Сага - Бенаквиста Тонино (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Он закуривает сигарету, чтобы потянуть время и подумать, делает несколько затяжек и раздавливает ее в пепельице. Матильда скрещивает руки на груди и смотрит на него настолько надменно, что кажется еще красивее.
– «Феникс» принадлежит мне, Матильда.
Она разражается смехом.
– Жером говорил, что это будет сказочный момент, но даже он не предугадал то, что я сейчас испытываю.
Виктор стучит кулаком по столу, пинает ногой стул и сбрасывает на пол стопку книг. Он похож на раненного стрелой льва, теряющего силы, но продолжающего рычать.
– А ты поваляйся у меня в ногах. Кто знает, вдруг мне тебя станет жаль. Но я могу почувствовать и отвращение. Рискни, если не боишься.
– Ты же знаешь, что такое для меня «Феникс»! Если ты отнимешь его у меня, я…
Виктор резко замолкает, не в состоянии произнести угрозу. Он чувствует что, разъярившись, проиграет партию.
Неожиданно он опускается к ногам Матильды. Прижимается щекой к ее колену. Она рукой проводит по его волосам.
Некоторое время они молчат.
Матильда вспоминает.
Она касается ладонью щеки Виктора. Одна слеза скатывается ей на палец. Она подносит его к губам, чтобы узнать наконец вкус слез того, кто так часто заставлял ее плакать.
– Я придумала и другое решение…
Виктор медленно, словно послушный пес, приподнимает голову.
– Я могу дать тебе шанс и сделать директором моего издательства.
– Все, что захочешь.
– Но при условии, что ты напишешь роман.
– …?
– Большой любовный роман, полный искренних чувств.
Виктор все еще ничего не понимает.
– Я хочу, чтобы ты рассказал историю Виктора и Матильды с первой минуты их знакомства. Первый взгляд, первые слова, первые жесты. Хочу знать все, что с самого начала происходило в твоей душе. Хочу, чтобы там были интимные постельные подробности; хочу вспомнить все, что ты шептал мне на ушко; хочу восторгаться любыми воспоминаниями, о которых могла уже и забыть. Хочу бесконечные описания наших ночных прогулок; хочу, чтобы ты написал о моих ногах, которыми восторгался в то время; хочу знать, о чем ты думал, когда целовал меня в общественных местах. Я хочу, чтобы ты вспомнил о каждом моем романе и о том, как себя вел, получая мои рукописи. Ты вспомнишь о счастливых днях, когда мы только начали работать, и о тех, что последовали за ними. Я хочу, чтобы ты показал расцвет нашей любви и ее упадок. Хочу знать все о твоей встрече с будущей женой, все, что ты скрывал от меня: твои измены, подлость, трусость. Хочу, чтобы ты живописно описал, как заставлял меня страдать. Хочу снова прожить эти двадцать лет. Я хочу эту книгу, для меня одной.
Потрясенный, Виктор даже не пытается встать с колен.
– Я хочу, чтобы это был замечательный роман, чтобы я читала его и рыдала. Даю тебе год. Если он мне не понравится, я швырну его тебе в лицо и ты будешь работать над ним до тех пор, пока он не превратится в маленький шедевр. Ты так любил добиваться этого от меня.
– …Ты действительно потребуешь от меня такого?
– Уверена, что ты не станешь искать себе соавтора; не представляю, что ты можешь рассказать кому-то в мельчайших подробностях нашу историю! Особенно те вещи, которые способны тебя скомпрометировать.
Она разражается хохотом.
– Теперь ты поймешь, легко ли писать о любви. Отправляйся домой и берись за работу. И помни, это должно быть талантливо!
Она открывает дверь и выталкивает его на площадку.
– Тебе нужно всего лишь думать о нас…
3. Луи
Луи входит в театр последним, когда публика уже сидит на своих местах, приготовившись к предстоящему зрелищу и овациям. Такая единодушная реакция зрителей, еще до подъема занавеса, всегда его раздражала. Он думает, а не приходит ли публика в театр лишь для того, чтобы увидеть актеров вблизи и убедиться в волшебной силе их таланта. Луи готов признать, что одни люди умеют сочинять фразы, а другие – произносить их, но он не способен понять, почему все превозносят вторых и забывают первых. Каждый раз при виде переполненного, как сегодня вечером, зала, он представляет, как молодой драматург, живущий в трех шагах отсюда в какой-нибудь жалкой лачуге, пишет пьесу, которая когда-нибудь произведет фурор.
