Мой любимый sputnik - Мураками Харуки (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

Все, что осталось мне от Сумирэ, — несколько ярких воспоминаний (среди них, конечно, и память о том, как страстно я желал ее в тот вечер, когда она переезжала на новую квартиру). Кроме того — два-три длинных письма и дискета.

Сколько раз я читал и перечитывал ее тексты… Так часто, что уже мог цитировать их наизусть. И только в эти мгновения я ощущал, что мы снова вместе, а наши души сливаются воедино. Ничто другое не захватывало мое сердце, не согревало его так, как эти строки Сумирэ. Я чувствовал близость друга. Так бывает, когда едешь ночью в поезде, вокруг — бесконечная целина, а вдалеке видишь крошечные огоньки деревенских домов. Ахнуть не успеваешь — они уже позади, исчезли, поглощенные тьмой. Но если закрыть глаза, еще какое-то время продолжаешь их видеть: светлые точки, оставшиеся висеть на сетчатке.

Я просыпаюсь среди ночи, вылезаю из кровати (все равно уже не заснуть), перебираюсь на кресло и, слушая голос Шварцкопф, обвожу контуры своих воспоминаний о том маленьком греческом острове. Одну за другой рисую картины прошлого, словно медленно листаю страницы книги. Чудесный песчаный пляж, совершенно безлюдный, кафе под открытым небом, у самого причала. Пятно пота, проступившее сзади на рубашке официанта. Точеный профиль Мюу и искрящаяся на солнце гладь Средиземного моря, на которое я смотрю с веранды. Памятник несчастному казненному Герою, неизменный посреди площади. А еще — греческая музыка, доносившаяся с гор глубокой ночью. Я отчетливо помню колдовской свет луны, странные звуки. То, что случилось со мной, когда я проснулся, разбуженный этой музыкой, — ощущение глубокого отрыва от самого себя. И бестелесная боль — несуществующая на самом деле, — которая пришла ко мне в полночь: будто нечто острое, с заточенным концом долго и медленно входило в мое бесчувственное тело.

Сидя в кресле, я закрываю ненадолго глаза, потом снова их открываю. Медленно делаю вдох, за ним — выдох. Пытаюсь о чем-то думать, потом решаю не думать вовсе — бестолку. Впрочем, эти состояния на самом деле практически не различаются между собой. Чем, вообще, одно отличается от другого, где четкая разница между тем, что существует и чего нет? Мне это непонятно. Я сижу и смотрю в окно. Светает на глазах, по небу плывут облака, поют птицы, занимается новый день, который начинает собирать вместе все мысли и чувства людей, живущих на этой планете.

Однажды в Токио я видел Мюу. Прошло больше полугода с тех пор, как пропала Сумирэ, была середина марта, теплый воскресный день. Низкие тучи сплошной полосой затянули все небо, казалось, вот-вот пойдет дождь. С утра все вышли из дома с зонтиками. Мне нужно было навестить родственников, которые жили в центре, и по дороге к ним, в районе Хироо я заметил темно-синий “ягуар”, ползущий в пробке перед перекрестком неподалеку от магазина “Мэйдзия”<Хироо — квартал Токио, где расположены посольства и дорогие жилые дома “Мэйдзия” — сеть магазинов импортных и дорогих отечественных продуктов >. Я ехал в такси, “ягуар” двигался в левом ряду — для движения только прямо. Я обратил внимание на эту машину из-за того, что за рулем сидела женщина с роскошными белоснежными волосами. Глубокий синий цвет абсолютно чистой — без единого пятнышка — машины и белизна волос женщины издалека смотрелись ярким контрастом. Я видел Мюу только с черными волосами, так что мне понадобилось какое-то время, чтобы в голове совпали два разных образа, но, без сомнения, это была она. Все так же красива и прекрасно ухожена. Как и прежде. При взгляде на белизну ее волос перехватывало дыхание. С этими белыми волосами Мюу казалась строгой, чуть ли не мифической богиней. Было ясно сразу: к этому человеку так просто не подступиться.

Эта Мюу не имела ничего общего с той женщиной, которой я махал на прощанье рукой в порту греческого острова. Всего полгода прошло, но, казалось, она изменилась совершенно. Наверное, все дело в цвете волос. Хотя нет, не только в этом.

