Красная трава - Виан Борис (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
— Вот почему, — сказал Вольф.
Слово у него не разошлось с делом, и они растянулись на лесной траве.
— Не здесь, — сказала Лиль, — здесь слишком людно.
Не похоже было, что она хоть немного верит своему доводу.
— После этого ты уже не сможешь тюхать, — сказала она.
— Я люблю и эту игру, — прошептал Вольф ей на ухо, к тому же вполне съедобное.
— Были бы у тебя всегда каникулы… — вздохнула почти счастливая Лиль, а затем и совершенно счастливая между разноглубокими вздохами и некоторой активностью.
Она снова открыла глаза.
— Я так, так их люблю, — закончила она свою мысль.
Вольф нежно поцеловал ее ресницы, чтобы подчеркнуть грусть даже и сугубо локального разъединения.
— Куда ты бежишь? — спросил он.
— Так, забегу в одно место, — сказала Лиль. — Пойдем быстрее… Я опаздываю.
Она поднялась, схватила его за руку. Они припустили бегом к тележке. Обессилевший сенатор Дюпон валялся на земле, раскинув все четыре лапы, и пускал на камни слюну.
— Вставай, сенатор, — сказал Вольф. — Пойдем тюхать.
— Пока, — сказала Лиль. — Возвращайся пораньше.
— А ты? — сказал Вольф.
— Я скоро буду! — прокричала Лиль на бегу.
ГЛАВА VII
— Гм-м-м… прекрасный удар! — оценил сенатор.
Шар взлетел очень высоко, и в небе повис прочерченный им кильватерный след из рыжего дымка. Вольф опустил клюшку, и они отправились дальше.
— Да, — равнодушно сказал Вольф, — я прогрессирую. Если бы я тренировался регулярно…
— Никто вам в этом не мешает, — сказал сенатор Дюпон.
— Как ни верти, — ответил Вольф, — всегда найдется кто-нибудь, кто играет лучше тебя. И что тогда? Чего ради?
— Ну и что, — сказал сенатор. — Это же игра.
— Именно потому, — сказал Вольф, — что это игра, нужно быть первым. Иначе все это глупости и только. Да! К тому же вот уже пятнадцать лет, как я играю в пентюх… ты что, думаешь, это меня еще возбуждает…
Тележка разболтанно вихляла из стороны в сторону позади сенатора и при первой же возможности воспользовалась легкой покатостью, чтобы подкатиться и исподтишка стукнуть его под зад. Сенатор запричитал.
— О горе! — простонал он. — У меня до поры будет плешь на заду!..
— Не будь таким неженкой, — сказал Вольф.
— И это, — сказал сенатор, — в моем-то возрасте! Унизительно!
— Немного прогуляться тебе на пользу, — сказал Вольф, — уверяю тебя.
— Какую пользу может принести то, что досаждает? — спросил сенатор.
— Но досаждает все, — сказал Вольф, — и что-то все же делается…
— О! — сказал сенатор. — Под тем предлогом, что вас ничто не привлекает, вы считаете, что всем все опротивело.
— Ну хорошо, — сказал Вольф, — вот сию минуту чего ты хочешь?
— Ну а если бы этот же вопрос задали вам, — проворчал сенатор, — вам ведь было бы трудно на него ответить, не так ли?
Действительно, Вольф сразу не ответил. Он размахивал клюшкой и забавы ради обезглавливал стебли распердунчиков кривляющихся, росших там и сям на площадке для пентюха. Из каждого отрубленного стебля извергалась клейкая струя черного сока, которая надувалась в небольшой черный воздушный шарик, украшенный золотой монограммой.
— Трудно бы мне не было, — сказал Вольф. — Просто сообщил бы тебе, что ничто больше не вызывает во мне желания.
— Что-то новенькое, — захохотал сенатор, — ну а как же тогда машина?
— Это скорее от отчаяния, — в свою очередь усмехнулся Вольф.
— Возможно, — сказал сенатор, — но ведь вы же не все перепробовали.
— Верно, — сказал Вольф. — Еще не все. Но это дело наживное. Прежде всего, необходимо ясное понимание вещей. Ну да ладно, этак я не догадаюсь, чего же ты хочешь.
Сенатор посерьезнел.
— А вы не будете надо мной смеяться? — спросил он.
Уголки его пасти были влажны и подергивались.
— Отнюдь, — сказал Вольф. — Узнай я, что кто-то действительно чего-то хочет, у меня бы поднялось настроение.
