Белые башни родины - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
на память альбом со своими неумелыми стихами… А потом я выйду на обрывистый берег Туры и увижу заречные дали. Такое вот волшебство искусства.
Смотреть на картину вдвойне радостно от того, что я знаю: когда-то изуродованная Спасская церковь теперь стала такой, как прежде. Такими, как прежде стали и Покровский храм в Севастополе, и Владимирский храм над желтыми скалами Херсонеса… Ось между двумя м о и м и городами окрепла не только в моем воображении, но и наяву…
Еще о белых башнях. С детства мечтал побывать на какой-нибудь из Тюменских колоколен. И вот лет двенадцать назад выпускник моей "Каравеллы" и мой друг, журналист Костя Тихомиров (как горько знать, что его уже нет на этой земле, вечная ему память) повел меня на башню церкви Петра и Павла в Свято-Троицком монастыре. Там – могучие колокола, шум голубиных крыльев, близкие купола и башни, летние облака в синеве, панорама города над высоким берегом, колокольни Знаменской и Спасской церквей… Я смотрел и чувствовал себя мальчишкой, забравшимся сюда без спросу и ощутившим себя в полете над городом. И, конечно, опять вспомнил детство. Мамин рассказ об этом монастыре. Точнее, один эпизод военного времени…
Мама работала тогда в военкомате, ведала пионерскими лагерями и обеспечением семей фронтовиков скудными "дополнительными льготами". Например, распределяла так называемый "утиль" – присланное с фронта потрепанное и дырявое обмундирование, которое после починки можно было носить, можно было пустить на пошив ребячьей одежонки. Под склад утиля приспособили пустующий Троицкий собор, мама там однажды распоряжалась разгрузкой. И увидела на покрытой потемневшими фресками штукатурке след автоматной очереди.
– Это кто же тут безобразничал? – сказала мама.
Развязный самоуверенный старшина из тертых тыловых чинов небрежно объяснил:
– Ребята побаловались. Видать, были у них неучтенные патроны… – Под ребятами он имел ввиду подчиненных красноармейцев.
Мама сказала, что это безобразие: палить из автомата в храме.
Тут же вынырнул (словно у нее из-под локтя) юркий снабженец:
– А вам что, жаль эту поповскую размалевку?
Мама сказала, что речь идет не о "поповской размалевке", а об исторических и культурных ценностях, достоянии народа. И добавила: "Лучше помалкивайте, если не разбираетесь…" И вертлявый снабженец умолк, но маме стало ясно, что сегодня же ее слова станут известны "там, где следует". Тем более. что там маму уже знали. Еще до войны "приглашали для бесед" по поводу того, что она – в ту пору заведующая детским садом – почему-то не исключает из этого сада детей, чьи родители объявлены врагами народа.
К счастью, обошлось…
Я смотрел на купола близкого Троицкого собора и с удовольствием думал, что, подобно маме, тоже сумел вступиться за этот собор. В начале "перестройки", когда начали бурно и бестолково расцветать "культурные преобразования", какие-то излишне ретивые деятели возымели идею установить в главном храме монастыря орган. В православном соборе, где ни традиции, ни акустика, ни здравый смысл никакого органа не допускали! Костя Тихомиров позвонил тогда мне, прислал всякие письма и материалы с протестами. Я переправил все это в "Литературную Россию", написал туда же сам. Слава Богу, помогло. И теперь я смотрел на башни собора с ощущением хотя и маленькой, но все-таки заслуги…
Дома у меня долго хранился альбом, где среди рисунков была и панорама этого монастыря. Я рисовал ее весной пятьдесят пятого года, устроившись на бревнах, на левом берегу, выше деревянного моста. Потом я показал эту картинку своему учителю, художнику Александру Павловичу Митинскому (мои друзья и я помогали ему тогда оформлять персональную выставку в Областном музее).
