Голод - Нурдквист Лина (читать книги онлайн без .txt, .fb2) 📗
На больничной койке ребенок кажется таким маленьким. Таким бледным и мягким. Звонят телефоны. Аппараты мигают, простыни невероятно белые. Пальцы моих ног как раз доставали до пола, если вытянуть ноги, сосредоточившись на холоде у себя в ноздрях, когда вдыхала и выдыхала. Бу улыбнулся Руару, который вытер полосы от слез на его лице. Руар поправил на мальчике грязный свитер, разгладив его по плечам. Никто не спросил Бу, кто виноват. Почему все так получилось. Никто не проверял его и не обнаружил следов таблеток, хранящихся за пачкой мюсли. Когда Даг и врач вернулись и сказали, что мы можем забрать Бу домой, он показал нам пластырь – видимо, наклеенный поверх дырки от гвоздя.
– Дедушка, я же сказал, что буду каскадером!
Врач улыбнулся. На лице у Дага не дрогнул ни один мускул.
– Все могло бы кончиться очень плохо, Кора, – сказал он мне, когда мы шли через больничную парковку.
Я крепко держалась за сумочку.
– Кора, о чем ты думала, черт подери?
Когда я не ответила, он ускорил шаг и захлопнул за собой дверцу машины.
Позднее я сидела с Бриккен дома на кухне и переводила дух. Она налила нам кофе.
– Надо же, мальчишка ничего не боится, – сказала Бриккен. – Это может плохо кончиться – достаточно вспомнить крестьянина Нильссона из Рэвбакки, который упал головой прямо на единственный камень на всей лесной дороге вон там, на повороте, или вот Хокана из Нэса, который по ошибке застрелился из пневмопистолета, каким скотину приканчивают.
Когда она это сказала, Руар встал и вышел, хотя он обычно не особо реагирует на подобные истории. Сама я сглотнула, но она уставилась на меня пристальным взглядом, так что я улыбнулась ей. Тут она как-то странно на меня посмотрела. Наверное, я улыбнулась как-то не так, с рычанием или безумным видом. По ошибке застрелиться из пневмопистолета. Чего только люди не творят. Да и я сама…. Но вслух я этого не сказала.
– Он недостаточно пуглив, – повторяет Бриккен. – Смерти надо бояться, если любишь жизнь. Мой отец был слишком смелым, так что его прибило деревом, как мне потом рассказывали. Эмиль бросил вызов лесу – его больше нет. Тот, кто не боится смерти, до старости не доживет.
– Так он сам виноват?
Я имела в виду Эмиля? Или, может быть, Бу? Она взглянула на меня и провела рукой по коленям. Снова и снова.
– Эмиль-то мой работал далеко на севере, где-то возле Каликса, где бескрайние леса, и рабочие руки всегда нужны. Толстые стволы, по пояс снегу вокруг каждой сосны. Собирался проработать там три месяца, до своего дня рождения. Я хотела попросить его не ехать туда, ведь деревья – они везде одинаковые, так какой смысл отправляться так далеко?
Тут она сделала паузу, сделала вдох и продолжала:
– За два дня до его дня рождения в дверь постучали. В кухне было жарко, пахло сахаром и сиропом, и я подумала, что мальчик мой приехал чуть раньше. Помню, противень был горячий. Печенье с орехами, его любимое. То, которое уже готово, лежало, еще теплое, в жестяной банке.
По лицу одного из них я сразу поняла, с какой вестью они пришли. Мне хотелось закрыть дверь, пробормотать заклинание, чтобы повернуть время вспять, схватить противень и защищаться им.
– Меня нет дома, – сказала я.
Но они все равно рассказали.
Все мое тело кричало: «Вернись ко мне!»
Но он был мертв.
Мой Эмиль замерз насмерть. Они не знали, умер ли он во сне или лежал на снегу в сознании, пока кровь остывала в жилах. Однажды зимним вечером он не вернулся в свой барак – то ли повернул обратно в лес, чтобы еще заработать, то ли его прохватило холодным ветром по дороге, когда он весь взмок от пота, никто не знает. Но я знаю одно – Лес забрал моего Эмиля. Моего мальчика занесло снегом. В одиночестве.
Бриккен сцепила руки на коленях, будто держала сама себя за руку.
– Я накормила их его печеньем.
Долгое время она молчала, но я не решалась сменить тему. Чувствовала, что она еще не закончила.
