Женщина с большой буквы Ж - Барякина Эльвира Валерьевна (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
Я набрала Барбару.
– Звонил?
– Нет. Но зато я его по телевизору видела. У него интервью брали.
Живет где-то без меня. И все у него хорошо, у засранца. Я оглянулась на Пола.
Он спал, натянув на плечо мой халат. Ситуация была яснее ясного. Женщина, которая не умеет готовить, вынуждена питаться полуфабрикатами еды. Женщина, которая не умеет быть любимой, вынуждена довольствоваться полуфабрикатами мужиков.
Код да Винчи
Пол открыл один глаз.
– Привет. О чем думаешь?
Я вздохнула:
– Мы должны повидать Мону Лизу.
– Ой нет, нам туда не хочется! Лучше уж на кладбище – цветы возлагать.
– А как же Мона Лиза?
– А как же твои мозоли? По Лувру ходить надо.
– А я надену махровые носочки и теннисные тапки.
Пол купил себе ворох газет и поплелся за мной расширять кругозор.
Я люблю музеи. Гляжу на скульптуры и мысленно прикидываю, как бы они смотрелись в моем доме. «Умирающего раба» поместим в кабинете. Пусть символизирует меня за работой. А «Восставший раб» – это в спальню. Там ему самое место.
Интересная штука – средневековое искусство. Убей бог, не понимаю, как люди могли УКРАШАТЬ свои церкви умирающими святыми. Им что, нравилось смотреть, как люди мучаются? Впрочем, чего от них ожидать… Читать не умели, кинематографа у них не было. Единственное развлечение – публичные казни.
Но самой трагичной фигурой в залах Средневековья был не Иисус и не Святая Лючия. Это был Пол. Он ходил за мной печальным хвостиком. Сидел на лавочках, крутил в руках смятые газеты…
Он оживился только тогда, когда я стащила с ног тапки и заявила, что дальше я пойду в носках.
– А может, домой?
– Я еще Мону Лизу не видела.
– Да на фига она тебе сдалась?! У нее грудь – как надувной матрасс!
– Зато о ней писал Дэн Браун!
В этот момент ко мне подошел юноша в форме.
– Почему мадам в носках? – спросил он.
Я оглядела свой наряд: синяя майка, белая юбка и оранжевые махровые носки.
– У меня мозоли.
Но юноша такого слова по-английски не знал.
– Покажите обувь!
Охранники в музеях не любят странных посетителей: от нас, от психов, всего можно ожидать. Мы и картину можем разрезать, и спереть то, что плохо приколочено.
Заглянув в тапки, юноша нехотя вернул мое имущество.
– В носках нельзя.
– Послушайте, я не могу БЕЗ носков! Тут паркет XVII века. Вдруг ко мне грибок пристанет?
– Наденьте обувь!
Я кое-как нацепила тапки и, хромая, побежала в другой зал, чтобы там снова разуться. Но изверг-охранник и не думал отставать.
– Наденьте обувь! Я буду следить за вами!
Я оглянулась, разыскивая Пола, и тут увидела его, катящего инвалидное кресло.
– Мне на входе дали, – сказал он и накинулся на охранника: – Что ты к ней пристал? Не видишь, человек болеет? Ей Мону Лизу приспичило посмотреть! Садись, горе луковое!
Я уселась на сиденье и с триумфом покатила навстречу мечте.
Народу перед Моной Лизой было как на вокзале.
– Пропустите инвалида! – кричал Пол и вел мою каталку на таран.
Там, у заградительного барьера, я разгадала тайну Джоконды. Тускло-желтый цвет лица, бледные губы и отечность век – верный признак анемии. Бедная тетенька наверняка не любила фрукты и в результате заработала себе скудные менструации и всемирную славу.
Я бы в своем доме ее не повесила. Разве что в медицинский шкафчик.
Жизнь одноклетчатых
Мы сидели в аэропорту уже шестой час, а наш рейс все откладывали и откладывали.
