Как я стал идиотом - Паж Мартен (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Тщетно молил Антуан медсестер вычеркнуть его имя из больничных списков, чтобы избежать неотвратимого явления тети и дяди. Решение покончить с собой пришло, когда он, уже слегка оправившись и сидя на койке, пытался есть из баночки яблочное пюре с комками.

Друзья Антуана — Ганджа, Шарлотта, Асли и Родольф — пришли его навестить. Ганджа, бывший соученик по биофаку, сама доброта и тишайший человек в мире, уже много лет неутомимо лечил Антуана от хандры, готовя ему отвары из каких-то загадочных трав, скрашивавшие их вечера. Они играли в шахматы несколько раз в неделю на верхотуре в обсерватории Сорбонны или просто шлялись по улицам и болтали. Антуан понятия не имел, чем Ганджа занимается, а тот старательно обходил эту тему, но денег у него было полно и часто именно он платил за совместные трапезы. Шарлотта, бывшая соседка Антуана, работала переводчицей в каком-то издательстве. Она страстно мечтала родить ребенка, но, будучи лесбиянкой, ни за что не хотела зачать его естественным способом. Поэтому подруга-врач периодически устраивала ей искусственное осеменение. Чтобы повысить шансы забеременеть, после каждой такой процедуры Антуан водил ее на Тронную ярмарку или в луна-парк и часами катал на аттракционах. Это был не вполне научный метод, но Шарлотта считала, что тряска и сила вращения помогут строптивым сперматозоидам попасть куда надо. Родольф, коллега по факультету и вечный противник в спорах, был на два года старше Антуана и вел спецкурс по философии под интригующим названием «Кант, или Абсолют мысли». Законченный продукт университетской системы, он мог рассчитывать года через два на штатную должность, через семь стать профессором и умереть всеми забытым лет через шестьдесят, оставив научные труды, которые окажут влияние на многие поколения мышей. Объединяло и сближало Антуана и Родольфа то, что они никогда и ни в чем не были друг с другом согласны. Их последний спор касался мышления. Родольф, верный раб науки, утверждал, что чистый акт мышления совершается просто по его, Родольфа, воле, всемогущей и абсолютно свободной. Антуан хихикал и напоминал о случайностях, о самых разных обстоятельствах, влияющих на всякого человека. Но Родольф явно полагал, что философ не мокнет под дождем, поливающим простых смертных. Словом, Антуан воплощал сомнение, а Родольф

—уверенность, причем каждый перегибал палку на свой лад. И, наконец, лучшим другом Антуана был Асли, но о нем речь пойдет позже.

Придя к Антуану в больницу, Ганджа принес отвар, Шарлотта — цветы, Асли — полутораметровую карликовую пальму в кадке, а Родольф посетовал, что Антуан не подключен к аппарату искусственного дыхания, который бы он с удовольствием отключил.

Трогательное участие друзей не поколебало намерения Антуана: он решил — впервые в жизни — поступить как эгоист и не влачить земное существование только ради того, чтобы не огорчать близких людей.

Антуан лежал в палате не один, с ним соседствовало некое человеческое существо — точнее выразиться он бы не мог. Он не знал, женщина это или мужчина, не имел даже представления о его возрасте, по той простой причине, что существо было с ног до головы замотано бинтами, как египетская мумия. Но под этим белым саваном теплилась жизнь, ибо однажды существо вдруг произнесло женским голосом, тембр которого исключал любые ассоциации с Долиной царей:

— Не сомневайтесь, я выкарабкаюсь. Я и на этот раз выкарабкаюсь.

— Что, простите? — спросил Антуан, приподнимаясь на кровати.

— Вы тут с чем лежите?

— Алкогольная кома.

— О, я испробовала и это, — весело ответила женщина без должного сочувствия. — Было неплохо. Что вы пили? Водку? Виски?

— Пиво.

— Сколько литров?

— Полкружки.

— Полкружки? Рекорд! Вам это легко далось.

— Я вовсе не ставил перед собой такой цели, я хотел честно спиться, но вышел облом. Теперь думаю попробовать самоубийство. Тут у меня есть все шансы.

— Не заблуждайтесь: нет ничего труднее, чем покончить с собой. В тысячу раз легче сдать экзамен на бакалавра, пройти конкурс на должность инспектора полиции или на агреже [5] по филологии. Результативность самоубийств равна примерно восьми процентам.

