Невинный, или Особые отношения - Макьюэн Иэн Расселл (библиотека электронных книг TXT) 📗
В караулке был деревянный столик с телефоном. Гласе убрал телефон на пол и, крякнув, водрузил ящик на стол. Вчетвером они еле умещались вокруг. Леонард достаточно хорошо знал Гласса и понимал, что все эти хлопоты и перетаскивания испортили ему настроение. Он отступил назад, шумно дыша носом и поглаживая бороду. Он принес ящик, остальное полагалось делать часовым. И они могли не сомневаться в том, что о любой их ошибке будет доложено по инстанции.
Свой ящик Леонард поставил у стола. Он намеревался подождать снаружи, чтобы не присутствовать при самой проверке. После того сна он не хотел больше ничего видеть. Вдобавок было весьма вероятно, что кого-нибудь из молодых солдат вырвет в тесном помещении. Если не всех троих. Однако он задержался на пороге. Трудно было туда не смотреть. Его жизнь вот-вот должна была измениться, но он не чувствовал ничего особенного. Он сделал все возможное и знал, что он не такой уж дурной человек. Первый часовой отставил винтовку и принялся расстегивать вторую лямку. Леонард наблюдал за этим словно издалека. Мир, который мало интересовался Отто Экдорфом готов был взорваться негодованием после его смерти. Солдат поднял крышку, и все посмотрели на свертки внутри. Они были упакованы экономно, но все же мало походили на электронные приборы. Даже Гласе не мог скрыть любопытства. Запах клея и резины был густым, как табачный дым. Из ничего у Леонарда родилась мысль, и он приступил к действиям не размышляя. Он протиснулся к столу как раз в тот миг, когда часовой протянул руку, чтобы вынуть один из свертков. Леонард взял юношу за запястье.
– Прежде чем этот осмотр будет продолжен, мне надо сказать несколько слов лично мистеру Глассу. Возможны серьезные осложнения, связанные с секретностью, и мне не потребуется больше минуты.
Солдат убрал руку и повернулся к Глассу. Леонард закрыл ящик.
– Ну как, согласны? – спросил Гласе. – Только минуту.
– Пожалуйста, – ответил один из часовых.
Вслед за Леонардом Гласе вышел из будки. Они остановились у красно-белого шлагбаума.
– Извини, Боб, – сказал Леонард, – я не знал, что они полезут внутрь.
– Они новенькие, только и всего. Напрасно ты вывозил отсюда оборудование. Леонард оперся на шлагбаум. Терять ему было нечего.
– Я сделал это не без причины. Послушай. Боюсь, мне придется остановить эту проверку, чтобы избежать более серьезных нарушений. Я должен сказать тебе, что у меня допуск четвертой степени.
Гласе подобрался, точно по команде «смирно».
– Четвертой степени?
– Это связано с технической стороной дела, – сказал Леонард и полез за бумажником. – У меня четвертый допуск, а эти ребята собираются запустить лапы в то, что их абсолютно не касается. Я хочу, чтобы ты позвонил Макнамй на Олимпийский стадион. Вот его карточка. Пусть он свяжется с дежурным офицером. Осмотр должен быть прекращен. Содержимое этих ящиков сверхсекретно. Скажи об этом Макнамй, он поймет, о чем речь.
Гласе не стал задавать вопросы. Он повернулся и быстро, пошел обратно в будку. Леонард слышал, как он велел часовым закрыть ящик и затянуть лямки. Кто-то из них, должно быть, попытался возразить, потому что Гласе прикрикнул: «А ну живо, солдат. Не воображай о себе слишком много!»
Пока Гласе говорил с Макнамй, Леонард бродил по обочине. Весеннее утро обещало быть чудесным. В канаве у дороги росли желтые и белые цветы. Здесь не было растений, которые он мог бы определить. Через пять минут Гласе вышел из караульного помещения. Солдаты несли ящики за ним. Леонард с Глассом подождали, пока они вновь погрузят багаж в машину. Затем часовые подняли шлагбаум и, пропуская их автомобиль, вытянулись по стойке «смирно».
– Дежурный офицер чуть шкуру не спустил с этих бедолаг, – сказал Гласе. – А Макнамй – с дежурного офицера. Видать, у тебя там секрет не из последних.
– Это точно, – сказал Леонард.