Я подумала, что Пол все-таки любит меня. Странною любовью – любовью издалека. Он признался, что не подпускает меня близко, потому что я женщина – атомная война.
Там, где я появлюсь, остается разруха. Кегельбан не смог выдержать груза моих надежд: я запугала его так, что он вообще завязал с бабами. Лука хотел, но не знал, чем меня удержать. Он был как мальчик, пытающийся подарить мне самое дорогое – игрушечный пистолет. А я посмотрела на него и сунула обратно: «Не надо».
– Макс отделался легче, – сказал Пол, ухмыляясь. – Ты оказалась всего лишь неудачным проектом. Но именно неудачные инвестиции – самое большое несчастье для таких людей.
Поначалу я пришла в ужас: откуда он все знает?
– У меня досье на тебя, – заявил Пол серьезно, а потом не выдержал и фыркнул: – Ты сама мне разболтала по пьянке. Разве не помнишь?
Я не помню! Не было такого! Впрочем, он расспрашивал обо мне Мелиску; не исключено, что и Кевин что-нибудь ляпнул.
– Зэк тоже пострадал от твоей «радиации», – сказал Пол. – Теперь до конца дней будет пристукнутым на голову. У тебя есть дар оправляться от неудач, у него нет. Ты регенерируешь, как амеба: от тебя отрежут кусочек – ты тут же новый вырастишь. А твой муж – существо более высокого порядка, ему амебские технологии не подходят.
Я вспомнила, как на следующий день после ссоры мне уже хотелось мириться с Зэком. Моя рана тут же затянулась, а его – нет, и он не захотел ковыряться в ней.
– А ты сам не боишься моей «радиации»? – спросила я. – Ты взял отпуск, приехал за мной…
Я никогда раньше не говорила, что «замечаю» ухаживания Пола. Официально он был другом семьи – бесполым и ни на что не претендующим.
– У меня был процесс в Верховном апелляционном суде Парижа. Я позвонил тебе и узнал, что и ты здесь. Так почему нам было не встретиться?
– Не передергивай! Я же вижу, что ты не просто так за мной увиваешься!
– Просто так, дорогая. Просто так.
Я не знаю, как мне реагировать на него.
Человек, который сочувствует
Бззз! – ерзает на столе мобильник. Я гляжу на экран в тайной надежде, что это Зэк.
Бзз! Бзз! Бзз!
– Алло…
– Ты что, с Зэком поссорилась? – Голос у Кевина участливый и даже немного скорбящий.
Были времена, когда я сутками мечтала о том, чтобы Кевин набрал мой номер. Но он не звонил – из лучших побуждений, разумеется. Ведь если позвонить, то тогда расстроится жена, дочка и продюсер. А сейчас звонить можно, сейчас это – правильно. Ведь если мы с Зэком поссоримся, то он лишится грин-карты, а я – статуса «условно-счастлива в браке».
Кевин всегда искренне беспокоится за ближних. За это я его ненавижу.
– Так вы поругались?
– Мы?!
– Мне сказали, что Зэк вернулся к сестре.
– Так он просто высыпаться к ней ездит, – вдохновенно вру я. – От нас через дорогу живет тинейджер, который решил сколотить рок-группу. Он очень прилежный мальчик и все время репетирует. Его шестилетняя сестра подпевает. Брательник орет, девчонка ревет. С родительницей разговаривать бесполезно – она по призванию мама, а по профессии – начальник тюрьмы. А Зэку отдыхать надо.
Кевин долго молчит, не зная, что сказать.
– Так у вас точно все в порядке? Может, я могу чем-нибудь помочь?
– У тебя нет знакомых бандитов? А то эти музыканты вот уже где сидят!
Чтобы замять разговор, Кевин жалуется на погоду.
А я довольна. Будь на месте Кевина Станиславский, он бы воскликнул: «Верю!»
Какая я все-таки многогранная личность!
