И умереть некогда - Виалар Поль (читать книги без регистрации полные txt) 📗
Он вспомнил, как она тогда подошла к нему, с таким жалким, несчастным лицом.
«Нет, правда, — сказала она, — правда, Жильбер. Только с меня хватит — не могу я больше жить здесь одна, всегда одна, дожидаясь тебя. Я много думала, не один день размышляла над этим — времени у меня было, как ты догадываешься, предостаточно! Если бы я была другой женщиной, каких много вокруг, я бы удовольствовалась этой роскошью, еще бы: красивый дом, мои три машины, по вечерам — чаепития с женами твоих компаньонов в их квартирах, окнами на Сентрал-Парк. Но я… я не хочу больше такой жизни. Да и никогда ее не хотела. Я всегда мечтала, чтобы подле меня был обычный человек, просто мужчина, который заботился бы обо мне. Все твое богатство не может мне заменить тебя. Возможно, я слишком требовательна, но это потому, что я тебя люблю. И хочу от тебя вовсе не того, что ты мне даешь. Ты говоришь о роскоши, но единственная подлинная роскошь — это возможность распоряжаться своим временем, а у тебя ее нет. Вот та роскошь, которая мне нужна, хотя и роскоши и времени у меня в избытке. А потом я знаю: если ты и дальше будешь идти этой дорогой, ты плохо кончишь. Вот я и предлагаю тебе: плюнь, брось все, уедем со мной, даже без денег — в Америке ты всегда сумеешь заработать. Я хочу жить и хочу, чтобы ты тоже жил. У меня было время любить тебя, у тебя его не было. Скажи только „да“, и мы начнем жизнь сначала». — «Когда я вернусь из Лиона». — «Тогда будет поздно». — «Дай мне еще эту отсрочку» — «Нет. Сейчас — или никогда». — «Но это же нелепо — вдруг предъявить мне такое требование, вот так, сразу. Я не могу взять на себя такую ответственность. Ну, хорошо, я согласен разорить себя, но я не могу поставить под удар тех, кто мне доверился». — «Как будто мысль о том, что ты кого-то разоряешь, когда-либо останавливала тебя!» — «Мои конкуренты…» — «И не только конкуренты. Филдмен, Йолсон, Кастро — разве ты не придушил их, хоть они и были твоими компаньонами?» — «Они поступили бы точно так же — это была война по всем правилам». — «Но сегодня-то ведь речь идет о твоем собственном спасении!..» — «Видишь ли, — сказал он ей тогда, — бывают дни, когда я сам думаю об этом. Дни, когда я чувствую такую усталость, такую усталость… вот как Кастро, который говорил: „Устал, я так устал“, — и выстрелил себе в рот. Тем не менее я не могу бросить дела, пока не побываю в Лионе, — продолжал он, — не могу, это невозможно».
Она отстранилась от него. Порыв нежности прошел, — она, видимо, приняла решение. И, глядя ему прямо в глаза, сказала: «Жильбер, либо ты едешь со мной, либо я уезжаю одна». — «Хорошо, — сказал он, беря свой кожаный портфель и направляясь к выходу на улицу, где его ждал поданный шофером „паккард“, — увидимся за ленчем. Я вернусь сюда. Мой самолет улетает в пятнадцать часов». — «И тогда ты скажешь, едешь ты или нет?» — «Непременно».
Но решение уже было принято. Он не мог не ехать в Лион. Все эти разговоры были просто ребячеством. Да, по возвращении он, возможно, подумает… Одержав победу, он сбавит темп, постепенно переложит часть обязанностей на Ройсона, оставит за собой лишь некоторые дела. Глория права, он это понимал: ему действительно некогда жить. Любит ли он ее? Конечно. Но было ли у него время хотя бы задуматься над этим? Да и задавался ли он когда-либо таким вопросом? Она была с ним, чего ж тут еще раздумывать! Ее внезапное требование было просто капризом, капризом избалованной женщины, которая не знает, куда себя девать. Она скучала, а он — разве он ради развлечения ведет эту напряженную, чреватую опасностями жизнь? Нет. Но он был отравлен ею и не мог без этих треволнений обойтись. И тем не менее он не солгал, сказав, что чувствует усталость… Это в тридцать-то три года! Что ж тут особенного? От такой нагрузки люди быстро изнашиваются, и дело не только в том, что могут сдать сосуды или печень, — изнашиваются нервы, он это прекрасно знал: недаром он уже не водит сам свою машину, боясь, как бы не подвели рефлексы. «М-да, умереть вот так, на ходу… А в общем-то она права!» — сказал он себе, сидя в «паккарде», уносившем его на Манхэттен. Потом он вспомнил, как Глория сказала ему: «Либо ты едешь со мной, либо я уезжаю одна». Она не сделает этого, нет, нет, не сделает… Он привезет ей из Франции хороший подарок. Он пошлет ей телеграмму, покается. Если надо будет, по возвращении он бросит недели на две — нет, на неделю — все дела, отдохнет с ней вдвоем где-нибудь на берегу озера. И тут же про себя он добавил: «Я этот отдых к тому времени вполне заслужу!»
