Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович (лучшие книги читать онлайн TXT) 📗
Лучше уж он будет греться в баре. Они были очень рады, когда потащил Ольгу в загс. Считали своей крупной заслугой создание еще одной семьи.
Усов сказал ему, что свадьба — ерунда, а острые ощущения дает лишь развод.
Свадьбы, собственно говоря, не было. Посидели с Усовым в «Ротонде». Их не хотели регистрировать, но женщина, стоило слегка намекнуть, догадалась по Ольгиному бархатному платью. Не платье, а целая портьера. Что тут ждать, нужно регистрировать, пока Лепешкин не передумал.
— Не так ведь я все хотел, — говорил он тогда Ольге. — Не так. Машина с двумя кольцами. Стереофоническая, — Лепешкин глянул на Ольгу, она кивнула, оценила его шутку. — Квартира нужна, деньги какие-то на обзаведение…
— Нет, ты здорово придумал, — говорил Усов. — Феноменально. Такой потрясающей свадьбы я не видел за все свои тридцать четыре с половиной года. Поехать из загса на трамвае — это колоссально. А зачем, собственно говоря, делать из этого события сенсацию? Ведь разводятся же втихую. Не к столу будет сказано, конечно. Петя — достойный человек, молодой и растущий инженер. Оля — не менее достойный человек — студентка, лаборантка, любовь к труду…
Ты теперь мне самый близкий человек. И единственный. Мы без нее осиротели. Доктор сказала, что мне можно выкарабкаться. Мне нужно влить кровь. Если бы у меня совсем никого не было, пришлось бы им самим поискать, не могут же они оставить меня без помощи. Они будут делать все, что нужно, потому что я еще кому-то нужна.
С переднего сиденья «газика» заснеженные улицы города не такие мрачные, да и непомерно теплее, чем в трамвае. Сергей Борисович пожурил Лепешкина, почему сразу не попросил машину. И вчера мог бы весь день разъезжать, город большой, концы огромные, как тут без машины? Они и премию сообразили — похороны расходов требуют. И гробик бы сделали, но раз уж есть, второй незачем.
— Пусть Петр Игнатьевич и завтра на работу не выходит. Вы же его мамаша? Так передайте. Горе, какое. Мы все ему сочувствуем. Минуточку… Значит, адрес ваш я записал. Прямо к дому и подъедет. «Газик». Его еще «бобиком» называют. Может, кому подъехать надо помочь, так скажите…
Лепешкин едет на переднем сиденье «газика», и на коленях у него гробик.
Остановились у дверей «морфологии», поднялись на второй этаж.
— Ты не ходи, — сказала мать. — Я и одежду взяла. Дать валерьянки? Накапаю?
— Не надо, — сказал Лепешкин.
— Тебе водки надо, брат, да побольше, — сказал Усов.
Ему не хотелось дурманить себя водкой, потому что в голове крутилась какая-то важная, значительная мысль, не облекаясь в слова. Он подрагивал от нетерпения. Он не хотел, чтобы его оживление истолковали превратно.
Открылась та дверь, обитая железом. Высокий кудрявый мужчина в черном резиновом фартуке показался на пороге. Из-под марлевой повязки были видны черные, все понимающие глаза.
— Кто там у вас?…
Мать оттеснила его:
— Я пойду.
Он должен обязательно вспомнить, иначе пропадет что-то очень важное. Он должен вспомнить, ведь эта важная мысль уже представала перед ним в законченном виде. Просто он отмахнулся от нее и забыл.
— Смотреть будешь? — спросила мать, сняла крышку.
«Как она похожа, — подумал Лепешкин. — На меня и на Ольгу. Это удивительно, как похожа».
Он поцеловал мертвый лобик, торопливо, словно ему кто-то мог помешать. Или эта невысказанная мысль ему мешала?
Уселись в «газик», заколоченный гробик Лепешкин поставил на колени, и ему казалось, что шоферу не мешало бы прибавить скорость. Все это тянется слишком медленно. Ольга так и не увидела дочку.
«Я недостоин этого горя», — вдруг отчетливо пришло ему в голову, и острая невыносимая тоска сжала сердце.
«Что же ты умерла, девочка моя, — шептал он. — Я бы все тебе показал, все улицы, все переулки. Все деревья и небо. И снег бы показал. И ты бы улыбалась». Лепешкин явственно представил, как улыбается поразительно похожая на него девочка, дочка, он тоже улыбнулся, и на лице его как будто прикосновение травы, когда бросаешься в нее с разбега. Они барахтались бы в траве с доченькой, как тогда с Ольгой.
