Мириал. В моём мире я буду Богом - Талмер Моника (полная версия книги txt) 📗
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Глава 1.
Элли позвонила мне и спросила:
— Ну как?
— Знаешь, если честно, -немного холодновато, -признался я.-Как-то отвлечённо, что ли…
— То есть?-Не поняла она.
— Получается, что ты вроде как и ни при чём -просто пишешь, и всё, не сопереживаешь, не делаешь выводы. Попробуй добавить эмоции.
В трубке повисло молчание. Элли не любила критику.
— Прости, если я тебя обидел, -сказал я, -просто я уже устал тебя хвалить.
— Может ты и прав, Гэл, -сказала она.-Пойду наведаюсь к Мерс с диктофоном.
— Зачем?-Спросил я.-Попробуй сама.
Я делал это специально, потому что на самом деле в её романе я не видел недостатков. Она достаточно правдоподобно описывала чувства, вникала во все оттенки переживаний, и ей совершенно незачем было добавлять лишние краски. Однако это был единственный способ хоть как-то на неё воздействовать, и я пользовался им, даже если это было и бессовестно. А не бессовестно ли было с её стороны не замечать меня в упор?
Я повесил трубку и стал ждать, когда она снова позвонит. Критика действовала на неё не сразу — какое-то время она переваривала информацию, боролась с обидой, а потом перезванивала и робко спрашивала, что я могу посоветовать. Я был для неё рядовым читателем, и грозная сила этого титула заставляла её прислушиваться к моему мнению.
На этот раз она явилась ко мне.
Я продолжал корчить из себя эксперта, и она покорно выслушала все мои замечания. Как я любил эти минуты, минуты моего превосходства и торжества! Элли принадлежала мне целиком и полностью, и временами мне казалось, что ещё чуть-чуть, и я её расколдую.
Я знал на память почти все её стихи, я практически руководил её работой над книгой, но она видела во мне лишь поклонника своего творчества и бегала ко мне за советами. Когда она уходила, я пытался представить, что будет, если она больше не придёт, если я её больше не увижу. Я бессмысленно смотрел на написанные ею строчки и думал, что они — единственное, что принадлежало мне и единственное, что будет принадлежать. У меня никогда не было самой Элли, и я никогда не узнаю, как она умела любить, кем она была раньше и о ком думала, выводя на белой бумаге ровные строчки. Когда я читал их, мне казалось, что я смотрю на весь мир с высоты, и все люди и события казались мне мелкими и непрочными, постоянно от чего-то зависимыми и совершенно бессмысленными. Реальными казались лишь чувства, которые, оставаясь на бумаге, превращались в вечность.
Я не мог её не любить. Я продолжал читать стихи и обманываться, и верить в их искренность. Элли была какой-то заколдованной принцессой, и единственное, что мне оставалось — это её расколдовать. Интуитивно я чувствовал, что где-то здесь лежит ответ и на другой вопрос, который в последние дни не давал мне покоя.
Красивый закат, лилово-красный, с нежно-голубыми вкраплениями нетронутого заревом неба, пылал над пустынной равниной, голой и безликой, словно опустошённой давним пожаром, который выжег на ней всё живое. Не было даже лёгкого дуновения ветра, приносящего облегчение и покой.
Напрасно я оглядывался по сторонам, напрасно искал следы, оставленные кем-то, кто был здесь до меня. Только величественное небо демонстрировало мне своё закатное великолепие.
Вдруг откуда ни возьмись вдалеке показался человек, идущий налегке. Он шёл не спеша, словно прогуливался здесь перед сном. По мере его приближения я угадывал в его облике нечто знакомое, хотя ранее не виденное. Он не походил ни на одного из моих знакомых, но я совершенно точно знал его прежде.
Он направлялся прямо ко мне, и я стоял и ждал минуты, когда он окажется рядом. Я не пошёл ему навстречу — ведь он сам шёл ко мне.
Он приблизился и поклонился. Неведомый, но знакомый, властный, но понятливый — таинственный принц из неведомых миров, блуждающий по мёртвым равнинам. В одежде путника, грубой и несвежей, с покрытым пылью лицом и босыми ногами, но всё с теми же глазами, смотрящими внутрь тебя и одновременно вдаль.