Но он заранее знал, что ничего этого не будет. В полдень он сказал Ройсону: «Соедините меня с мадам». И когда тот вызвал к телефону Глорию, Жильбер вдруг решил — не из трусости, а из нежелания возобновлять спор: «Не надо мне с ней самому говорить».
«Послушайте, Ройсон, поговорите вы с ней, — шепнул он. — Скажите, что у меня нет времени заехать домой. Мне еще надо просмотреть столько бумаг и сделать столько разных дел до своего отъезда. Самолет улетает в пятнадцать часов. Съездить домой, потом ехать в Айдлуайлд — нет, это невозможно. Только непременно скажите ей, что я вернусь через четыре дня… и тогда все будет так, как она захочет…»
А в результате сегодня, четвертого ноября, не успел он приземлиться в Орли, как равнодушный служащий радиотелеграфа вручил ему телеграмму от Глории. Значит, она выполнила свою угрозу — ушла от него! Хорошо, что он узнал об этом в тот момент, когда голова его была занята другим — как реагировать на телеграмму Ройсона. И хотя он остро ощутил удар, нанесенный Глорией, все, что было связано с ней, отходило на второй план, — как всегда, сказала бы она. Прежде всего надо решить, как быть с Лионом. Он намеренно отодвигал на второй план то, другое, что относится к области чувств, обольщая себя мыслью, что «все устроится», даже пытаясь себя в этом убедить, тогда как сам в глубине души понимал, что все уже в прошлом.
Он вернулся в ресторан. Нельзя же оставлять портфель без присмотра, да и бумаги разложены на столе. Он расплатился с официантом: Ройсон все предусмотрел и сверх двадцати тысяч франков снабдил его еще мелкой французской монетой — на карманные расходы и для оплаты услуг. Затем он вернулся в холл.
— Где здесь телефонные кабины?
— Для разговора с Парижем?
— Нет, с провинцией. С Лионом.
— Подойдите к телефонистке.
Он так и поступил, предварительно заглянув в свою записную книжку, куда, по счастью, — мало ли что может случиться, — он занес адрес и номер телефона «Буанье и К°».
— Мне нужен Лион, мадемуазель.
— Придется подождать полчаса.
Он взглянул на стенные часы. Было девять двадцать семь, а его самолет улетал в десять.
— Нельзя ли побыстрее. Я уплачу за срочность.
— Исключено: линия занята.
— Хорошо. Я сейчас вернусь. Если Лион дадут раньше, вызовите меня: я буду у окошка администратора.
— Можете не торопиться, мосье: нет никакой надежды, что я получу его раньше.
Прежде всего — нужна ясность. Начнем с окошка администратора.
— Я прилетел из Нью-Йорка. И должен лететь дальше, в Лион, десятичасовым. Но, может быть, мне придется задержаться. Когда следующий самолет?
— В пятнадцать часов.
— А позже, в конце дня?
— В восемнадцать часов.
— В котором часу он прилетает?
— В девятнадцать семнадцать.
— Есть места?
— Да. На этот есть. На десятичасовой и пятнадцатичасовой все— билеты проданы.
— Хорошо. Оставьте мне место на восемнадцатичасовой.
— Вы отказываетесь от места на десятичасовой?
Он заколебался. Ему хотелось сначала удостовериться в том, что Буанье не будет в Лионе до вечера. Амон и Бомель не станут лгать, если он спросит их об этом по телефону. Если Буанье изменит свои намерения, узнав, что Ребель не считает нужным встречаться сначала с его подчиненными, тогда можно будет вылететь десятичасовым, чтобы не терять дня.
Он вернулся к телефонистке.
— Ничего нового?
— Представьте себе, мосье, мне только что сказали, что, может быть, я получу линию раньше.