«Я недостоин этого горя», — повторял Лепешкин, и тоска накатывала новыми тяжелыми волнами. Сердце ныло, будто отдельно от пего, и «газик» подскакивал на выбоинах асфальта.
Могилка была неглубокой, и зарыть ее не составило особого труда.
— Я сам виноват, — сказал Лепешкин. — Я се убил.
— На-ка, выпей лучше, — сказал Усов и подал полный стакан водки. — Помянуть надо.
Красное солнце клонилось к закату. Лепешкин смотрел на него, не моргая. Ему не хотелось идти или ехать.
— Я ее убил, доченьку мою, — повторял он и чувствовал мрачное удовлетворение.
— Что ты мелешь, — сказала мать. — Совсем свихнулся.
— Я, — повысил голос Лепешкин. — И Ольгу я тоже погубил. — Он наслаждался растерянностью матери. — Убил жену. Сироту Ольгу.
— Что ты, зарезал ее, что ли?
— Ха! Зарезал, — Лепешкин резко взмахнул рукой и свалился на холодную, но еще не смерзшуюся землю. — Дочку убил, жену, — он стукнул кулаком по могиле.
— Ладно, — сказала мать, — успокойся, ты убил. Да помогите же его в машину затащить!
ПУРГА В СЕРЕДИНЕ МАЯ
Был идеальный зеркальный гололед. Утром пройдут машины с песочком, посыпят, но пока солнце не поджарит эту тонкую корочку мерзлоты, скользи и падай.
— Ничто не вечно под землею, даже вечная мерзлота стала не та. Причем она идеально уживается с вулканами, иллюстрируя выражение «лед и пламень»…-Андрей Корытов, сухощавый молодой человек в джинсах и темной нейлоновой куртке, вел долгий монолог на вольную тему, откидывал голову и вдруг поникал ею и повисал на могучей руке Горохова.
Тот был на голову выше, весил около ста двадцати килограммов и шел слегка вразвалку. На нем было старое пальто, комнатные тапочки и штаны костюма для борьбы дзюдо.
— Почему ты молчишь и не скользишь? Наверное, ты моряк. У тебя походка боцмана.
— Сам ты моряк, — вяло возразил Горохов. — Давай-ка все же частника какого-нибудь остановим. Тебе домой надо, проспаться.
— Домой? Как бы не так! Боцман, не шути! Свистать всех наверх! А давай махнем в порт, попросимся на какой-нибудь кораблик, на суденышко завалящее, и уплывем!
— Куда мы уплывем?
— Вокруг света.
— Ладно, дыши глубже.
Андрей закрыл глаза, вздохнул, покачнулся и вдруг понял, что куда-то поедет.
— А ты адрес знаешь?
— Знаю, знаю, а как же…
Сейчас, когда напряжение его спало. Андрей, как никогда, ощущал вялость в теле и а мыслях. Через несколько минут предстоит встреча с Лидией, и лучше бы ее не было…
К счастью, совершенно неожиданно он оказался в большом зале, где много народа. Это походило на приемную, нечто подобное приемному покою больницы, или на предбанник с многочисленными кабинками для раздевания.
Его два раза сфотографировали и попросили предъявить документы.
— Простите, а куда я попал? — спросил Андрей.
— Как куда? В вытрезвитель, — сказали ему невозмутимо, продолжая списывать данные с заводского пропуска. — Андрей Николаевич Корытов? Конструктор? Угораздило вас. Адрес домашний назовите.
— Только жене ничего не говорите, пожалуйста. Это же ошибка? Я же ведь совершенно трезвый, только устал. А она меня совершенно не понимает.
— Да разве вас понять? Сложная натура, наверное?
— Я изобретатель.
— Ну-ну, давайте-ка, раздевайтесь и идите.
— Куда? — К таким же изобретателям.
— Но ведь вы понимаете, что это ошибка?
— Понимаем. Да еще спасибо скажете, поразмыслив. Гололед. Головой удариться очень даже запросто, можно и руки обморозить — не смотрите, что весна. Это кому весна, а кому ампутация.
— Но, я надеюсь, это недоразумение…
— Все будет в порядке. Прилягте пока. Все выяснится.
Койка была обычная, как в гостинице. Застеленная. Он нырнул под одеяло и хотел все по порядку растолковать этим людям, но они уже ушли и закрыли дверь. На ключ. Правда, были и другие люди, но совершенно незнакомые и крепко спящие. С такими не поговоришь.
