Я бросаю оружие - Белов Роберт Петрович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
— Что? Ты чему улыбаешься? Что-то вспомнил?
Я оторопело кивнул. Я никак не ждал, что она догадается.
— Это?
Она вышла на середину комнаты, как на сцену, и, подражая той девчонке из фильма, но только когда та вышагивала в мальчишеском костюме и распевала пиратскую песню — йё-хо-хо, веселись как черт! — запела:
И непонятно мне было, насмешничает она, или так ли просто валяет ваньку-дурака, или, подтрунивая немного над собой и надо мной, поет все-таки не без смысла.
Я смотрел на Оксану, смотрел, и не значило больше ничего, насмешничает она или нет, просто смотреть на нее было приятно, будто во сне. И не надо было мне ни драк никаких, ни боев, ни друзей, ни товарищей. И голова моя шалая, садовая моя голова, ни бельмеса тогда не соображала.
Оксана перестала петь, подсела к столу против меня — я все еще сидел как опоенный, смотрел на нее и улыбался как малохольненький или теленок. Я хотел бы ей рассказать, как вижу ее в каждом кино, как чувствую за своим плечом в каждой драке своей, рукопашной и не рукопашной. Я бы мог рассказать, как мечтал у Маноди при волшебном свете радиоламп, о котором напоминал сейчас отблеск углей в подтопке, совершать ради нее разные справедливые подвиги. Но я лишь смотрел и смотрел...
Молчать стало совсем невмоготу как неловко. И я сболтнул — лишь бы сболтнуть, совершенно не думая, чтобы сказать хоть что-то, первую готовую присказку, которая пришла на ум:
— Вот... Так, стало быть, они и жили... Дом продали — ворота купили. Врозь спали, а дети...
«Тьфу! Осел, осел, чего же ты мелешь, осел, чего же ты только мелешь?!» — и сам тут подумал я.
Но было поздно. Оксана аж посерела лицом и сказала:
— Какой же ты бываешь все-таки... мерзостный! Ладно, иди домой. Пальто твое почти что просохло.
С тех пор я ее не видел.
И вот Оксана идет прямо на нашу сторону! Даже через улицу я вижу, какие огромные и бешеные у нее глаза.
То, что она делает, было слишком вызывающим. Она идет прямо в наше логово, и пощады ей здесь не будет. Может произойти что-нибудь дикое. Опомнившись, сзади готовы кинуться на нее те два охламона...
Не мешкая больше, я пронзительно засвистел, как на всю школу умел свистеть один я, заорал «Полундра!» — для понта, чтобы отвлечь внимание на себя, — и бросился к ней.
Всяк мог понимать мои намерения, как ему нравилось или как уж там хватало ума. И пока те двое чухались на полпути, соображая, чего я хочу, я был рядом и как следует съездил по соплям первому, который подвернулся.
Тот сразу же утерся, а второй растерянно захлопал глазами; оба они из параллельного класса, два дружка, но меня они всегда боялись, и дружба их тоже была какая-то бздиловатая.
Но это вовсе не означало, что Оксана была теперь вне опасности. Я знал, что в заваруху непременно поазартится вмешаться еще кто-нибудь из огольцов. Когда пацан пацану бьет морду из-за девчонки — такое слишком, на чей угодно взгляд.
И точно: между мною и Оксаной встал потрох по прозвищу Долдон, второгодник из восьмого, мой давнишний враг — ну, тот, который когда-то меня ошмонал, а после мы его с ребятами здорово-таки отметелили, которого я еще в газету хотел продернуть, когда он сачковал на выколке дров. И, хотя был куда здоровее меня — фитиль такой, долговязина, — он было припух, но всего того, конечно, не забыл.
Долдон, видимо, никак не мог решить, с чего ему начать: наброситься ли сразу на меня или сначала привязаться к Оксане. Он поглядывал то на нее, то на меня, поигрывая плечиками, давая понять, что сейчас что-то будет. Но дурак — так он и есть дурак: он встал мне раз под левую руку, мою любимую, и я, не дожидаясь, покуда он объявится, с оттяжкой влепил ему точнехонько по хрусткому носу.
