Собрание сочинений. В 5 томах. Том 1. Рассказы и повесть - Дюрренматт Фридрих (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
— Пошли к клиенту, — сказал Смити устало.
В небольшом салоне, служившем, очевидно, холлом, как пытался сориентироваться Смити, опять смущаясь от великосветского антуража, всей этой мебели, картин, стоял Лысый. По-видимому, дворецкий, мелькнуло в голове у Смити, испытавшего удовлетворение от своей догадки, его всегда радовало, когда ему удавалось хоть как-то разобраться в запутанной ситуации.
— Он спит? — спросил Ник.
— Врач… — попытался объяснить Лысый.
— Зовите его сюда, — сказал Ник, открыл дверь, расположенную напротив той, что вела в спальню с трупом, толкнул ее и прошел вовнутрь.
Смити последовал за ним. Просторное помещение, возле окон возвышение, письменный стол.
Ник бесцеремонно плюхнулся в огромное кресло.
— Садись, Смити, — сказал он, указав ему на другое.
Смити сел, ему было неприятно, что он не побрился.
— Врач… — начал было опять Лысый.
— Возникли трудности, — перебил его Ник.
— Слушаюсь, — сказал Лысый и открыл дверь позади письменного стола.
— Ну, Смити, — сказал Ник, — пробил твой звездный час.
— У кого мы находимся? — спросил Смити.
Ник потянулся в огромном кресле, обмяк в нем, положил ноги на кожаный пуфик, приставил растопыренные пятерни друг к другу, упершись большими пальцами себе в грудь, помассировал кончиками указательных нос и посмотрел на Смити с явным любопытством.
— Газеты читать, как видно, занятие не для тебя? — спросил он.
— Не для меня, — ответил Смити.
— Ни бельмеса в политике?
Он интересуется только хоккеем, парировал Смити.
Ник помолчал, потом сказал, что для хоккея сейчас не самое подходящее время года. Он вообще ненавидит лето, сказал Смити и тоже положил перед собой ноги на кожаный пуфик.
— Чрезвычайная сессия Генеральной Ассамблеи ООН, — произнес Ник.
— Ну и что? — спросил Смити.
— А ничего, — сказал Ник и опять замолчал.
Дверь позади письменного стола открылась, Смити тотчас же узнал этого человека, то есть он, конечно, не знал, кто был этот человек, но он его уже не раз видел по телевизору. Смити стал соображать, но так и не вспомнил, во всяком случае, этот человек в элегантной пижаме кто-то из Европы — или глава государства, или премьер-министр, или министр иностранных дел, или еще кто-то очень важный, невероятно известная личность, он только скользнул по Смити взглядом, будто Смити пустое место, так же равнодушно, как смотрела на него этой ночью та женщина, но только без всякого внимания к нему, вообще никак, таким взглядом, который мгновенно привел Смити в бешенство, хотя объяснить почему он вряд ли бы смог, и тогда он тоже прижал друг к другу растопыренные пальцы и принял позу, в какой сидел в огромном кресле Ник, принявший ее еще до того, как перед ними появился этот человек, излучавший такое спокойствие и величие духа, словно был самим Господом Богом, а Смити для него всего лишь букашкой или и того меньше, потому что букашкой Смити был уже для Ника, но Смити просто не представлял себе, что еще бывает меньше букашки и чем он мог бы быть для самого Господа Бога, перед которым предстал.
— Трудности? — спросил Отче наш, сущий на небесах, обращаясь к Нику, и тот поднялся.
— Трудности, да, человек тут создает трудности.
— Вот этот? — спросил о-Господин-наш, о-наш-Бог в роскошной пижаме цвета бордо, не удостоив Смити даже повторным взглядом.
— Вот этот, — сказал Ник, засунув руки в карманы брюк.
— Чего он хочет? — спросил Бог Саваоф.
Смити невольно запомнил все имена Господа Бога, их так любил цитировать Холи, и все они вдруг всплыли у него в памяти, так что ему даже пришлось подавить в себе желание спросить Господа Бога, не знает ли тот датского языка.
— Не знаю, — сказал Ник.
Владыка наш на небе и на земле сел за свой письменный стол, поиграл золотой шариковой ручкой.
— Ну? — спросил он.
