Знаменитый газонокосильщик - Ланина Мария Михайловна (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Потом другая сцена — мама в больнице, ей приносят протеиновый напиток, который она принимает два раза в день, так как уже не может есть. Мы все смотрим, как она втягивает в себя по четверть ложечки, каждый раз собираясь с силами, словно она тяжеловес, готовящийся поднять штангу с добавочными десятью килограммами, и каждый раз все заканчивается слезами, потому что она больше не может. Мы, сидя вокруг ее постели, ведем искусственно-оживленное обсуждение «Обитателей Ист-Энда», чтобы заставить ее съесть еще. «А ты что думаешь о Бьянке и Рики, папа? По-моему, она ему не подходит. Мама, а ты что думаешь о Бьянке и Рики?» «Эта Бьянка очень симпатичная», — включается мама, вытирая слезы и снова беря ложку — все облегченно переглядываются.
Я не знаю, что произошло. Но все, что я чувствую, — мама, папа, Шон, работа, Джемма — вдруг превратилось в какие-то шарики, которые, сталкиваясь, катаются в моей голове, как по бильярдному столу. И сколько я ни пытаюсь загнать их в лузу, они выскакивают обратно. Так что количество шаров никак не убывает. После каждого удара шар отфутболивается обратно, и скоро у меня уже не будет сил на то, чтобы перемещать кий.
10 часов вечера.
Сегодня снова сообщают о том, что французы отказываются закупать английскую говядину, и это сообщение сопровождается старыми кадрами, на которых изображены коровы, умирающие на полях от бешенства. Однако когда я говорю папе о том, что, возможно, я им тоже заразился, тот приходит в бешеную ярость и обвиняет меня в симуляции: «Сначала у тебя был рак желудка, потом ты прочитал об опухолях мозга и начал изображать из себя умирающего. Возможно, ты действительно болен, но изволь держать себя в руках».
Я говорю, что ему просто наплевать и что, конечно, я могу держать все при себе, чтобы он спокойно мог смотреть своего «Дикого ангела».
— Потому что все дело только в том, что ты хочешь смотреть кино, а я тебе мешаю. Возможно, когда я ослепну и не смогу стоять, мы вернемся к этому разговору.
<i><b>4 апреля:</b></i> Маму снова отправили в больницу. Она настолько ослабла, что уже не может встать без посторонней помощи, а поднимать ее с дивана очень тяжело. Ей колют стероиды, чтобы вызвать аппетит. В течение последних двух недель она ежедневно съедает такое количество пищи, которое равно одному тосту. Сердце разрывается, когда я слышу ее голос. Она не может произнести даже три слова, чтобы не закашляться, после чего ей требуется целая минута, чтобы прийти в себя. Она говорит только о своей болезни, в основном о ногах, от которых остались одни кости, покрытые тусклыми красными и бледно-серыми пятнами, как туши в витринах мясных магазинов.Иногда она переходит на доверительный тон и начинает говорить таким тихим шепотом, словно сама не желает себя слышать: «Я так ослабла, Джей, так ослабла». И тогда в ее голосе звучит такое отчаяние, что у меня дыхание перехватывает.Глаза у нее теперь постоянно на мокром месте. И когда она плачет, все еще ничего, хуже, когда она пытается сдержать слезы, — она шумно вдыхает, задерживает дыхание и произносит с фальшивым оптимизмом: «Ну сколько можно хныкать. Как твои дела? Что в школе, Джей?»Больше всего она боится, что метастазы захватят печень, но, вероятно, это уже произошло. Она говорит об этом только тогда, когда папа выходит из палаты, да и то ей не удается произнести всю фразу целиком, не срываясь: «Боюсь, опухоль… захватила… печень».В такие моменты я начинаю вести себя как робот. Я жду, когда она успокоится, и отвечаю: «Это никому не известно, мама. Возможно, все это из-за лекарств. Вот когда тебе сделают новый коктейль, ты снова начнешь есть. Если бы дело было в печени, врач наверняка уже сообщил бы об этом. Подожди, что он скажет. Ты просто должна заставить себя есть. Во всем виноват этот несчастный грипп».После третьего собеседования мне предлагают работу в фирме «Гордер и Скук». Папа делает вид, что очень разочарован тем, что ему не удастся превратить мою комнату в гостевую спальню, но на самом деле он доволен. Теоретически я тоже должен быть доволен, но почему-то никакого счастья не испытываю. У меня такое ощущение, что я на ощупь иду по темному переулку, который заканчивается тупиком. Я чувствую, как на меня наезжает грузовик, извещающий сиреной о своем приближении, но мне все равно, потому что бежать некуда. Грузовик все ближе и ближе, я пытаюсь вскарабкаться по гладкой стене, цепляюсь за углы, но у меня ничего не получается. Узнал у миссис Дрейкот новый телефон Джеммы в Шеффилде и позвонил сообщить ей о том, что устроился на работу, но с последней нашей встречи она ведет себя отчужденно. Я надеялся, что она мне посочувствует. Но она говорит, что очень рада, и это приводит меня в бешенство.
