Боржоми - Маканин Владимир Семенович (читать книги бесплатно полностью TXT) 📗

На четвереньках она была изящна, с прогнутой юной спинкой. Вика сама и почти сразу приняла эту покорную позу... Вероятно, обычную у них с Борисом в предыдущие ночи. Почти сразу и прогнулась спиной, едва я бережно (едва дыша) коснулся руками ее бедер. Ах, как взыграла в окне луна! Луна взревновала, клянусь! Смуглая (при луне) попка Вики уже сама по себе (и отдельно от Вики) ритмично поддавалась. Она уже и подыгрывала... Скромно... Слаженно... В конце только легкий сбой... Но сбой так понятен. Я же не все знал!

Разумеется, я был деликатен — хотя бы потому, что был осторожен. Но неполное и приблизительное знание (уже нажитых ими ласк) привело в финале к слегка грубоватому пришлепу — к нарочито отбиваемому такту в ночной тьме: шлеп! шлеп!..

— Мягче, мягче... Сколько раз тебе говорить! — сквозь сон пробурчала Вика.

Она, уверен, и не разлепляла глаз. Ловила кайф в полусне.

Мы отдохнули. Всё тихо. И даже луна притихла... Я был счастлив. Но я колебался: открыться ли сейчас? или нет?.. Не знаю, зачем мне это. В ночной тьме что-то меня теперь давило. Тьма не могла быть вечной. Сказать ей? Или нет?.. Акт (ночной и с моей стороны очень осторожный) давал мне в ту минуту обе возможности. Гуляй, Вася. Свое получил — можно уйти.

Но, видно, в том и заноза, что полученное счастье казалось мне слишком малым. Слишком тихим... Ведь не хотелось, чтобы это исчезло. Чтобы ушло в ночь. Чтобы растаяло в космосе. И в вечном перестуке колес. (Как у мужчины и женщины, которые вдруг сошлись в пустом купе поезда Москва — Пенза.)

Я возомнил!.. Возомнил о вдруг найденной в эту ночь любви. О большом чувстве... У стариков бывает. (Луна луной — а женщина женщиной. Я не хотел ее терять. Похоже, я просто жадничал.)

И тронул сонное плечо... Я будил, как бы проверяя теперь наши с ней отношения на прочность. (Что от них останется?..) Теперь я ласкал и ласкал ее плечо, ее грудь. Я отгонял тьму. Настойчиво... Хотя и мягко.

Она вяло отыграла ласку. Провела мне ладонью сначала по ключице, а пальцами к горлу, к моей сонной артерии. Я приготовился. Горло мужчины и кадык — самые, я думаю, узнаваемые на ощупь места. Ее теплые пальцы ползли... Я притих. Узнает?.. Чужая женская рука — не шуточки.

Она хотела, и я начал снова. Теперь уже лицом к лицу. Отваги хватило. Вот только зря я чуть заспешил. Именно от спешки новый акт уже сразу (я чувствовал) шел сколько-то под откос... Руки не так. Живот не так... Вот-вот должно было обнаружиться нечто меня разоблачающее, не в их формате. Я взволновался. И боялся поменять позу. А она, Вика, как раз ждала... Чего-то... Привычного ей.

И потому я вслух сказал. (Надо быть первым...) Я как бы обнародовал свое некоторое удивление:

— Что у тебя с голосом нынче? Простыла?

Вопль ее вырвался сразу. И уже не стихал. «Оооо-Уиии!..» Реакция! На мой голос! (На чужой голос в своей постели.) Она мгновенно, сильно отбросила меня и мгновенным же щелчком включила настольную. Глянула... На меня! И снова: «Оооо-Уиии!.. Оооо-Уиии!» — вопила! Она еще и откинулась всей верхней половиной тела. Откинулась, сколько могла! От меня подальше — вот-вот порвется пополам.

Я, само собой, тоже показательно отпрянул и даже вскрикнул:

— Где я?..

Мы отпрянули друг от друга телами, но ноги наши под простыней соприкасались. До ног еще не дошло. Ноги нас не понимали. Ноги только заскользили невнятно одна о другую и третья о четвертую. Кто из нас двоих выдал ногами этот липкий, скользкий, прохладный пот испуга — пот взаимного страха! — трудно сказать. Возможно, мы оба.

Торопясь (я все еще удивляюсь первый), я ее перекрикивал: я продолжал кричать, кричать, кричать, — я ведь пришел... я пришел к своей!.. к своей подружке! Что за кино! Что за дьявольщина! Как я сюда попал?!

Я даже тер глаза кулаком — мол, не сон ли какой?

Она не верила, кричала:

— Подонок! Подонок!.. Ты куда пришел?.. Я тебя сдам ментам. Сейчас же! Сволочь! Старая сволочь!