“Пустая оболочка” — первое, что пришло мне в голову, как только я увидел Мюу. Она была похожа на совершенно пустую комнату, из которой разом ушли все, кто там был. Что-то очень важное — как тот роковой смерч, который обрушился на Сумирэ, или то, что заставило ходить ходуном мое сердце, когда я стоял на палубе отплывающего парома, — навсегда покинуло Мюу. А в том, что сохранилось, главным стало не “быть”, а “не быть”. Не тепло человеческой жизни, а покой воспоминаний. Я не мог избавиться от навязчивого ощущения, что пронзительная белизна этих волос напоминает мне цвет побелевших от времени человеческих костей. Я сделал вдох, но выдохнуть какое-то время не мог.

Ее “ягуар” то вырывался чуть вперед, то оказывался позади моего такси, но Мюу не замечала, что я рядом и пристально за ней наблюдаю. Я тоже никак не давал о себе знать и не звал ее. Что я мог ей сказать — непонятно, да и окна ее машины были плотно закрыты. Мюу сидела, положив обе руки на руль, абсолютно прямо, и сосредоточенно смотрела вдаль. Может, о чем-то серьезно думала. А может, слушала “Искусство фуги”. За все это время выражение ее лица не менялось — оставалось жестким, ледяным. Похоже, она даже не моргнула ни разу. В конце концов загорелся зеленый, ее темно-синий “ягуар” поехал прямо, в сторону Аояма, а мое такси осталось ждать поворота направо.

“Вот так мы и живем сейчас, каждый сам по себе, со своей жизнью”, — подумалось мне Неважно, какими бы глубокими и необратимыми ни были наши потери, как бы ни было дорого нам то, что у нас отобрали, вырвали прямо из рук, неважно, что и мы сами изменились настолько, что от нас, прежних, осталась одна лишь кожа, — мы можем и дальше, все так же без лишнего шума, тянуть эту лямку. Простирать руки и цепляться за время, отпущенное нам, а потом — снова оставаться ни с чем, следя за тем, как оно уходит в прошлое. Проделывать это снова и снова, как привычную, рутинную работу, достигая почти виртуозных результатов порой. Я чувствовал, что от этих мыслей у меня в душе расползается чудовищная пустота.

Конечно, она не искала меня, вернувшись в Японию, — просто не могла этого сделать. Никак не могла. Вместо этого выбрала молчание, ей хотелось запрятаться в какой-то безымянной глуши и там бережно хранить, лелеять свои дорогие воспоминания. Так я себе это представлял. Разве мог я винить ее за это? Нет. И конечно же, никакой ненависти к Мюу я не чувствовал.

Вдруг в тот момент у меня перед глазами возникла бронзовая статуя отца Мюу в маленьком горном поселке на севере Кореи. Я представил себе небольшую площадь, ряд низеньких домов и памятник, покрытый слоем дорожной пыли. Там всегда дует сильный ветер, скручивая стволы деревьев самым невероятным образом. Не знаю, почему, но этот бронзовый памятник и Мюу, положившая руки на руль “ягуара”, слились в моей душе в один образ.

Я подумал: может, все на свете с самого начала где-то тихонько потерялось и находится очень далеко. По крайней мере, есть одно такое тихое, спокойное место, куда все должно пропадать, соединяясь там воедино, наслаиваясь друг на друга, образуя некую фигуру. А мы всю жизнь только и делаем, что отыскиваем то одну, то другую потерю — словно вытягиваем их на свет божий за тонкие нити, к которым они привязаны. Я закрыл глаза и попытался вспомнить: сколько же там, в этой общей куче потерь, может быть моего — всего прекрасного, что навсегда ушло из моей жизни. Как бы это удержать, зажать в своих ладонях и не отпускать… Если бы я только мог — хотя бы еще на мгновенье.

Я вижу сны. Иногда мне кажется, что это — единственное правильное занятие на свете. “Видеть сны, жить в мире снов”, как писала Сумирэ. Правда, это не длится долго. В какой-то момент приходит пробуждение и возвращает меня обратно.

Я просыпаюсь в три часа ночи, включаю свет, сажусь в кровати и смотрю на телефон у подушки. Представляю себе Сумирэ в будке: вот она закуривает сигарету и нажимает на кнопки аппарата — набирает мой номер. Волосы всклокочены, мужской пиджак в елочку слишком велик, носки надеты не на ту ногу. Она хмурится, иногда закашливается от дыма. Ей не сразу удается справиться с номером и набрать его правильно до последней цифры. Но у нее в голове засело такое, что — кровь из носу — нужно непременно обсудить со мной. И мы будем болтать долго-долго, но так и не переговорим обо всем до самого утра. Например, о различии между “символом” и “знаком”. У телефона такой вид, будто он вот-вот зазвонит. Но он не звонит. Я лежу и, не отрываясь, бесконечно долго смотрю на молчащий аппарат.