— Мне только-только стукнуло три месяца, — сказал сенатор доверительным тоном, — а я уже хотел гав… гав… гав-виана.
— Гавиана, — рассеянно поправил Вольф.
И тут же спохватился:
— Гавиана!..
Сенатор вновь осмелел. Его голос окреп.
— По крайней мере, — объяснил он, — это четкое и точно сформулированное желание. Гавиан, он такой зелененький, у него такие остренькие кругляжки, а когда его бросаешь в воду, он хлюпает. В общем… для меня… гавиан таков.
— Так ты хочешь именно его?
— Да, — гордо сказал сенатор. — У меня в жизни есть цель, и поэтому я счастлив. Я хочу сказать, был бы счастлив без этой мерзкой тележки.
Вольф, принюхиваясь, сделал несколько шагов и перестал сшибать головки распердунчиков. Он остановился.
— Хорошо, — сказал он. — Я выпрягу тебя из тележки, и мы пойдем искать гавиана. Увидишь, меняется ли что-нибудь, когда имеешь то, что хочешь.
Сенатор остановился и оторопело заржал.
— Как? — сказал он. — Вы это сделаете?
— Я же сказал…
— Только без шуток, — у сенатора перехватило дыхание. — Не нужно подавать такую надежду старому, усталому псу…
— Тебе везет, ты чего-то хочешь, — сказал Вольф, — ну а я собираюсь тебе помочь, это так естественно…
— Блин! — сказал сенатор. — В богословии это называется забавной метафизикой.
Во второй раз Вольф наклонился и высвободил сенатора из постромок. Оставив себе одну из пентюклюшек, он сложил остальные на тележку. Никто ее не тронет, ибо моральный кодекс пентюха особо строг.
— В дорогу, — сказал он. — За гавианом нужно идти на восток и пригнувшись.
— Даже пригнувшись, — сказал Дюпон, — вы все равно выше меня. Так что я останусь как есть.
И они отправились, тщательно обнюхивая почву. Ветерок колыхал небо, посеребренное и подвижное брюшко которого опускалось иногда приласкать огромные голубые зонтики майских кардамошек, они все еще были в цветах, и их перечный запах подрагивал в теплом воздухе.
ГЛАВА VIII
Расставшись с Вольфом, Лиль заспешила. Перед ней запрыгал голубенький лягушонок. Квакушка без комплементарного пигмента. Она прыгала в сторону дома и обставила Лиль на два прыжка. Квакушка вознамерилась было увеличить отрыв, но Лиль быстро поднялась наверх, чтобы подкраситься у себя перед трельяжем. Кисточкой сикось, щеточкой накось, жидкость на лобную кость, взлохматить ради хохмы лохмы, состроить миникуры ноготкам — и все готово. Часок — не больше. Пробегая мимо, она попрощалась с горничной и была такова. Пересекла Квадрат и через маленькую дверцу выбралась на улицу.
Улица подыхала со скуки и, пытаясь развлечься, лопалась от тоски длинными причудливыми расщелинами.
В оживленной зыби теней сверкали яркоцветные каменья, неясные отраженья, пятна света, гасшие вслед за случайными неровностями почвы. Опальный отблеск, чуть дальше — кто-то из семейства горных, возможно хрусталь, из тех, что на манер каракатиц пускают золотую пыль в глаза желающим их схватить; трескучая молния дикого изумруда и вдруг — нежные колонии малолетних бериллов. Семеня мимо, Лиль обдумывала, какие вопросы стоит задать. А платье, ни на шаг не отставая, льстиво ластилось к ее ногам.
Пробивавшиеся из-под земли дома росли с каждым шагом, теперь это была уже самая настоящая улица с жилыми домами и уличным движением. Пройти три перекрестка, на четвертом повернуть направо; пронюхивательница (а в просторечии — нюхалка) жила в высокой хибаре, водруженной на долговязые ноги из мозолистого дерева, вокруг которых перекручивалась лестница с развешанными на перилах отвратительными лохмотьями, призванными, насколько это было возможно, придавать месту особый колорит. Ароматы карри, чеснока и пумперникеля беспорядочно блуждали в воздухе, оттененные, начиная с пятого лестничного пролета, кислой капустой и рыбой не первой молодости и свежести. В конце лестницы, на самой верхотуре, ворон с выбеленной не по годам наисвирепейшей перекисью водорода головой встречал гостей, протягивая им дохлую крысу, которую он аккуратно держал за хвост. Крыса служила долго, ибо посвященные приношение отклоняли, а кроме них сюда никто и не заглядывал.