Пока он промаргивался, я отскочил, чтобы выяснить, нет ли кого за спиной, и приготовиться к ответной атаке. Долдон мог быть не один, а единственным таким ударом его не проймешь.
Тут я увидел, что от ворот на дорогу бежит Мамай, за ним трое оглоедов, и тяжело, как танк, в мою сторону разворачивается Витька Бугай.
Неужели Мамай на меня?.. — подумал я.
И вдруг, вспомнив про пистолет, холодно решил: если они полезут на меня всем скопом — стреляю.
Для начала хотя бы в воздух — авось осекутся. А не осекутся — пускай уже и сейчас молятся. В обойме как-нибудь семь патронов — как у взаправдашнего.
Один — в молоко, остальные...
Я сунул руку в правый карман и стал ждать.
Не добежав до нас, Мамай остановился, поглубже натянул на голову шлем и, по-блатному зашмыгав носом, пошел на Долдона, единым дыхом сказав:
— Сукаотвалиатопастьпорву!
Огольцы, бежавшие за Мамаем, оторопело остановились тоже. Остановился Бугай, заулыбался, словно его такой оборот совершенно устраивал. Оторопел и Долдон: против нас с Мамаем вдвоем ему было явно непросвет, а еще не считано было, кто из пацанов на нашей, кто на его стороне.
Он заприкладывал руку к ушибленному носу и забубнил просящим голосом:
— Чего вы, чего вы, ребя?.. Я же ничего...
Мамай подошел ко мне почти вплотную, покосился на Оксану и, поигрывая белками, процедил так, чтобы слышали только я да она:
— Шмару свою защищаешь?
Мамай поступил по дружбе, как настоящий кореш, но я совсем не думал, что тут всему и конец. Тем более, что такой вопрос, я знал, интересовал сейчас не одного Мамая. Теперь он делал вид, что хочет еще и разобраться в происшедшем по совести.
Самое плохое, что рядом стоит, по-прежнему глядя на всех ненавидящими, словно слепыми глазами, Оксана. Если даже сейчас они нас и не тронут, потом, обсудив всякие подробности и раззадоривая друг друга, не дадут ни мне, ни ей ни житья, ни проходу. И ничего сделать
— За семью Бори из Белостока я кого хошь удавлю! — выкрикнул я в голос, крутя белками наподобие Мамая.
После этого я мог драться уже хоть до визга, отстреливаться, даже царапаться, не опасаясь выглядеть смешным в чьих бы то ни было глазах и не боясь, что хоть капля грязи попадет на Оксану. Против нечем было крыть ни Мамаю, ни всем остальным.
Пользуясь своим верхом, я направился к замершей куче мале, крича:
— Р-ррразойдись!
Оксана стояла бледная, провожая меня ничего не видящим, словно сквозь слезы, взглядом. Она, видимо, еще не совсем поняла, что тут сейчас произошло.
— Во, девка, а? — восхищенно крякнул Бугай. — Ай-яй-я-яй, ну что за девчонка! — вдобавок пропел он из известной песенки, окончательно разрядив обстановку. — За такую бы и я кому-нибудь ноги вырвал, а сказал, что так было.
Девчонки начали выкарабкиваться одна из-под другой, опять уже хохоча. Никто больше не плакал, кроме той маленькой, у которой порвали платье, наверное новое. Ко мне подошел Манодя:
Чего ты? Мы же понарошке, шутейно. Ну, нечаянно так получилось. Онняачен! — подправил он сам по своей привычке.
— За нечаянно бьют отчаянно! — сказал я ему, прикидываясь, что все пока грозен.
Мимо нас, воображулисто покачивая бедрышками, прошли Томка с подружкой. Фря какая, фик-фок на один бок! Не поворачивая головы, она кинула, презрительно вздернув верхнюю губу:
— Дураки. Их шли поздравить с праздником Победы. Как будто они мужчины.
Меня ее слова, как ни странно, задели, хотя я давно привык не обращать внимания на Томкины речи. Действительно, надо же было случиться такой глупой бузе в такой день. По этому поводу я отвесил Маноде какой-никакой подзатыльник — он ведь был главным всему виновником... Как это у него? — мокинвонив...