Александр Павлович снисходительно посоветовал:
– Ты старайся, голубчик. Из тебя может выйти толк…
Здесь, однако, я должен признаться, что меня грызет совесть. Не из-за того, что "толка" (в художественном плане) из меня не вышло. Из-за недавней вины перед Александром Павловичем. В конце сентября мне позвонили из Тюмени, сказали, что к столетнему юбилею художника готовится выпуск его альбома. И попросили посодействовать, написать в какие-то инстанции, чтобы для выхода альбома не было препятствий… Злым силам надо было сделать так, чтобы именно в эти дни против меня сошлось все плохое – и обстоятельства, и хвори. Состояние было такое, при котором, как говорится "свет не светится". Я лежал с зажатым сердцем и не мог думать ни о чем, кроме тех самых "обстоятельств" и боли. Я попросил отсрочки до первого октября (надеялся выкарабкаться). Мне сказали: "что ж, ладно, только можно уже не успеть…" К вечеру я все же поднялся и начал сочинять письмо. И вдруг понял, что не помню: кто мне звонил, и куда надо писать. А звонков больше не было…
Я знаю, что Александр Павлович по своей неизменной доброте простил бы меня. Но сам себя простить не могу. И понимаю, что теперь на все репродукции художника Митинского в тюменских альбомах буду смотреть с ощущением непоправимой вины…
Да, несмотря на предсказание учителя, художником я не стал… А кем стал? Многие годы, уже с членским билетом Союза писателей в кармане, я стеснялся отвечать на вопросы о профессии: "Я – писатель". Казалось, в этом есть несусветная похвальба… Но в конце концов привык. Куда деваться-то? Никакой другой профессией в полной мере я не овладел. Писание книг стало единственной "официальной" работой, которой я занимаюсь уже почти полвека. Кстати, приходится сочинять и предисловия…
Писать всякие вступления и разъяснения к своим книгам (как отдельным изданиям, так и собраниям сочинений) всегда было для меня тяжкой обузой. «О чем рассказывать, что комментировать?» – со страданием в душе спрашивал я себя. В самом деле! Все, что я хотел сказать в своих рассказах, повестях и романах, я сказал, и никакие добавления и разжевывания ничего не дадут читателям. Пусть они (читатели то есть) ищут ответы на вопросы, если таковые появятся, в самих книгах. Рассказывать о секретах писательской работы? Я и сам в них не могу до сих пор как следует разобраться. Здесь все, как говорится, «на подсознании». Отвечать на вечные вопросы вроде такого: «Вы то, что описываете, придумываете из головы или берете из жизни»? Но я порой и сам не знаю, не могу отличить выдумку от реальности. В общем-то всё (в том числе фантастика и сказки) – «из жизни», если даже персонажи и обстоятельства – «из головы». К тому же, вести такие разговоры можно, только касаясь какой-то конкретной вещи, потому что каждая пишется по-своему, не так, как другие. Но у меня их к нынешнему времени набралось около тридцати пяти томов, а всякие рассуждения о них составили бы, пожалуй, еще столько же. Нельзя же так мучить читателей (и себя заодно)!
Очередной раз поведать свою биографию? Но и о ней читатель может узнать из разных повестей – вроде «Шестой Бастионной» и «Золотого колечка на границе тьмы». А то, что в этих книгах есть небольшая доля фантазии – ну так какая беда? Я теперь уже не всегда помню, что было со мной на самом деле, а что придумано. На мой взгляд, это не так уж важно. По крайней мере, для писателя…
Но при издании сборника сочинений существуют определенные правила. Хочешь, не хочешь, а пиши авторское вступление. И я решил пойти самым легким путем. Взять основную часть своего предисловия к первому своему Собранию и поместить сюда. А что такого? Хотя предисловие это написано полтора десятка лет назад, я все равно остался тем, кем был. Почти. И мои взгляды на жизнь и на литературу не изменились. Ну, добавилось седины, прибавилось книг, многое переменилось вокруг, но все же то, что я писал во вступительной статье тогда, вполне применимо и к нынешним дням. Поэтому я решительно изымаю ряд абзацев из тома, напечатанного в Екатеринбурге, в издательстве «91» в 1992 году и храбро (хотя и с некоторой редактурой) помещаю в этот текст.