Антуан сел и спустил ноги на пол. Бледное солнце заползало под планки жалюзи и чертило полоски света на стенах, выкрашенных в тоскливый цвет болезни. Друзья заходили к Антуану несколько часов назад, но никто не навещал его соседку.

— Вы пробовали покончить с собой? — спросил Антуан.

— Как видите, — саркастическим тоном ответила она. — И неудачно.

— Первая попытка?

— Я давно бросила считать попытки, это вгоняет меня в уныние. Я уже все перепробовала. Но каждый раз что-то или кто-то не давал мне спокойно умереть. Когда я топилась, меня героически спас какой-то самоотверженный придурок. И умер сам через несколько дней от пневмонии. Кошмар, правда? Я решила повеситься и повесилась, но оборвалась веревка. Тогда я выстрелила себе в висок, но пуля прошла насквозь, не затронув мозг и не повредив ничего жизненно важного. Потом я проглотила две упаковки снотворного, но там оказалась ошибка в дозировке и я просто проспала три дня. Три месяца назад я наняла киллера, чтобы он меня прикончил, но этот идиот все перепутал и убил мою соседку. Ужасная невезуха! Раньше я хотела покончить с собой от отчаяния, а теперь — из принципа.

В просвете между бинтами виднелись только ее глаза, блестевшие как изумруды на белой подушечке футляра. Антуан поискал в них выражение печали, но нашел лишь досаду.

— Хотите знать, из-за чего я в таком виде? — спросила она. — Не стесняйтесь, нормально, что человеку интересно, почему я так упакована. Я бросилась с Эйфелевой башни, с третьего уровня. Это ведь был верняк, правда? Так нет же, именно в тот момент группа немецких туристов в шортах столпилась внизу, чтобы сфотографироваться на память.

— Вы упали прямо на них?

— Да, и всех передавила. Они самортизировали мое падение. Меня даже подбросило вверх, причем несколько раз. В итоге у меня переломаны почти все кости, но болван врач говорит, что через полгода я буду на ногах!

Тишина, словно бабочка, раскрыла свои большие хрупкие крылья. Солнце исчезло, сменившись дождем и серятиной. Стоявший за окном июль явно исполнял партию марта.

—Наверно, вам лучше завязать с самоубийствами, а то это может плохо кончиться. Попробуйте… не знаю… пообщаться с людьми, послушать альбом группы «Clash», влюбиться…

— Да что вы понимаете! — возмутилась она. — Как раз от любви я и кончала с собой, а если я опять полюблю кого-то безответно, мне захочется сдохнуть дважды. А потом, самоубийство — мое призвание, моя страсть с детства. Что ж получится, если я умру в девяносто лет естественной смертью?

— Даже не знаю, трудно сказать.

— Но этого не случится, я не допущу такого унижения. Я ем что попало, жареное, копченое, жру мясо тоннами, много пью, курю по две пачки в день… Как по-вашему, это можно считать формой самоубийства?

— Конечно, — с готовностью поддержал Антуан. — Главное — намерение. Но не думаю, что, если вы умрете от рака легких, это будет приравнено к самоубийству в статистических сводках, они мотивацию не учитывают.

— Не волнуйтесь, больше у меня промашки не будет.

Соседка поведала Антуану, что в мэрии XVIII округа на доске объявлений, где вывешены списки разных кружков и лекций, она обнаружила между школами йоги и керамики курсы самоубийц. Антуан, не имевший в этой области никакого опыта и не желавший потерять на неудачные попытки бесценные годы, которые мог бы провести на том свете, ловил каждое слово. Она собиралась, как только поправится, пойти на эти курсы и прилежно учиться, чтобы взяться за дело по науке. Она продиктовала Антуану номер телефона.

Тут дверь распахнулась, и в палату ворвались, визжа и бурно жестикулируя, два сумчатых черта — дядя Жозеф и тетя Миранда, — которые тут же набросились на несчастного Антуана. Они все-таки сначала спросили, как он себя чувствует и как поживают родители, но очень скоро перешли к тому, что заботило их по-настоящему, а именно к собственным несчастьям. Дядя Жозеф рассказал Антуану, равно как и его соседке — похоже, в этот момент она больше, чем когда-либо, сожалела о существовании в мире немецких туристов, — что он недавно перенес операцию на селезенке и что хирург — это ясно как дважды два — вместо его селезенки вшил ему чужую. Дядя потребовал, чтобы Антуан пощупал ему живот.