Счастье™ - Фергюсон Уилл (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

– Вот, – сказал Гарри. – Видите? Мое резюме, а вот фото 8х10. Снимок неудачный, я тут выгляжу фунтов на десять толще, чем есть. Видите? Вот где я снимался. Вот где я играл на сцене, а это – наш режиссер. Можете позвонить ей, она все подтвердит.

Эдвин не верил своим глазам. Действительно, резюме Тупака Суаре.

– Тут написано, что вы «идеально подходите на роли смуглых преступников романского происхождения и/или любовников». – Он приподнял бровь.

– Так считает мой агент, – смутился Гарри.

– Вы и вправду танцуете чечетку и играете на саксофоне?

– Нет. То есть не совсем. Каждый немного приукрашивает резюме, так ведь?

Эдвин положил резюме на стол и задал единственно важный вопрос:

– Кто такой Тупак Суаре? Кто настоящий Тупак Суаре?

Ответ оказался неожиданным.

– Тупака Суаре нет, – сказал Гарри. – И никогда не было. Это обман. Вас надули, Эдвин. Меня взяли дублером – и только потому, что ваш босс начал платить за интервью. Я должен был общаться с прессой, давать интервью, продвигать книгу, чтобы читателям было кого обожать. Тупака Суаре не существует. Это просто роль, на которую меня взяли.

– Кто, Гарри? Кто вас взял? Гарри глубоко вздохнул:

– Один тип в Райских Кущах. Его зовут Джек Макгрири.

Эдвин откинулся на спинку стула.

– Макгрири. Что-то знакомое. Не он хозяин вашей квартиры?

– Нет, – ответил Гарри. – Я увидал его впервые в театральном агентстве Силвер-Сити. Я работал в театре, играл пантомимы на одного актера, в экспериментальных пьесах, например в одной деконструк-тивистской, она строилась только на звуке «My». Ее очень хорошо приняли, особенно альтернативная пресса. Местное художественное сообщество восторгалась ею, словно…

– Гарри, у меня ружье, не забывайте.

– Простите. На чем я остановился?

Эдвин издал нечто среднее между вздохом и рычанием:

– Театр в Силвер-Сити.

– Ну да. Этот мистер Макгрири пришел и спросил, хочу ли я разбогатеть и жить в огромном особняке. Я ответил «да» – по вполне понятным для актера причинам. Это ведь роль на всю жизнь. Тогда он спросил, смогу ли я сыграть пьесу на тему восточноиндийской мистики. Моя мать – итальянка, отец – мексиканец, поэтому я сказал: «Вряд ли. Я ничего не знаю про Индию». Но мистер Макгрири ответил: «Не беспокойся. Помнишь Арчибальда Белани? Голубоглазого англичанина, который убедил весь мир в том, что он туземный старейшина по имени Серая Сова? Много лет водил всех за нос. Люди видят только то, что хотят». Ну я и согласился. Никаких проб, никаких звонков. Пожали руки и поделили доход, так сказать. Наняли меня перед первым интервью Опры. – Гарри подошел ближе, сел и умоляюще взглянул на Эдвина. – Поверьте, не думал я, что все так закончится. Поворот сюжета оказался неожиданным. Вначале большую часть денег я платил бывшим друзьям. Ну понимаете, подкупил однокашников… потом давал взятки моим университетским преподавателям. Но когда они прочли эту книгу, то начали возвращать мне деньги. Говорили, что я гений, хотя я объяснял, что к этой книжке не имею никакого отношения. Заучил лишь несколько ключевых моментов.

– Да, – сказал Эдвин. – Я видел, как вы фонтанировали заученными наизусть откровениями.

– Мне очень жаль, – сказал Гарри. Искренне сказал. Он заерзал в кресле, продолжая держать руку на весу. – Я не такой уж плохой человек – просто я плохой гуру. Поймите, это работа. То есть я просто играл. Я все ждал, когда меня подловят, но не дождался. Им нравится быть в дураках. Они предпочитают жить в иллюзии. Ведь я даже не смог правильно подделать акцент. Я прошел только вводный курс по диалектам и не изучал восточноиндийские разновидности. Я освоил дюжину вариантов кокни и все английские акценты, но на первом курсе у нас не было пакистанского или хинди… А на втором вместо этого я изучал компьютеры. Поэтому мистер Макгрири решил, что для Тупака Суаре подходит богом забытая деревенька на севере Бангладеш, вряд ли ее кто-то знает. С акцентом у меня были большие трудности. Обидно, ведь с ирландским все в полном порядке. Правда. У меня четверка с плюсом. Хотите послушать? «У акчьорра из гьоррода Дьюблина оказаллась каррьерра загьюблена…»

– Лимерики оставьте для поклонниц, – сказал Эдвин.

