Концертмейстер - Замшев Максим (лучшие книги онлайн TXT) 📗
— Аглая! Ну что же ты! — Лев Семенович сделал многозначительную паузу. — Проходи. Мы на кухне чаи гоняем. Сейчас Светлана появится, и все вместе потрапезничаем посерьезней.
— Ой, нет. Это совсем неудобно. — Аглая покачала головой. — я правда не вовремя.
— Да нет уж! — Арсений оживился. — Не отпустим тебя.
Четыре человека за кухонным столом разместились не без труда, а сама кухня сразу уменьшилась в размерах.
— Ну что, Дмитрий, давай ухаживай за Аглаей… — Лев Семенович нервно потирал рукой подбородок.
Димка весь испереживался. И не только подозрение, что Аглая ни с того ни с сего явилась к ним, чтобы увидеть Арсения, заставляло его сидеть как на иголках и судорожно прикидывать, как же себя вести. Ему надо было как-то дать знать подруге, чтобы она не касалась в разговоре их особых отношений. То, что дед и Арсений, скорее всего, наблюдали окончание их прогулки из окна, — не страшно. Но вот если узнает мать… Она так рьяно претендует на полный контроль над ним, что запросто рассвирепеет, когда вскроется, что он уже с осени проводит с Аглаей столько времени, а сегодня еще и распивал с ней алкогольные коктейли. Да. Дед пару раз видел их во дворе, но, очевидно, матери не рассказал. В этом плане он молодец. Никогда не стучит. Если что не нравится, все говорит напрямую.
Ну зачем она к ним заявилась?
Димке почему-то не приходило в голову, что мать вполне могла наблюдать из окна их совместные прогулки.
Он смотрел на губы Аглаи. Совсем недавно они целовались. И ей, похоже, понравилось. Несмотря на то что для него это первый опыт. Или он это сам выдумал? А не ляпни он ей, что Арсений здесь, пришла бы она сюда? И что ей так срочно понадобилось от мамы? Почему она ему ничего не сказала об этом?
— Ну чего ты застыл? — торопил Лев Семенович Димку. — вот заварка, вот кипяток…
— Тебе с сахаром? — обратился старик уже к Аглае.
— Угу, — ответила Аглая и продолжила еще более елейным тоном: — Хорошо у вас так. Тепло. Будто печь натопили.
— Это оттого, что мы тут уже чайников пять вскипятили за последнее время… — пошутил Арсений.
— От чайника такого не бывает. Просто топят хорошо. У вас хуже? — Димку разозлило, как блестят глаза Аглаи и как она смотрит на Арсения, поэтому он произнес это слишком уж агрессивно, что не очень соответствовало моменту.
Точно она притащилась, чтобы на него поглазеть!
Димке захотелось выйти из-за стола, убежать в свою комнату, погасить свет, накрыться с головой одеялом и лежать так, пока в голову не придет что-нибудь путное.
Тут все услышали усталые повороты ключа в замке, потом звук шагов, еще какие-то шуршания.
Мужчины в кухне замолчали в ожидании чего-то. Только Аглая встрепенулась, вскочила и вышла в прихожую.
— Здравствуйте, Светлана Львовна! — Аглая не подошла, а почти проскользила по паркету к хозяйке. — А я к вам.
— Привет! Ко мне? — Светлана Львовна поставила сумки с только что купленными продуктами на пол. — Деточка, что случилось?
— Ну… — Аглая повела плечиками и сделала робкую паузу. — В общем, мне надо срочно подтянуть английский. Хотела спросить, не согласитесь ли вы.
— Неожиданно. В каком смысле подтянуть? Какова цель?
— Вы разденьтесь сначала. А то я задерживаю вас. У вас наверняка хватает хлопот. Я много времени не отниму.
Силуэт Льва Семеновича отделился от кухонной двери.
— Света. Мы тебя уже заждались. Я пригласил Аглаю откушать вместе с нами.
— Вот и отлично. — Светлана сняла с себя шарф и положила его на верхнюю полку одежного шкафа. — Арсений, Дмитрий, ступайте в комнату с дедушкой. А мы пока с нашей гостьей здесь посекретничаем да поколдуем.
Мужчины удалились, взяв с собой чашки.