Мы молчали, потому что не к лицу было мне первому затевать разговор. Последние конвульсии заката озаряли его лицо, и он торжествовал, молча и грозно, словно сам создал этот закат.
Наконец он опустился прямо на землю и сделал знак мне. Я сел рядом и напряжённо посмотрел в его глаза, чтобы увидеть в них ответ, один-единственный. Но в его глазах по-прежнему пылал закат, и светилось торжество, и я побоялся ослепнуть от этого неземного света.
Это был он — мистер С., принц Аль Гоби, повелитель туманных миров и пустынных равнин.
Он заговорил, и безмятежность, слышимая в его голосе, совершенно сбивала с толку. Кому-то дано быть отрешённым, кому-то задумчивым, хоть ненадолго, но никому на этой земле не дано быть таким спокойным и безмятежным.
— Наступают последние дни, -говорил он, -последние дни, которые надлежит запомнить навечно. Когда они пройдут, наступят новые, но они не будут ни первыми, ни последними -они будут просто днями, похожими один на другой.
— Как мне вас называть?-Спросил я.
— Человек без имени, потому что имя -всего лишь звук. У некоторых имён есть грозная сила, у меня же есть сила, но нет имени. Я безымянен, но не безлик. Меня нельзя позвать, потому что я не прихожу на зов. Меня можно только увидеть, когда придёт время.
— Время для чего?
— Для наказания или для расплаты. Я -совесть Богов, их приговор и их милость. Деяния, за которые они карают, осуждаю я, поступки, выражающие неуважение, я пресекаю.
— Что же карается Богами?
— Всё, что есть. Всё, что существует и в мнимом величии им уподобляется. Всё, что истолковывается неверно и ведёт по неправильному пути, всё, что разрушает Замысел и нарушает ход событий.
— И что же это?
— Нет таких слов, которые бы позволили мне это объяснить, нет языка, способного это передать. Законы множественны и неизменны, а их нарушения многолики. Боги бесчувственны, ибо будь у них чувства, они бы не довели до конца Замысел. Я слежу за тем, чтобы всё вовремя совершалось.
— Кроме бесчувствия, что ещё присуще Богам?
— Знание и власть. В самый последний день самого последнего мира знанием будут обладать все, населяющие его, но вместе с ним они отправятся в преисподнюю.
— А в чём заключается кара Богов?
— В унижении, болезнях и смерти. Боги не знают жалости.
Закат померк, и над равниной осталась лишь тонкая алая полоска света. Спускалась ночь, и её мертвенное дыхание обжигало холодом. Безымянный странник встал и, снова поклонившись, молча пошёл на запад, навстречу наступающей тьме.
Глава 2.
Мистер Джек загадочно улыбнулся и покачал головой. Ему было интересно наблюдать за моей растерянностью и отчаянием, словно я был редкостным животным, посаженным в железную клетку и поставленным в экстремальные условия, в которых должны были проявиться мои природные качества.
— Что ты себе нафантазировал?-Спросил он.-Что тебя так волнует?
Я безнадёжно махнул рукой. Мистер Джек так неумело делал вид, что ничего не понимает, и мне не хотелось оказываться в дураках и ломать комедию, чтобы его развлечь.
— Я бы хотел верить вам, Джек, -сказал я, -но вы не честны со мной. Вы ходите вокруг да около и загадочно улыбаетесь, а я ведь не подопытный кролик. Мне всего лишь двадцать, и я не понимаю ваших тонкостей и полунамёков.
— Ну, Гэл, ты хочешь всё сразу! Пока, кстати, ты всё прекрасно понимаешь.
— Вы жестоки.
— Я не жесток, а справедлив. Кстати, на этой неделе у нас целых два именинника, вот списки их пожеланий к празднику. Изучи их как следует и приступай к организации торжества.
Я вздохнул и взял голубую папку, лежащую на столе. На ней было написано два имени. Именинниками на этой неделе были Рекс Гейран и Элли.
Рекс Гейран держал в тайне, сколько ему исполнялось. Хотя седые виски и истончившаяся кожа эту тайну приоткрывали и упорно говорили, что ему уже далеко за сорок. Элли исполнялось двадцать два, и мне почему-то безумно нравилась эта цифра, казавшаяся неким таинственным кодом.