— Чей труп? — спросил Смити.
Яхве молчал, продолжая играть золотой ручкой, потом удивленно взглянул на Ника, стоявшего за спинкой кресла, в котором он только что сидел. Ник повернулся к Смити, пораженный его вопросом, но потом вдруг заухмылялся, словно до него что-то дошло.
— Вашей дочери? — спросил Смити.
Бог Саваоф положил золотую шариковую ручку назад на стол, достал из зеленой коробочки туго набитую приплюснутую сигарету, прикурил от золотой зажигалки.
— К чему эти вопросы? — произнес он, все еще не удостаивая Смити взглядом.
— Мне надо знать, желаю я или нет, чтоб этот труп исчез, — сказал Смити.
— Назовите вашу цену, тогда и узнаете, — ответил Иегова скучающим голосом.
Смити упорствовал. Он только тогда сможет назвать цену, когда будет знать, чей труп, настаивал он на своем, к великому удовольствию Ника, как чувствовал Смити, и тут Господь всемогущий впервые по-настоящему взглянул на него, обратил серьезное внимание, рассердился на мгновение, даже разгневался, словно хотел в следующий миг испепелить Смити взглядом, но, так как он не был Богом, а всего лишь, как и Смити, человеком, пусть неизмеримо более важным, в общественном и историческом смысле и по части образования, финансового состояния и всего такого прочего, гнев на этом знаменитом, может, слегка одутловатом лице, принадлежащем худощавому представителю мировой истории, сидящему тут вот за письменным столом в пижаме цвета бордо, задержался только на секунду, точнее, виден был лишь какую-то долю секунды, еще точнее, лишь угадывался на нем, а потом тот улыбнулся Смити почти приветливо:
— Труп моей жены.
Смити изучал красное одутловатое лицо знаменитой личности в пижаме цвета бордо и все никак не мог вспомнить, президентом какой страны, или там премьер-министром, или министром иностранных дел он был, или канцлером, или вице-канцлером, или как там еще называется его бизнес, если он вообще был политиком, а не известным промышленником, или банкиром, или, может, всего лишь актером, игравшим в одном из фильмов президента или министра иностранных дел, почему он теперь и путал его с ними, но Смити вдруг все это стало совершенно безразличным, тот, что за письменным столом, был мужем той женщины, с которой Смити спал всего лишь за час до рассвета, уже сгустившегося опять там, за большими окнами, в слепящее раскаленное марево, окунуться в которое будет дьявольски трудно, еще труднее, чем накануне.
— Кто ее убил? — спросил Смити машинально.
— Я, — ответил невозмутимо-спокойно человек за письменным столом.
— За что? — спросил Смити.
Тот, за письменным столом, молча курил.
— Похоже, вы допрашиваете меня, — констатировал он.
— Мне надо принять решение, — сказал Смити.
Тип в пижаме цвета бордо бросил сигарету в круглую майоликовую пепельницу, открыл зеленую коробку, закурил новую сигарету, проделав все неторопливо, без тени замешательства, погруженный в свои мысли, потом повернулся к Смити.
— Я потерял самообладание, — сказал он, улыбнулся и замолчал, рассматривая Смити с возрастающим любопытством. — Моя жена, — продолжил он, тщательно выбирая каждое слово, на своем английском, как в школьных учебниках, который Смити знал только по английским фильмам, хотя, конечно, может, то был вовсе и не язык учебников английского, а скорее английский с густой окраской какого-то европейского языка, однако по сравнению с тем английским, на каком разговаривал Смити, он звучал как классическая английская речь, что для Смити стало вдруг абсолютно ясно, и он сам не знал, почему его это так злило. — Моя жена ушла отсюда два дня назад. За это время она спала без разбору со многими мужчинами, сказала она, вернувшись сегодня утром в отель. Вскоре после четырех. Или около половины пятого.
Тип за письменным столом наблюдал за Смити забавляясь, а Смити думал, что, собственно, он мог бы представить себе Холи таким же благородным, как и этот тип тут, за письменным столом, а таких рож, как у этого, в пижаме цвета бордо, — красных и опухших — хоть пруд пруди.
— Вот почему вы задушили свою жену, — произнес Смити, — Но у нее должна была быть какая-то причина, чтобы уйти отсюда.