— Просто теперь у тебя будут деньги и ты сможешь приезжать ко мне в гости, — объясняет она.
— Ах это я должен приезжать к тебе в гости?
Она говорит, чтобы я не дурил и что она не имела в виду ничего обидного.
— Я не дурю и прекрасно понимаю, что ты имела в виду, — огрызаюсь я.
Я уже не в состоянии держать себя в руках. Я снова вспоминаю Рода, представляю себе, как Джемма все больше от меня отдаляется, и думаю о том, что, возможно, его кадык не такой уж острый. Я представляю себе, как они надо мной смеются и как Джемма рассказывает ему об одном идиоте, с которым она встречалась последний год — «Ну все, Джемма, хватит, а то я сейчас лопну от смеха. Ха-ха-ха, ушам своим не верю! Неужели даже приходской журнал отверг его писанину?!».
— Ты считаешь меня неудачником, — ни с того ни с сего заявляю я. — Никчемным человеком. Вы с Родом потешаетесь надо мной. Тебя не волнуют мои чувства. Ты даже не представляешь себе, что такое мечтать стать писателем и повсюду получать отказы!
— Я не понимаю, о чем ты. Я вовсе не потешаюсь над тобой с Родом, — говорит Джемма. — Я даже не говорила с ним. Я же рассказывала тебе о его кадыке. Мне казалось, что мы с этим разобрались, и я вовсе не считаю тебя неудачником. Мне понравился твой рассказ про ванны. По-моему, это было очень смешно.
— А откуда мне знать, что у него действительно острый кадык? Я что, должен верить тебе на слово? — Меня уже несет по кочкам, и я не могу остановиться. Это как игра в бирюльки — все переживания свалены в одну кучу и невозможно вытащить какое-нибудь одно, не затронув остальные. — Вполне возможно, что у него совершенно нормальный кадык. Да и вообще, почему это должно тебя волновать? Может, тебе нравятся мужчины с острыми кадыками.
Некоторое время в трубке висит напряженная тишина, а потом Джемма разражается хохотом. На самом деле мне тоже смешно, и я бы рад посмеяться, но мне мешает это сделать суп, бултыхающийся в голове. Я понимаю, насколько глупо устраивать скандал из-за кадыка Рода, которого я даже никогда не видел. Но не могу рассмеяться. Я снова начинаю себе представлять, как она рассказывает Роду о нашей ссоре и тот катается со смеху и чувствует себя страшно крутым из-за того, что кто-то может поссориться из-за его кадыка.
— Вот видишь, ты снова надо мной смеешься, — заявляю я. — Ха-ха-ха, как смешно — писатель-неудачник, которого отказывается печатать даже приходской журнал. Могу поспорить. Род просто визжал от этой истории. Почему бы тебе не рассказать ему еще и о «Звезде щеголя»? Пусть развлечется на полную катушку.
Ты точно так же, как и все, считаешь меня неудачником. Желаю тебе приятно провести время в Шеффилде, Джем. Я к тебе не приеду. И ты тоже можешь ко мне не приезжать — и так понятно, что тебе на меня наплевать. Прощай и передай от меня наилучшие пожелания Роду, а также его выступающей части тела. И на всякий случай запомни — ты права: я действительно неудачник.
