Сказание о новых кисэн - Ли Хён Су (книги онлайн полностью .TXT) 📗

— В то время, когда собирались женщины, — вступила в разговор мадам О, — было модным делать темное пятно прижиганием на запястье. Такое было тогда время. Ночью, за день до того, как Харуко уехала в Японию, мы выжгли вместе с ней на своих запястьях темное пятно, которое означало, что отныне мы с ней названые сестры. Не хотите посмотреть?

На запястье резко выдвинутой тонкой руки было точно такое же темное пятно, как у Харуко. Расстояние от Кунсана до острова Сонюдо составляло примерно 100 ли [67], и пока два часа плыли на корабле, Харуко, опираясь на поручни корабля, ловя брызги воды, рассказывала о сакурах, посаженных в честь великих людей, и о парке «Кобару» в местности Микадо. Каждый раз, когда звук двигателей начинал усиливаться или теплоход болтало, ее голос тоже соответственно или повышался или прерывался.

— Когда у меня появлялось свободное время, я шла в храм великих людей в Микадо, — продолжила она свой рассказ. — Склонив колени перед образом великого короля государства Пэкче Чжонга-вана, я искренне и горячо просила его дух дать мне сил, чтобы могла стать «человеком с множеством ящиков». Однажды я встретила в храме одного странного мужчину. Он стоял с рассеянным взглядом перед дверьми храма, на которых висели три травяных веника, с короткими рукоятками и густой щеткой, связанные между собой тонкой бечевкой, внешне напоминавшие корейский веник, и украдкой посматривал на меня, делавшей поклоны. Это был мой будущий муж — Накамура Нобуюки. Я тогда сразу это поняла. Я искренне считаю, что наша судьба состоит из двух половин: первая состоит из ожиданий и стараний, а вторая — образуется случайно, независимо от нас.

Вы меня понимаете? — спросила она и, оглядев присутствующих, ненадолго замолчала. — Я хочу сказать, что наша жизнь и то, что мы называем судьбой, которая не позволяет нам поступать так, как мы хотим, на самом деле не связаны плотно крепкими цепочками, а складываются из слабых связей, иногда разрешающих нам двигаться и туда и сюда, с незначительной долей случайности.

После того как наши взгляды встретились, смущенная, я выскользнула из храма и стала подниматься в парк «Кобару». Он находился позади храма, но, благодаря цветам сакуры, был известным местом. В тот день, несмотря на пасмурное небо и небольшой дождь, ветки на деревьях изгибались из-за множества белых цветов, которые освещали дорогу и висели, словно жареный попкорн. Одетая в желтое кимоно, я шла по дороге, на которой, словно снег, кружились белые лепестки цветов сакуры. Нобуюки шел за мной в отдалении. Когда, после довольно продолжительного времени, я обернулась, его не было видно, он исчез! Боже, как я испугалась в тот момент! Когда я смотрела на совершенно пустую дорогу, на которой лишь кружились цветы сакуры, у меня в желудке стало так неприятно, словно я съела три сырые редьки.

Осенью следующего года она снова увидела Нобуюки, входившего в гостиницу «Ичхимори». Увидев его, поднимавшегося по каменным ступенькам в саду, она осторожно открыла внешние створки окна на втором этаже. Он вошел в гостиницу, отодвинул в сторону штору и, подняв голову, широко улыбнулся.

— Когда я спускалась вниз на первый этаж по темному узкому коридору, он показался мне бесконечно длинным, — продолжила она рассказ, улыбаясь про себя. — Я до сих пор не могу забыть картину, в которой песочно-золотистым цветом сверкали лучи света, проникавшие через десятки обращенных наружу жалюзей, касаясь белых стен коридора. Солнечный свет лежал на деревянном полу, словно разрезанные дубу [68], число которых было равно числу решеток на окнах. Тогда я, проходя сквозь них, топча песочно-золотистые лучи света, поняла, что он будет одним из множества «ящиков», которые я приобрету.