Опоздавшие ищут свои места, остальные уже проявляют признаки нетерпения. Легкий шум проносится по рядам. Перед тем как покинуть зал, Луи бросает последний взгляд на зрителей, занавес, огромные люстры, вечерние наряды и в тысячный раз повторяет себе, что именно из-за всего этого Лиза его и бросила.
Хорошо зная дорогу, он проходит через лабиринт коридоров, пробирается за кулисы и без стука входит в уборную.
Актер, пристально всматриваясь в свое отражение, проводит по ресницам черным карандашом. Заметив в зеркале силуэт Луи, он удивленно оборачивается.
– Станик?
Луи сбрасывает со стула груду одежды и усаживается на него.
– Кто вам позволил войти?
Луи не отвечает. Актер пожимает плечами и продолжает наносить грим.
– Мой выход через пять минут.
– Пять минут для актера – очень много. За пять минут вы можете увести нас очень далеко.
Наклонившись к зеркалу, актер, выставив подбородок, быстрыми движениями наносит на лицо пудру.
– Я что-то не видел вас на похоронах.
– Зато я видел ее тело на полу, кровь на виске, а вы в это время находились в Испании.
– Вы хотите сказать, что ничего не случилось бы, будь я рядом?
– Если такую женщину, как Лиза, оставляют одну на три месяца, это значит, что ее не любят.
Актер вертит головой в разные стороны, чтобы размять шейные позвонки.
– И вы пришли сюда, Станик, только ради того, чтобы сказать мне это?
Луи достает сложенный вдвое листок и протягивает его актеру.
Ты, жалкий сценарист-неудачник!
Можешь еще немного подождать, так как вначале я займусь дерьмовым актеришкой, и он подохнет, как Мольер! Хотя и недостоин такой смерти! А потом наступит и твой черед, Станик.
Актер бросает бумажку на край стола и пожимает плечами.
– Какой-то безумец. Он уже присылал мне похожие письма.
– Самое непонятное в этом деле – существование третьего мужчины. Он утверждает, что любил Лизу больше, чем мы вместе взятые, но только сумасшедший может говорить такое. Вы не знаете, кто бы это мог быть?
– Третьего мужчины не существует, Станик. Это просто какой-то неуравновешенный тип, начитавшийся газет. Полиция считает, что подобные психи никогда не переходят к действиям.
Луи бросает взгляд на пачку писем, лежащую на стуле.
– Он не присылал вам записки с пожеланием успеха, чтобы еще больше нагнести обстановку?
– Может быть, но я никогда не читаю писем перед выходом на сцену. Суеверие.
Несколько озадаченный, Луи на минуту задумывается. Он рассчитывал увидеть перед собой напуганного человека, но пока его ожидания не сбываются.
– Сегодня вечером я уезжаю. Писатель может писать в любой забытой богом дыре, это его единственная привилегия. Зато все заранее знают, где можно найти вас по вечерам в ближайшие три месяца. Прекрасно освещенная мишень.
В дверь стучат, чтобы поторопить актера с выходом. В ответ он ругается.
– Вы пришли сюда ради этого, Станик? Вам хотелось увидеть мой страх?
Молчание.
Неожиданно актер разражается смехом, громким, искренним смехом человека, не нуждающегося в сочувствии.
– Знаете, Луи, почему мне плевать на эти угрозы? Потому что никто: ни вы, ни те, кто ждет в зале, ни даже этот идиот не могут представить, какой панический страх я испытываю сейчас, перед выходом на сцену. Бояться анонимного письма, мне? Бояться жалкого кретина, который хочет напасть на меня в городе? Да это просто смешно…
Обманутый в своих надеждах, Луи утрачивает всю самоуверенность и превращается в обычного зрителя, наблюдающего за последними приготовлениями актера.
– То, что я испытываю сейчас, больше похоже на холодный ужас. Моя жизнь для меня не имеет никакого значения, я готов сбежать на другой конец света, послать все к черту, обрушить проклятия на весь мир, отрицать, что я существую, кричать, чтобы меня разбудили, звать мать, да, свою мать… кстати, где она сейчас, эта стерва?.. Успокойтесь, Луи, вам известен лишь жалкий страх, а я рассказываю вам о страхе гораздо более ужасном, более беспощадном. О страхе высшей категории. Внутри меня живет зверек, пожирающий мои внутренности. У него зверский аппетит, и я кормлю его с того дня, когда решил стать актером. Можете ли вы представить, что испытывает человек, которому капнули кислотой на язву? Я бы хотел увидеть его реакцию. Помните, как у Виктора Гюго: «… на поле, покрытое трупами, опускается ночь». Но только через несколько секунд придется прекратить жалобы и отправляться вкалывать, а иначе нужно менять профессию.