Светлана Львовна симпатизировала Аглае. Не сказать, что они много и часто общались, но весь внешний вид Аглаи, ее манера поведения, ее голос импонировали матери Димки и Арсения. Бывало, они сталкивались около дома и обменивались ничего не значащими репликами о погоде, излюбленной теме советских людей, интересовались делами, здоровьем, могли даже обсудить какую-нибудь шумную телевизионную премьеру, если таковая имелась. Причем Аглая порой поражала соседку точностью и дерзостью оценок. И каждый раз Светлане становилось после этого как-то хорошо и спокойно. Есть же еще в этой стране нормальные, обходительные люди, радовалась она. А иногда, заметив издалека изящную и трогательную фигуру Аглаи, меряющую пространство мелкими шажочками, Храповицкая горевала: что ждет эту с таким не совковым вкусом одевающуюся, такую эффектную, такую развитую и свободомыслящую девушку в Совдепии? Ничего хорошего. Выйдет замуж, родит детей, красота сотрется, хлопоты умножатся, характер испортится. Не отдавая в этом себе отчета, Светлана Львовна видела в ней себя много лет назад.
Ту себя, какую она потеряла.
Обнаружив девушку у себя дома, Храповицкая сперва, само собой, удивилась. А потом обрадовалась. Аглая — это то, что ей сейчас надо.
— Помоги мне, голубушка. — Светлана Львовна взяла одну из принесенных сумок и понесла ее на кухню.
Аглая схватила другую и устремилась вслед за хозяйкой.
Светлана Львовна посмотрела на девушку, покачала головой и куда-то ушла. Когда возвратилась, протянула ей фартук в разноцветную полосочку:
— Вот. Надень. Ну что, картошку успеешь быстро почистить? Думаю, мужчины от жареной картошки не откажутся. Суп и котлеты у меня есть. Салат какой-нибудь сейчас сварганим.
— Конечно.
Светлана достала из ящика стола серый нож с чуть изогнутым лезвием, с крупной, расширяющейся к концу ручкой:
— Вот. Старый, но надежный. Моя мама эти ножи купила еще до войны. И она приучила меня обязательно раз в неделю носить их к точильщику. Вот я вчера как раз носила. Так что нож в полном порядке. Приступай, а я пока закуски сделаю. Стол у нас намечается праздничный.
До сего момента Аглая бывала у Норштейнов дважды. Первый раз она помнила крайне смутно и знала о нем в основном по родительским рассказам, неизменно сопровождавшимся хохотом. Аглае было года два, и Лев Семенович пригласил несколько музыкантов, соседей по дому, для того чтобы сыграть им свой новый фортепианный цикл, написанный по мотивам стихотворений Поля Элюара. Семья Храповицких-Норштейнов еще была крепка и беззаботно счастлива, а отношения Динского и Норштейна пока не испортились.
До последней и решительной хренниковской борьбы с авангардистами, в коей Эдвард Михайлович примет самое активное участие, оставалось еще больше пятнадцати лет.
Динские оказались в числе приглашенных. И так вышло, что маленькую Аглаю не с кем было оставить. В итоге рискнули взять ее с собой. Слушала малышка очень внимательно, ни разу не пискнула. Когда ее мать с ужасом обнаружила, что диван, на котором сидят Динские, несколько промок, поначалу не разобрала, в чем дело. То ли от восторга, то ли по несчастному стечению обстоятельств Аглая незаметно для всех описалась. Родительница замерла от ужаса, боясь шелохнуться и привлечь к себе внимание. Лев Семенович продолжал вдохновенно играть, гости — зачарованно слушать, и только Мария Владимировна, быстро смекнув, в чем дело, пришла на помощь. Она тихонечко вышла, показанно съежившись, словно от холода, потом вернулась с горячей грелкой и потихоньку приложила ее к обмоченному месту. Конфуза удалось избежать.
Второй раз Аглая забегала совсем ненадолго уже после отъезда Арсения. Ее мама сильно грипповала, а у Норштейнов как раз имелось подходящее лекарство, которое было довольно трудно достать. Тогда Лев Семенович выдал ей заветный тюбик в прихожей. Ни чаевничать, ни обедать не позвал.
И вот третий раз.
Только почему она чувствует себя так, будто бывала здесь раньше неоднократно и ей все здесь знакомо, включая этот древний и тяжелый нож, которым так неудобно счищать с картошки грязную кожуру?
Лев Семенович и два его внука в ожидании банкета разместились в комнате, нынче служившей и гостиной, и столовой, и спальней дедушки. С потолка свисал матерчатый оранжевый абажур с длинной бахромой. Свет лампы, пропущенный через ткань, смягчался и настраивал домашнюю жизнь на неспешно-сказочный уют, такой тягучий, что будь рядом старухи-парки, они бы нашли, что сплести из этого воздуха. К Арсению подбирались добрые призраки детства, которые до сих пор еще жили здесь и помнили, как он часами предпринимал попытки стать абсолютным продолжением инструмента, неразделимым человеком-кентавром.