– Когда его надо было хоронить, жители деревни скинулись на место в кузове грузовика. Я одна поехала на грузовике на север и вернулась домой с гробом в кузове. Мой мальчик отправился в последний путь, зажатый между рыбой, алюминием и удобрением. В день похорон вся парковка перед церковью была забита.
Казалось, Бриккен ожидает от меня каких-то слов, но я сидела, глядя в свою чашку. Стиснула зубы – нежна, как моя кавказская овчарка. Когда Бриккен заговорила снова, я точно не знала, обращается она ко мне или к кухонным шкафчикам.
– Мне пятьдесят пять, а Эмилю никогда не исполнится тридцать пять, – сказала она. – Прошло почти двадцать лет, и для меня он никогда не станет взрослым. На лицо и тело моего ребенка падал снег за восемьсот километров отсюда, а меня не было рядом. Наверное, он замерз в сугробе и умер. В тот день мое сердце засохло навсегда. А когда-то я любила порошу.
Замолчав, она несколько раз сморгнула. Слезы под веками, а за кухонным столом предатель. Если бы Бу умер, все обвинили бы меня. А вот ее никто не обвиняет.
Но все же. Перед моим мысленным взором встало сердце Бриккен, похожее на высохшее сердце косули или оленя – оно гоняет кровь, по-прежнему теплое, даже может улыбаться, но пылать уже не в состоянии. Такой могла бы стать и я – ведь я чуть не допустила, чтобы мой Бу умер от заражения крови. Все во мне примерное, приблизительное, ненастоящее.
К нам зашел Руар, чтобы взять с собой кофе и перекус. Подошел к кофейнику, засунув большие пальцы в карманы брюк – похоже, уже оставил позади хлев и гвоздь.
– Мы пойдем порыбачим у озера, я и вороненок Бу.
– Я сейчас сложу вам с собой еды!
Я кинулась вперед, радуясь возможности отойти от Бриккен, хотела достать ему сахару, мы одновременно потянулись к пакету на верхней полке, его руки в рукавах из клетчатой фланели – всего в нескольких сантиметрах от моей щеки. Когда он налил кофе себе в термос, я продолжала стоять на месте. Бриккен уже ушла, чтобы подвязать помидорную рассаду, а я все еще стояла у шкафчика, думая о лесе, о смерти, о своей свекрови, у которой под блузкой сердце косули, и которая никогда не пойдет одна к компостной куче у забора. Думала о Руаре, который первым добежал до хлева, позаботился о внуке и уже двинулся дальше. Его широкие губы. Этот смех, заполнявший собой всю комнату, который вырывался из окна, стремясь заполонить весь мир. Вспоминала, как Бу в больнице засунул голову под куртку Руару – ломала голову, какое чувство бы у меня возникло, если бы я тоже так сделала – и еще подумала о том, то моя мама умерла и больше не может меня ни разозлить, ни расстроить. И еще мне снова вспомнилась Унни, которая сама решила, когда лесу пора забрать ее.
– Пошла по лесу назад в сторону Тронхейма или просто вникуда.
Так сказала однажды Бриккен.
Важно выбрать самой.
Так что я пошла к Руару за дровяным сараем, когда стемнело. Поздним вечером сад стал каким-то чужим – словно это другой сад, расположенный совсем в другом месте, и мы какие-то другие. Сумерки, полумрак, все разрешено.
Волосы Руара уже начали редеть, между волосками просвечивала лысина – пожалуй, ему было тогда столько же лет, сколько мне сейчас. Последние лучи солнца ложились на его лицо, поблескивая на острие топора. Когда я взглянула на его руки, все мои проблемы сразу показались мне ерундой; большие грубые руки с мозолями и трещинами, в которых земля и машинное масло образовали нечто похоже на татуировку – почти произведение искусства. Он запускал во мне время, так что оно неслось вскачь. Я встала совсем рядом, прижавшись животом к его бедру и грудью к его руке выше локтя. Потом придвинулась еще ближе. Что-то вспыхнуло в его зрачках и тут же снова погасло. Меня охватило чувство покоя, похожее на большое теплое одеяло. Я расстегнула блузку, сняла одежду и дала ей упасть ее к нашим ногам. Ветерок холодил мне живот. Вечернее солнце на моем нагом теле, груди такие белые на фоне загорелых рук. У меня засосало под ложечкой.
– Иди сюда.
Горло сдавило, когда я произнесла эти слова.