Что касается городка Нангочхона, то он находился во впадине, окруженной не очень высокими горами. Хотя он часто был окутан туманом, душно в нем не было, наоборот, было уютно, словно он был обернут юбкой. Для привлечения туристов в каждый сезон года для них устраивались фестивали. В тот день, когда Нобуюки прибыл в гостиницу «Ичхимори», в храме открылся осенний фестиваль. Пока двое мужчин из городка переодевались в членов королевской семьи, люди, растянувшись в два ряда, выстраивались на пути к символическому месту встречи отца и сына из королевской семьи. Гостиница тоже участвовала в фестивале, подняв черный флаг, на котором было написано ее название.

— Я села во дворе храма, где разожгли костер. Госпожа Оками-сан дала мне новые геды — японскую деревянную обувь, чтобы я пошла в них на фестиваль. Но они оказались узкими. Каждый раз, когда нога касалась ремешка гед, мне было так больно, словно сверлили между большим и указательным пальцами. Увидев это, Нобуюки снял их и носки, а затем, уложив опухшие ноги на свои колени, начал мягко их массировать. До сих пор в моей жизни не было никого, кто массировал бы мне ноги. Своими сильными и широкими руками он, слегка ощупывая, массировал их, и вскоре ноющая боль в пальцах исчезла. Когда я благодарным голосом произнесла его имя Юки, он, произнеся «тс-с-с» и говоря, что удача убежит, прижал свой большой палец к моим губам. В тот момент огромные петарды, словно по сигналу, начали громко взрываться над нашими головами. Его лоб озарился ярко-красным светом. Передо мной возник самурай — тот самый воин с красной повязкой на лбу, о котором я с трепетом читала в книге о странствующем мастере боевых искусств. В тот момент ни мое, ни его положение, ни мое, ни его гражданство не имели никакого значения. Он предложил переехать к нему. Со сверкавшими от счастья глазами я решила переехать в город Кобе, где он работал в филиале судостроительной компании «Хэянчосонсо».

Когда он уехал по делам в головной офис, находившийся в Токио, Харуко начала ежедневно ходить изучать японское искусство икебаны — создание композиций из срезанных веток цветов, и обучаться искусству проведения чайной церемонии. Она думала, что для того, чтобы стать «человеком с множеством ящиков», самое главное — открытие своих скрытых талантов.

Отец Нобуюки, работавший директором судостроительной компании «Хэянчосонсо», был очень холодным и неприветливым человеком. Его жесткие, словно сапожная щетка, длинно разросшиеся брови выпукло возвышались на поверхности лица, поэтому даже в спокойном состоянии они смотрелись так, словно он сердился. Но вот что было странно, такой суровый человек хорошо относился к ней и иногда даже приглашал к себе домой. Он любил, когда она надевала кимоно, которое даже японские женщины не надевали в качестве повседневной одежды. Обычно она молча сидела на татами, согнув колени. Она была немногословна и к тому же тогда не владела японским языком. Отец Нобуюки любил японский чай, приготовленный молчаливой иностранкой с прекрасными манерами и вежливыми поклонами. Что касается ее, то она, чтобы угодить Накамура-сан, отцу мужа, всецело посвятила себя освоению искусства чайной церемонии. Искренне считая, что ее талант был развит благодаря необходимости готовить ему японский чай, она постепенно увеличивала число «ящиков».

— Когда стало немного легче жить, у меня возникло желание осмотреться вокруг себя, — сказала Харуко задумчиво, видимо, вспоминая то время. — Я начала расспрашивать про кисэн, которые прибыли вместе со мной в Японию. Оставшись в Нангочхоне, я не имела сведений о них. Все это время я бежала, глядя только вперед, поэтому не было времени оглянуться по сторонам. До меня доносились плохие слухи. Говорили, что у проданных в квартал красных фонарей черно сгнили передние зубы. Был даже слух, что они, получая удары плеткой, целыми днями таскали воду. Какую еще работу могли делать женщины в том квартале, не владея языком, прибыв из бедной страны? Здесь тоже они жили на самом дне. Это они-то были «локомотивом экспортной промышленности»? В истории кисэн не было более страшного времени, чем тогда, и если оглянуться назад, — это был варварский век.