— Ошибка! Ошибка!.. — кричал и я. — Вышла ошибка!

— Ошибка?.. А если пять! Если восемь? Если восемь лет схлопочешь — ошибка?

Мы оба вопили. Особенно она. И больно (для меня) дергалась ногами. Дело в том, что ноги наши под простыней так и терлись, обливаясь непонятно чьим потом.

Я решительно откинул простынку, схватил одежку:

— Не нужны вы мне, дорогая. Не нужны!.. У меня своя есть! Иду! Иду, блин, к своей бабе. (Уже раньше мне следовало выругаться. Брань искренна. Брань выручает!)

— Сво-олочь!

— Тс-с. Не орите на весь поселок!

Притихла. Наконец-то на минуту она притихла. Перевела дых. И немного опомнилась. (Возможно, вспомнила-таки о соседях на другой половине дачи, о слышимости. И очень важно, что я на «вы». На «вы»!)

Я уже надевал брюки.

Понимая, что я сейчас уйду (и как тогда меня достанешь!), красивая Вика сменила тональность — уже не слепая ярость. Уже не возмущение, а жесткий спрос. Она зло шипела:

— Ка-аак? Как вы сюда прошли-и?

— Как и всегда. Всегда к ней хожу.

— Ка-ак?

— Через веранду... Она не запирает веранду... Как и вы свою не запираете!

— И не сты-ыыдно?.. Не юнец же с соплями! Старый уже! Как это можно поверить, что вы пришли — и не поняли? Легли — и женщину не узнали?!

— А как вы?.. Почему не узнали?

— Я-ааа?

— Вы! Вы!.. Почему вы меня не узнали? Когда я только лег? Когда мы вместе... Когда... Когда на четвереньках. — Я всерьез разозлился. (Но я выбирал слова.) Я даже вскрикнул: — Да и как узнать! Кайф был. Еще какой кайф!

Она осеклась, вспомнив.

Она заправила прядь волос за ухо. В глазах сонное припоминание. Вязкий, запинающийся ее голос произнес:

— К-к-кайф?

Я стал чуть спокойнее. (Отыграл очко.) Теперь я объяснял ночную ошибку уже уверенно:

— Я пришел к своей женщине. В темноте... Такая же калитка. Веранда. Такая же тьма в комнате. Выпил?.. Ну да... выпил. Суббота!.. Выпивший мужик может узнать, а может и не узнать свою женщину. А вы?

— Я?

— Вы, вы... Вам хоть бы что... Мы уже час трахаемся!

— Нет.

— Уже больше часа мы лежим! Бок о бок... Греемся!

— Нет.

— Не нет — а да.

Она на миг смолкла. Возможно, вчера выпивала, провожая Бориса.

— Тс-с. Давайте разбираться, — говорил я. — Но разбираться потише... Тс-с. Ваши соседи! Они нагрянут на шум. Я не хочу им показываться. Мне тоже светиться ни к чему.

Я все повторял «светиться», «засвечиваться» — в чужой ситуации (в напряженной) жесткое слово как якорь. И сам собой на языке возникает спасительный сленг, а то и мат.

И словно бы я накликал — в эту самую минуту нам засветило, и как! В окна!.. Свет! Вплоть до веранды. Насквозь! И даже в настенном зеркале, что в глубине спальни, запрыгали шаровые молнии. (Фары. Вот оно что!)

Машина. Подъехала прямо к забору.

— Я пропала! Пропала... Борис! — пискнула все еще голая Вика.

Я... осторожно... к окнам. Она за мной. Голая. Оба слепо глядели в окно. Не соображали...

Однако ее киношный вскрик: «Я пропала!» — или, может быть: «Я погибла!» — вдруг придал мне хладнокровия. Я остыл. А сердце стучало мощно.

Да, машина стояла прямо под окнами. Да, фары искосясь били в нашу сторону — ярко, светло!.. Но я вгляделся. Это был кто-то... Не Борис... Из машины вышла пара.

— Вика! — крикнул из ночи мужской голос. — Не спишь?

Ага, соседи. Сосед-рыбак... Всего лишь сосед!.. Я сказал ей тихо: «Откликнитесь... Скажите — легла. Будет лучше, если вы им сразу откликнетесь».

— Уже легла, — откликнулась Вика (в окно), имитируя сонный голос.

— Спишь?

— Да.

Женский голос оттуда (из ночи) крикнул:

— Борис велел передать, что вернется позже. Он с рыбаками! На озере! Большой костер развели. Сказали: такой клев! клев! А по-моему, заглатывают без счета пивко!.. — И хохотнула: — Хочешь, Вика, мы зайдем? Пиво у нас тоже есть!

Я ей негромко: «Скажите, нет, я уже сплю», — и как завороженная она повторила: