Дурные мысли - Сексик Лоран (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Я хорошо помню, как шел по местечку, кутаясь в пальто, как стыли руки в шерстяных перчатках, как замерзали слезы на холодных щеках. Кое-где уже шел дым из труб. В окнах загорались, огоньки свечей. Хныкали младенцы. Где-то хлопнула открывшаяся дверь. Кто-то темным силуэтом прошел мимо. «Главное, не оглядывайся», — наставлял меня отец. Кто знает, быть может, убийца Мишкаль и Беньямина поджидал меня за поворотом, с ножом в кулаке?
Дома попадались все реже, дорога стала шире, Несколько коров пытались выгрести из-под снега жухлую траву. К городку, где жила Мария, я подошел целый и невредимый. Сделал крюк, чтобы пройти мимо дома моей воображаемой нареченой, надеясь ее увидеть. Я уже был возле самого забора, когда огромный пес с жуткой пастью выскочил из своей будки. Я пустился наутек что было сил, зверюга — за мной. Вскоре я уже слышал его дыхание за спиной. Значит, дни мои окончатся в волчьей пасти. Мое растерзанное тело найдут на лугу. Мои странствия закончатся, едва начавшись, и остается мне единственное слабое утешение, что если псина притащит одну из моих конечностей своей хозяйке, она, может быть, будет хранить ее как память.
Я резко остановился и обернулся. Зверь застыл как вкопанный; мы стояли лицом к лицу, глядя в упор друг на друга. Пес пригнулся, оскалился. Его рычание отдавалось в моих ушах. Сейчас набросится, разорвет… Последняя мысль моя была о Марии. Я представил, как она, улыбаясь, держит меня за руку. И вдруг пес расслабился. Слюна больше не капала с его клыков. Из взгляда исчезла враждебность, рычание смолкло. Он подошел ко мне, потерся о мою ногу, лизнул руку в перчатке, приветливо махая хвостом, после чего повернулся и ушел, тяжело дыша. «Боже пресветлый — подумал я, опустившись в изнеможении на замерзшую землю, — он тоже умеет читать мысли!»
Нашего местечка уже не было видно за легкой дымкой. Как ни странно, моя печаль развеялась. Значит, верно говорят: «С глаз долой — из сердца вон»? Шагать было легко, котомка за плечом не тяготила меня. Теперь я был Марко Поло — или нет, скорее Давид Копперфильд: с таким именем он наверняка тоже был евреем. Весь мир, да что там, десятки миров ждали меня за поворотом дороги. Я встречу мудрых ученых, великих воинов, прелестных женщин. А когда возвращусь — исполненный разнообразной мудрости, истинный покоритель жизни, — люди меня зауважают. Гломик Всезнайка не будет больше дергать меня за уши, Мария станет влюбленно расспрашивать о тонкостях половых отношений. Мы с мамой вновь начнем прогуливаться по полям и лугам. Все станет как прежде…
Я так и не вернулся.
Я никогда уже не вернусь.
Все поглотила пучина времени — все, кроме слабых фитильков воспоминаний, которые мерцают, истлевая. Мы возвращаемся из школы. Мама звонко хохочет, прыгает по квадратикам «классов», которые я начертил мелом. Я протягиваю ей руку, неуклюже подражаю ее движениям…
Увы, мои воспоминания — это вид, который вот-вот вымрет, хоть в Красную книгу заноси. Память порой шалит, приходится выдумывать. Я представляю, как становлюсь рядом с нею в трудный час. Мы идем бок о бок сквозь снег и мороз. Я пользуюсь чудесным даром, которым она меня наградила, чтобы спасти ее от жестоких нападок мира.
Однако меня не было рядом, когда это было ей так нужно. Я ушел прежде, чем орды варваров сорвались с цепи.
Для чего же тогда я остался жив?
5
Сорок дней и сорок ночей длился мой поход. Я мог бы, наверно, справиться и за двадцать, но на каждом этапе то ошибался дорогой, то проезжал мимо нужной остановки, не в силах оторвать взгляда от какой-нибудь пары ножек. Всему виной мое проклятое легкомыслие и неукротимое желание увидеть то, что у женщин между ногами!
Это была долгая дорога одинокого путника, калейдоскоп сменяющих друг друга пейзажей и лиц. Я видел сочувственные взгляды молодых дам, враждебные глаза стариков, безразличие солдат. Но никто меня не обижал. Никому не было дела до судьбы такого, как я, потерявшегося мальчишки. Люди смотрели поверх моей головы, глухая тревога царила в их душах.
Поначалу я останавливался на ночлег на постоялых дворах или в привокзальных гостиничках. Потом у меня украли котомку, и с тех пор я ночевал в сараях, а то и просто под открытым небом.
К счастью, зима 1932 года не была суровой.
Когда в одно прекрасное мартовское утро доктор Фрейд обнаружил под своей дверью меня, грязного и оборванного, он не выказал ни малейшего удивления. Дядя Зигмунд ожидал меня. Посланец родителей, пересекший горы намного быстрее меня, предупредил о моем появлении. Однако письмо, которое я вручил, дядя прочел с большим вниманием. При этом он покручивал бороду и бормотал: «Любопытно, любопытно…» Я гордился тем, что подобные слова сказаны по моему адресу. И немного волновался. Его солидная внешность не оставляла места сомнениям: этот ученый человек сможет исцелить меня. И когда мой никому не нужный дар исчезнет, я вернусь в родные края с головой, защищенной от ветров и от чужих мыслей. Можно сказать, неприступной.
Герр Зигмунд настаивал, чтобы мы приступили к делу немедленно. Благодаря заступничеству тетушки Марты я получил день отсрочки. Мне приготовили горячую ванну.
Именно там, в ванной комнате венской квартиры, посреди просвещенной Европы, я впервые пережил сексуальное впечатление не в одиночку, а вдвоем. Разумеется, до финала дело не дошло, я не познал тогда ни самозабвенного проникновения в глубины, ни фелляции — ничего, чем тешился в своих фантасмагориях, — моему пенису еще долго предстояло оставаться нетронутой целиной. Но после того как я, раздевшись, скользнул в покрытую пышной пеной воду, к моей спине ласково прикоснулись женские руки — впервые в жизни не мамины! Обернувшись, я встретил взгляд голубых глаз девицы, которая представилась горничной семейства Фрейдов. Длинные, тонкие пальцы прошлись по моему животу. Я понял, что долгий путь проделан не напрасно. Если даже мой проклятый дар не исчезнет, то уж невинности, по крайней мере, я лишусь. Рука горничной слегка коснулась моих бедер. Отреагировал я быстро. Мало того, что со мной приключилась эрекция, какой прежде никогда не бывало, так я еще и подумал, что делается это по распоряжению доктора Фрейда. Известно было, что на сеансах его терапии полагается лежать на кушетке. Возможно, требовался еще предварительный этап — в ванной? В моем воображении возник образ дядюшки Зигмунда, делающего научные заметки в процессе самовозбуждения, дабы сочетать приятное с полезным.
Очарование минуты спугнул стук открывшейся двери. В ванную заглянула тетушка Марта. Личико Тани залилось багрянцем, рука вылетела из воды. Как только дверь захлопнулась, моя блондиночка бежала, забыв смыть мыло с моей спины. Как сказала бы мама, вместе с водой она выплеснула и младенца.
Мое первое свидание с доктором Фрейдом в его кабинете было назначено на восемнадцать ноль-ноль. Около пяти я уже прыгал через ступеньку вниз по лестнице, уверенный, что за малейшую минуту опоздания меня отругают. В гостиной обнял тетю Марту и застыл у входа в святая святых, не осмеливаясь постучать.
— Войдите! — велел глуховатый голос из-за двери.
Может, Старик обладал даром ясновидения?
Я очутился в помещении не слишком тесном и не слишком большом. Там было не так уж уютно, чтобы хотелось побыть подольше, но и желания бежать не возникало.
Сидя в большом кресле, Зигмунд молча разглядывал меня. Я подошел ближе, изобразив на лице радость. Он холодно пожал мне руку, потом пальцем указал на большую кушетку, стоящую у стены. Возможно, таким образом дядя хотел привлечь мое внимание ко всем предметам обстановки? Я заговорщически улыбнулся ему и подхватил игру, ткнув пальцем в сторону вазы на комоде и египетской статуэтки на книжном шкафу. Доктор грозно нахмурился:
— Ложитесь!
Я подчинился, не теряя бдительности. Мне уже приходилось слышать рассказы о стариках, принуждавших юношей доставлять им удовольствие, даже если тем этого не хотелось.
