Академический обмен - Лодж Дэвид (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Без десяти девять. Успеем?
— Успеем.
— Да, эта машина не для беременных женщин!
— Спинка сиденья откидывается. Так лучше?
— Отлично! Ничего, если я порелаксирую?
— Валяй.
И они сразу попали в хвост дорожной пробки на шоссе Мидленд. Очередь на автобусной остановке с любопытством взирала на то, как Мэри Мейкпис занимается поверхностным дыханием в ковшеобразном сиденье «лотуса».
— А это для чего? — поинтересовался Моррис.
— Психопрофилактика. Чтобы вам было понятней, способствует безболезненным родам. Меня этому Хилари научила.
— И ты в это веришь?
— Верю. Русские уже давно ее применяют.
— Держу пари, это потому, что им не по карману обезболивающие средства.
— Зачем нужно обезболивание в самый ответственный момент в жизни женщины?
— Дезире вообще хотела, чтобы ее отключили на все девять месяцев.
— Ей просто заморочили голову, с позволения сказать. Медикам очень успешно удается убедить женщин в том, что беременность — это род болезни, вылечить которую может только врач.
— А что думает об этом О'Шей?
— Он придерживается старомодного убеждения, что нужно перетерпеть боль.
— Это на него похоже. Ты знаешь, Мэри, мне до сих пор непонятно, как ты ему доверилась. Он смахивает на тех врачей, которые в дурных гангстерских фильмах вынимают у бандитов пули.
— Здесь такая система. Чтобы получить направление в больницу, надо стать на учет у районного врача. А О'Шей был единственным, кого я знала.
— Мне даже подумать неприятно о том, что он тебя обследует. У него же грязь под ногтями!
— Ну, осмотр он перепоручает больничным врачам. Он лишь раз прочел мне лекцию по гигиене беременных и сам засмущался до потери пульса. Уставился на скверную репродукцию Пресвятого Сердца, которая висит у него на стене, и бормотал про себя, будто молился.
Моррис рассмеялся:
— Это точно О'Шей!
— И вообще, во всем этом было что-то потустороннее. Да еще эта медсестра…
— Медсестра?
— Такая темноволосая щербатая девица.
— Нет у него медсестры, это Бернадетта, ирландская родственница, бесплатная прислуга.
— Но на ней был медицинский халат!
— Это фокус с переодеванием. О'Шей просто экономит деньги.
— Ну, короче, она озлобленно пялилась на меня из угла комнаты, словно дикий зверек. Не знаю, может, она и улыбалась мне, но это больше походило на оскал.
— Не улыбалась она тебе, Мэри. На твоем месте я держался бы от нее подальше. Она ревнует.
— Ко мне?
— Она думает, что это я сделал тебе ребенка.
— Господи Боже мой!
— А что в этом удивительного? Я вполне на это способен. Во сколько, ты сказала, твой поезд? Без десяти девять?
— Да.
— Кажется, нам придется немножко нарушить правила движения.
— Не волнуйтесь, Моррис. Все это пустяки.
До перекрестка с кольцевой дорогой пробка растянулась больше чем на километр. Моррис покинул свой ряд и с ревом помчался по встречной полосе, а вслед ему протестующе загудели возмущенные водители. И прямо перед перекрестком так называемая инвалидная коляска (скорее, эвтаназия на колесах, сказал бы он: достаточно прокола передней шины в этой сумасшедшей трехколесной табакерке — и вы покойник) очень кстати замешкалась, и «лотус» вскочил обратно в ряд.
— Видала? — ликующе сказал он. Но, к сожалению, полицейский инспектор тоже наблюдал за маневрами Морриса. Он пошел ему навстречу, расстегивая карман на куртке.
— Ну вот, — сказала Мэри Мейкпис. — Теперь вас оштрафуют.
— Ты не могла бы еще немного порелаксировать?
Чтобы заглянуть в машину, полицейскому пришлось согнуться почти пополам. Моррис потыкал большим пальцем в сторону Мэри Мейкпис, которая с высунутым языком пыхтела как паровоз, закрыв глаза и обхватив руками живот.
— Неотложное дело, инспектор. Эта молодая дама вот-вот родит.
— Ах ты, — сказал инспектор. — Ну что ж, хорошо, но уж вы поосторожней, не то оба попадете в больницу. — Довольный своей шуткой, он придержал движение, и они проехали на красный свет. Моррис благодарно помахал ему рукой. И привез Мэри Мейкпис на вокзал за пять минут до отправления поезда.
