, подобных этому, она не выносила.
8
Читатель, быть может, уже заметил, что я весьма терпимо отношусь к своей матери, но после того как я проглотил еще и приготовленный ею картофель с кислой капустой и грудинкой, я серьезно подумал, что пора избавиться от нее. Я только не знал как. Вдруг она поднялась с места и, бросив взгляд на свое пальто, сказала:
– Жаль, но я должна оставить тебя.
– Ах, ма, чего это вдруг?
– У нас сегодня собрание.
– А… – протянул я и беспокойно заерзал в постели. Через несколько минут я останусь один и засяду за работу. Я ощущал нестерпимый зуд, мне хотелось поскорее начать статью.
– У «седых пантер», – небрежно прибавила она.
Я так и подпрыгнул на кровати. У меня мгновенно пропала всякая охота оставаться одному.
– С… сядь же, ма, побудь еще немного, поговорим…
Она улыбнулась.
– Я очень хорошо тебя понимаю. Конечно, тебе хочется, чтобы я подольше побыла с тобой. Тем более сейчас. Раньше, помню, ты всегда забирался ко мне в кровать, когда был болен…
– Ма, ты идешь к «седым пантерам»?
– Да. Ты не знал, что я с ними работаю? Можешь когда-нибудь посмотреть. Мы так редко видимся и так мало говорим, что даже самых простых вещей не знаем друг о друге.
– Катя как раз занялась этой историей. Она держала в руках листовку «седых пантер». Это было у ворот дома престарелых. Там кто-то привязал себя к решетке ограды. Ты что-нибудь знаешь об этом?
– Конечно, знаю. Санитары тогда учинили грубую расправу. Мы, собственно, на это и рассчитывали. Пригласили репортеров. Из местной газеты. Для них именно мы это все и разыграли. Надеялись, что в газете появится публикация, которая привлечет внимание общественности. Но они не пришли. А может быть, позже явились, когда уже все кончилось. Наших тогда быстро разогнали.
– А почему вы никого из «Лупы» не пригласили?
– А, – махнула она рукой, скривив губы. – Что такое ваша «Лупа»? Это несерьезно. Мы пригласили людей из дневной газеты, из настоящей.
Я прямо вскипел от негодования, но сдержал тебя.
– Ну а в чем все-таки смысл этой акции?
– В доме престарелых ужас что творится. Впрочем, не только в этом, в большинстве домов социального обеспечения. Вообще социальное обеспечение – это гадкая торговая лавка. Пациентов обирают. Понимаешь? Обогащаются на старых людях. А скольких стариков насильно отправляют в дома престарелых! Потому что они становятся в тягость их детям и близким. Их объявляют недееспособными и отдают под опеку, а точнее – на произвол социального обеспечения.