– Но я их прекрасно читаю, – искренне возразил Гарри.

– Ружье, Гарри. Помните?

– Да, – выдохнул тот и поник.

– Ваша оценка по диалектам меня не интересует, ясно?

Гарри растерянно опустил глаза.

– То же самое сказал мистер Макгрири, но не так вежливо. «Ты болван. Кто поверит итало-мексикано-американцу с ирландским акцентом да еще по имени Тупак Суаре?» Все время по голове меня лупил. Нехороший человек. Ему самому нужно обратить внимание на ребенка внутри себя.

– Где он сейчас, этот мистер Макгрири?

– По-моему, до сих пор в Райских Кущах. Эдвин поднялся.

– Спасибо, Гарри. Рад был познакомиться. Извините за палец.

– Знаете что, – сказал Гарри. – Будьте поосторожнее в Райских Кущах. Он хитрый.

Глава сорок четвертая

Мэй Уэзерхилл взяла себе имя Сахарная Вата, и ее, словно кисею теплым осенним ветром, носило из коммуны в коммуну, пока она не бросила якорь среди любвеобильных братьев и сестер северной Обители Счастья™ (Сто седьмой филиал Общины Онейда).

Дни сменялись днями, время словно исчезло. Не было ни календарей, ни часов, ничто не делило мир на дни и минуты. Не было унылого утра понедельника, ни веселого пятничного вечера, ни воскресного одиночества.

Мэй бродила по садам пряных трав, знакомилась и занималась любовью с людьми в белых одеждах, похожими друг на друга как близнецы, и улыбалась до онемения лица и сердца. Она ощущала, как ее мир постепенно обретает равновесие и покой. Вела беседы, похожие как две капли воды. Одно сияющее лицо сменялось другим, но разговоры велись прежние. Никто не язвил. Не сплетничал. Никто никогда не плакал – но и не смеялся до слез и колик в животе. Ни смеха. Ни слез. Рай на земле, в истинном смысле слова. Все соглашаются друг с другом, перепархивают от одной группки к другой. Никто ничего не знал про Мэй, но все искренне ее любили. Теплое солнце, чудесные люди: святые любящие вегетарианцы в простых грубых одеждах. На порогах разбросаны цветы, прялки бесконечно крутились вечерами, а вечера длинные, сумерки золотистые. Все сословное и застойное исчезает… [10]

И Мэй была счастлива. Безмерно счастлива. Жизнь стала безмятежной и спокойной, и она, глядя в зеркало, больше не видела неполноценную личность, набор недостатков и изъянов. Она практически не видела себя. Но это неважно. На седьмой день Сестры Счастья™ убрали все зеркала, изгнав одним простым деянием из жизни гордыню, неуверенность и суету.

Возможно, именно близость турбазы «Шератон Тимберленд» начала подрывать спокойствие Мэй. Каждый день она ходила босиком на рынок мимо пустого, вьюнком поросшего отеля и, проходя, шептала одно имя – имя, которое ее по-прежнему смущало, бесило, влекло и раздражало: «Эдвин де Вальв». Отсутствие Эдвина бросалось в глаза, создавало темную рябь под верхним слоем ее спокойствия, рождало опасные водовороты и неожиданные течения, угрожающие опрокинуть все.

Дни сменялись днями. Росли травы, рушился отель. Жизнь Мэй завернулась лентой Мёбиуса: бесконечное повторение одного и того же дня, неизменные улыбки.

И вот однажды пришло письмо. Словно камнем разбило витраж, проникло под видом блаженства и счастья™. «Слава Тупаку Суаре!» – крупными буквами вывела на конверте дрожащая, но решительная рука. (У Эдвина палец еще не зажил, и ему трудно было писать ровно.)

Письмо оказалось таким же дрожащим, но чувства выражались решительно. Дерзкое и ясное, сверху большими печатными буквами нацарапано: МАНИФЕСТ ДЛЯ МЭЙ. А дальше: