Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут (библиотека электронных книг TXT) 📗
— Ну а вы, Андреас, как бы поступили? — спросил Крафт.
— Я игнорировал бы все это, господин обер-лейтенант, — ответил Андреас с отчаянной решимостью. — Я бы сделал вид, будто ничего не произошло.
— Что вы там болтаете? — спросил Крафт и притворился удивленным. — Вы игнорировали бы? Вы уронили монокль за пазуху даме и сделали бы вид, словно ничего не случилось?
Этими словами Крафт как бы повергнул Андреаса наземь. Слушателей охватило беспокойство. Они стали побаиваться, не слишком ли рано предались веселью. Оказалось, что поставленная задача содержала неожиданные ловушки.
— Итак, — сказал Крафт, — давайте-ка резюмируем. Господа предложили несколько возможных вариантов решения. Первый: принести извинения. Второй: все происшедшее игнорировать. Третий: попытаться заполучить монокль. Но как? Хватают его собственноручно? Или же просят супругу командира самое достать монокль? Или же ждут, пока монокль сам по себе не вылезет наружу? Далее. Если приносят извинения, то в какой форме? Если игнорируют — каким образом? Если ищут монокль за пазухой — как это делается? А ну-ка, Хохбауэр, как бы вы поступили в данном случае?
— Я уверен, господин обер-лейтенант, — твердо заявил Хохбауэр, — со мной подобного никогда бы не произошло. Я держался бы на приличествующем расстоянии.
— Виляете, Хохбауэр! Видно, не желаете решать четко и конкретно поставленную мной задачу. Не так ли?
Вот и Хохбауэр попал в примитивную ловушку. Он тоже не знал ответа. Кроме того, он был убежден, что обер-лейтенант без труда разобьет любой его аргумент. Эта мысль совсем сбила фенриха с толку. Он молчал, пытаясь достойно выйти из положения. Но это не помогло: он чувствовал, что Крафт наносит ущерб его авторитету среди сокурсников. И он решил: нужно предпринять что-либо действенное против этого.
А Крафт был доволен. Он снова провел занятие именно так, как ему хотелось. Он сказал:
— Утром каждый из вас письменно доложит мне коротко свое решение данной задачи. На сегодня довольно. Занятие окончено.
Фенрихи отдельными кучками покинули помещение для занятий. Хотя до их барака было всего около сотни метров, этот путь они обязаны были проделать строем.
Крамер пытался построить фенрихов в затылок. Но это было не так просто, ибо фенрихи увлеклись обсуждением темы «монокль за пазухой».
— Что скажешь по этому поводу? — мрачно спросил Амфортас своему другу и собрату по оружию. Оба оглянулись на Хохбауэра, молча взывая о помощи.
— И все же решение совсем просто, — сказал тот совершенно серьезно. — Всегда, когда передо мной ставят трудную задачу, я спрашиваю себя: а что сказал бы по сему случаю мой фюрер? И тогда все решается легко.
— Ну и как ты думаешь: что сказал бы в этом случае твой фюрер?
— А сами вы об этом не догадываетесь?
— Нет, — чистосердечно признались оба.
— Ну, так подумайте-ка сами.
Фенрихи брели к своему бараку. Крамер несколько раз пытался навести порядок, призывал прекратить разговоры. Все напрасно.
Одни считали, что незачем письменно излагать решение. Другие убежденно говорили, что это придирка, очередная каверза. Третьи видели в этом хитрую уловку Крафта, чтобы проверить их поведение и образ мышления.
— Так уж всегда, — сказал глубокомысленно один из фенрихов, — офицеры хотят нас оболванить, на это направлена вся их деятельность. И поможет нам лишь одно: мы должны всегда выполнять, что они потребуют! Если кто-нибудь из них прикажет мне написать сочинение о том, как нужно пользоваться туалетной бумагой, я сделаю это беспрекословно!
Между тем фантазия фенрихов разыгралась вовсю. Декольтированная грудь как тема для занятия — такое в конце концов встретишь не каждый день.
Фенрих Эгон Вебер, самый сильный в команде, заявил:
— Я просто подниму командиршу вверх ногами и буду держать до тех пор, пока монокль не выпадет. А затем я скажу: «Премного благодарен вам, милостивая государыня».
— Слишком церемонно! — высказал свое мнение Меслер. — Нужно сказать: «Разрешите, милостивейшая!» — и полезть затем прямо за пазуху. Конечно, сделать это тактично.
— А если попадется какое-нибудь старое пугало?
— Тем более! — пояснил Меслер. — Уже из одного человеколюбия! И если при этом речь идет о супруге командира, можно рассчитывать даже на повышение по службе.
— Или это кончится отправкой на фронт, — заметил Редниц.
— У вас нет ни малейшего поэтического чувства, — сказал Бемке, слывший большим фантазером. — Вы всегда думаете об одном и том же. А в данном случае предлагается пережить чудесный момент, достойный самого Боккачио. Если вы хотите заполучить монокль, который скрыт где-то в душистых прелестях дамы, для этого есть лишь единственный путь: нужно завоевать прелестницу. И не так — грубо лапать, как вы это обычно делаете, а за дамой надо поухаживать, осыпать ее ласками, признаться в нежной любви — и когда она в конце концов начнет раздеваться…
Фенрихи взорвались хохотом. Крамер боязливо огляделся, но, к счастью, вокруг не было видно никого из начальствующего состава. Следовательно, он мог не вмешиваться в происходящее.
— Разойдись! — скомандовал он все же с облегчением, когда команда добралась до барака.
Фенрихи протиснулись в коридор. Служебная часть распорядка дня была окончена. Их разговоры в один миг стали совсем свинскими. Меслер толковал уже о том, что случилось, если бы монокль попал в трико жены командира.
У Хохбауэра подобные скабрезности вызывали растущее чувство отвращения. Он с раздражением воскликнул:
— Прекрати эту гадость!
— Это твой вид всегда вызывает у меня гадливое чувство! — парировал Меслер.
Фенрихи снова заржали. А Хохбауэр обратился к своим друзьям:
— Они будут теперь смеяться над любым дерьмом. Но когда-нибудь они все-таки поумнеют.
Хохбауэр был очень недоволен поведением своих сокурсников. Он считал, что сегодняшний день никак нельзя было назвать удачным.
— Я думаю, — сказал Хохбауэр друзьям, — все это добром не кончится. Так требует элементарная порядочность.
— Разрешите обратиться, господин капитан, — сказал фенрих Хохбауэр. Голос его звучал просительно и твердо одновременно.
Капитан Ратсхельм находился в своей комнате. Он сидел в кресле под торшером. Теплый, спертый воздух, с тяжелым запахом сгоревших угольных брикетов, разморил его. Он скинул мундир и немного распахнул рубашку. На ней ярко выделялись красные подтяжки. Носки он носил бело-серого цвета. Капитан излучал фамильярное добродушие.
Фенрих вежливо сказал:
— Надеюсь, господин капитан, я вам не помешал.
Капитан Ратсхельм изобразил преувеличенно великодушный жест. Он закрыл книгу, над которой клевал носом. Это был том военной истории, то самое место, где описывались битвы Фридриха Великого.
— Рад вас видеть у себя в любое время, фенрих Хохбауэр, как и любого другого, конечно. Именно для этого я служу здесь. Садитесь, садитесь ближе ко мне. Не хотите ли сигарету? Нет? Очень похвально. Курение — это признак нервозности. Я тоже не курю, точнее, очень редко, чаще всего в гостях. Но что вас беспокоит, мой дорогой? Что огорчает?
Хохбауэр опустился на стул рядом с капитаном. Он рассматривал жирную розовую грудь Ратсхельма и был склонен считать, что если капитан принял его в таком затрапезном виде, то это знак доверия. А может быть, даже еще больше — конфиденциальности?
— Господин капитан, очевидно, хорошо знает, — начал он доверительно, — в свое личное время я занимаюсь кое-какими частными делами, которые некоторым образом можно считать и служебными.
— Мне очень хорошо известно, и я приветствую это. Итак, докладывайте.
— Господин капитан! Принц Евгений был французом на австрийской службе. Граф фон Мольтке — датчанин, который одержал немало побед во славу Пруссии. Но нельзя ли в таком случае предположить, пусть даже гипотетически, что оба полководца в известном смысле были первыми, кто придерживался великогерманского и вместе с тем общеевропейского образа мышления?