В университет Моррис поехал по только что открытому участку кольцевой дороги — головокружительному сплетению туннелей и пролетов, которые должны были войти в маршрут планируемого розыгрыша гран-при. Откинувшись в своем ковшеобразном сиденье, он вел машину на манер профессионального гонщика, положив на руль прямые руки. В самом длинном туннеле, вдали от полицейского ока, он вдавил в пол акселератор и с удовлетворением слушал, как гул из выхлопной трубы эхом отражается от стен. Пулей вылетев из туннеля, он вписался в длинную наклонную параболу, зависшую над крышами домов. Отсюда была видна панорама всего города, и в этот самый момент выглянуло солнце и залило светом бледные бетонные фасады современных построек, многоэтажные здания и серпантины автострады, четко вычертив их на фоне мрачной массы столетних трущоб и пришедших в упадок фабрик — как будто семена города 20 века, давно посаженные в землю, наконец проросли и потянулись к свету, пробиваясь сквозь спекшийся и истощенный фунт викторианской архитектуры. Морриса этот вид тронул за душу, так как прорастающий город, несомненно, был американским по стилю — именно на это вечно жаловались местные чинуши, — и у него появилось странное чувство, будто он оказался на американской границе в самом неожиданном месте.
В одном только не было сомнения — до приличной музыки на радио им еще ох как далеко. Когда он въезжал в университетские ворота, часы на башне прозвонили девять и один несносный диск-жокей на «Радио-1» сменил другого. Охранник с шиком отдал ему честь: с тех пор как Моррис успешно прекратил сидячую студенческую забастовку, он стал широко известным и уважаемым на кампусе человеком, а благодаря оранжевому «лотусу» его повсюду мгновенно узнавали. В столь ранний час с парковкой не было никаких проблем. Преподаватели Раммиджа любили жаловаться на неувязки в расписании, но истинной проблемой было их нежелание преподавать раньше десяти утра и после четырех вечера, а также в обеденные часы, а также по средам во второй половине дня, а также в любое время в конце недели. Так что они едва успевали просмотреть свою почту, не говоря уже о преподавании. Не зная о местных джентльменских традициях, Моррис назначил занятия с одной из групп на девять утра — к большому ее неудовольствию, и именно на встречу с ней направил он свои стопы — не слишком быстро, ибо студенты всегда опаздывали.
Со времени его приезда в Раммидж английская кафедра перебралась на новые квартиры. Теперь она располагалась на восьмом этаже недавно построенного шестигранного здания — одного из тех, что просматривались с кольцевой дороги. Переезд происходил в пасхальные каникулы и вызвал много стонов и зубовного скрежета. Что там исход евреев из Египта! Проявив свойственную ей эксцентричность и вместе с тем трогательную заботу о личной свободе наперекор логике и целесообразности, администрация позволила всем сотрудникам самим решать, какую мебель они хотят взять с собой в новое здание, а какую заменить. Последовавшие за тем пертурбации вконец запутали нанятых для этого рабочих и привели к многочисленным ошибкам. В течение двух дней два каравана носильщиков сновали из одного здания в другое, таская туда и обратно примерно одинаковое количество столов, стульев и картотечных шкафов. Шестигранник, который еще толком не успели обжить, уже оброс легендами. Он был построен из блоков, и уверенность в прочности его конструкции была подорвана спешно распространенными ограничениями на общий вес книг, которые каждому преподавателю позволялось иметь на полках. Наиболее сознательные сотрудники в первые недели поселения занимались тем, что с обиженным видом взвешивали свои книги на бытовых весах и писали на клочках бумаги длинные колонки цифр. Число лиц, которым разрешалось одновременно находиться в кабинете или аудитории, также было ограничено. Еще поговаривали, что все окна, выходящие на запад, запечатаны по одной причине: если все обитатели комнат по случайности одновременно высунутся из окна, здание завалится. Снаружи дом облицевали глазурованной керамической плиткой, которая должна была сопротивляться разрушающим атмосферным воздействиям на протяжении пятисот лет, но посадили ее на низкосортный клей, так что она уже местами начала отваливаться, и подступы к новому зданию украсились табличками «Опасная зона! Осыпается плитка». И предупреждения эти не были напрасными: как только Моррис поднялся по лестнице, под ноги ему упал и разлетелся на куски керамический квадрат.