Гласе остановил машину и выключил двигатель. Дежурный офицер и двое солдат ждали их около двойных дверей. Прежде чем вылезти, Гласе положил руку на плечо Леонарду и сказал:
– А ты далеко продвинулся с тех пор, как жег во дворе картон. Они вышли. Леонард ответил поверх крыши «жука»:
– Я считаю, что мне оказали честь.
Солдаты взяли ящики. Дежурный офицер спросил, куда их отнести, и Леонард назвал туннель. Он хотел пойти туда и немного успокоиться. Но Гласе и дежурный офицер отправились с ним, а солдаты шагали следом. Когда они спустились в яму, ящики погрузили на маленькую деревянную тележку, и солдаты повезли ее, толкая перед собой по рельсам. Они миновали мотки колючей проволоки, за которыми начинался русский сектор. Через несколько минут они все протиснулись мимо усилителей, и Леонард показал место под столом, куда надо было поставить груз.
– Черт возьми, – удивился Гласе. – Я сто раз проходил мимо этих, ящиков, и ни разу мне даже в голову не пришло заглянуть туда. – И сейчас не стоит, – сказал Леонард. Дежурный офицер взял проволоку и опечатал ящики.
– Чтобы никто не открыл без вашей санкции, – сказал он.
Они отправились в столовую выпить кофе. Леонардов допуск четвертой степени явно поднял его в глазах американца. Когда Гласе напомнил о поездке в Шпандау на встречу с сержантом из Шотландского полка, Леонард самым естественным образом приложил руку ко лбу.
– Не могу. Я две ночи не спал. Давай лучше завтра. И Гласе ответил ему:
– Ладно, не волнуйся. Я все сделаю сам.
Он предложил Леонарду подбросить его домой. Но Леонард не был уверен, что ему стоит ехать туда. У него появились новые проблемы. Он хотел обдумать их в каком-нибудь спокойном месте. Поэтому Гласе высадил его на окраине города у «Гренцаллее», конечной станции метро.
Несколько минут после отбытия Гласса Леонард ходил по вестибюлю станции, наслаждаясь свободой. Он таскал эти ящики месяцы, годы. Он сел на скамью. Их больше с ним не было, но он еще не избавился от них. Он сидел и смотрел на свои заклеенные пластырем ладони. Температура в туннеле достигала восьмидесяти градусов1, а под столом около усилителей могла быть и выше. Через два дня, если не раньше, от ящиков начнет пахнуть.
Возможно, их и удалось бы вынести оттуда под каким-нибудь соусом, если бы его снова выручил четвертый допуск, но Макнамй наверняка уже едет на склад со стадиона, горя нетерпением узнать, какое такое оборудование попало Леонарду в руки. Ситуация казалась безвыходной. Он собирался оставить ящики вблизи железной дороги, по которой путешествовали массы людей, в том числе и из-за границы, а кончил тем, что оставил их в крохотной комнатке, где они были однозначно связаны с ним. Да, теперь он влип. Он пытался сосредоточиться и найти выход, но в голове у него вертелась лишь мысль о том, как безнадежно он влип.
Напротив его скамьи находилась билетная касса. Он опустил голову на грудь. На нем был хороший костюм с галстуком и начищенные ботинки. Можно было не опасаться, что его примут за бродягу. Он вытянул ноги и спокойно проспал два часа. Хотя сон его был глубоким, Леонард слышал шаги пассажиров, отдающиеся эхом в вестибюле станции, и ему было приятно сознавать, что он спит в безопасности среди этих незнакомых людей.
Он очнулся в ужасе. Было десять минут первого. Наверное, Макнамй уже ищет его на складе. Если ученый проявит беспечность или нетерпение, он может даже воспользоваться своей властью и вскрыть печати на ящиках. Леонард встал. В его распоряжении оставался только час или два. Ему нужно было с кем-то поговорить. Мысль о Марии причиняла боль. Он не мог пойти в ее квартиру. Он отсидел себе зад на жестких планках скамьи, его костюм помялся. Он побрел к кассе. Усталость мешала ему соображать. Вместо этого он просто начал действовать, точно повинуясь приказам. Он купил билет до «Александерплац» в русском секторе. Поезд уже стоял на путях, а на «Германплац», где ему надо было сделать пересадку, сразу появился второй. Эта удача укрепила Леонарда в его намерениях. Что-то влекло его к цели, к огромному, устрашающему решению. От «Александерплац» пришлось десять минут идти по Кенигштрассе. Один раз он остановился и спросил дорогу.
