След сломанного крыла - Бадани Седжал (читаемые книги читать .txt) 📗
Джия роняет одинокую слезу:
— Я так его люблю! А теперь…
— Он бил тебя. Он причинял тебе боль. Что же это за любовь?
Рани задавала себе тот же вопрос в течение многих лет. Но Брент смог убедить ее, потому что она уже убедила себя.
— Нет! Он был милым. Он клал записочки в мой шкафчик, он писал, какая я красивая, — при этом воспоминании лицо Джии становится почти счастливым. — Он такой яркий, мумджи. И он всем нравится. Все девочки хотели с ним встречаться, а он выбрал меня, — Джия крепко сжимает руку Рани. — Ему было не важно, умная я или нет, он любил меня.
Новорожденная Марин плакала, если ей что-то требовалось, как и все малыши. Если она хотела есть или пачкала пеленки, то сначала хныкала, а если Рани отзывалась не сразу, орала во весь голос. Став постарше, она пару раз пробовала добиться того, чего ей хотелось, слезами. Так продолжалось до тех пор, пока Брент не начал бить ее. После этого Рани не видела у нее ни одной слезинки.
— Но зачем же он бил тебя? — спрашивает Рани.
Джия тут же отпускает ее руку.
— Он в школе новенький. Его родители требуют от него очень многого. Он не хотел сделать мне больно. Он любит меня, — Джия умолкает, прежде чем нанести удар, которого Рани не ждет. — А почему ты спрашиваешь? Ведь дада тоже бил маму, правда?
Рани не отвечает. Она смотрит на свою внучку, недоумевая, как и когда та узнала правду. Она пытается спросить, но слова застревают у нее в горле. Она не может произнести ни звука. Она гладит Джию по спине, словно капризного ребенка, и тихо выходит из комнаты. Она медленно спускается по лестнице, каждый ее шаг — шаг в преисподнюю. Она крепко вцепляется рукой в перила, иначе от страха может поскользнуться и скатиться вниз.
Рани останавливается на нижней ступеньке, шевеля губами, когда из своего кабинета появляется Марин.
— Мамми! — она кидается к матери. — Боже, ты совсем побелела! Что случилось?
— Она знает, — шепчет Рани, не смея взглянуть на дочь, — она знает.
Марин не нужны никакие объяснения. Каждая из них бережет тайну, которую они хранили так долго, словно какое-то сокровище.
— Нет. Этого не может быть, — даже сейчас она понижает голос, боясь, что Радж может услышать ее. — Этого не может быть.
— Она сама сказала мне, — Рани кажется, что ступенька под ней проваливается, и у нее подгибаются колени. Она тянется к мангалсутре, висевшей на шее, забыв, что сняла ее. — Джия сказала, что это не так уж страшно, ведь и твой отец бил тебя.
— Нет! — от Марин исходят волны гнева, которые заполняют пространство между ними. — Тебе лучше уйти, — Марин оглядывается, вид у нее отчаянный. Она подходит к двери и открывает ее: — Уходи!
— Джия — моя внучка, — Рани не двигается с места. Она видит, что за гневом дочери кроется страх, что ею управляет страдание. — Я не уйду.
— Это ты ей рассказала.
Рани отшатывается, будто Марин дала ей пощечину.
— Что ты! Никогда! Зачем мне это?
— Чтобы причинить мне боль, — эти слова звучат как приговор, который Марин вынашивала долгие годы. — Ничем другим это не объяснишь.
— Ты же моя дочь! — Рани выплачется позже, в своей комнате, без свидетелей. — Я скорее причиню боль себе, чем тебе.
— Может быть, я и поверила бы тебе, если бы ты хоть раз остановила его. Если бы ты хоть раз вмешалась, — Марин встречается с Рани взглядом, давая понять, что разговор окончен. — Но тебе не было до меня дела. А вот я, представь себе, беспокоюсь о своей дочери.
Рани кивает, не пытаясь спорить:
— Если я тебе понадоблюсь, я рядом.
И, не говоря ни слова больше, уходит.
* * *
Рани часами сидит в темноте, уставясь на лежащие перед ней фотографии. Она с трудом различает лица на снимках, но это не имеет значения. Она помнила их все эти долгие годы. Среди них есть одна-две фотографии ее родителей, которых она практически не видела со дня своей свадьбы. Они никогда не приезжали повидаться с ней в ее новый дом. У них было много детей, и они радовались, что избавились от лишнего рта. Рани приезжала домой всего трижды. Два раза — чтобы показать новорожденных Марин и Тришу, а в третий раз — чтобы попрощаться перед отъездом в Америку. Именно тогда, перед тем как Рани собиралась уходить, мать вынула новое сари, дорогое по тем временам. Оно было когда-то подарено ей родителями на свадьбу, и она отдала его Рани.
— Чтобы ты меня помнила.
— Мы еще увидимся, — убежденно сказала Рани. — Америка не так уж и далека.
Но мать уже не слушала, ее вниманием завладел кто-то из детей. Через год после приезда в Америку Рани получила известие, что мать умерла, а отец женился на вдове из соседней деревни. Рани вынула сари из гардероба и запихнула его в комод, чтобы не думать о матери, которую едва знала.
Перед ней лежат фотографии с дней рождения ее дочерей, когда они были маленькими, вместе с множеством снимков Брента. Ему нравилось фотографироваться во время путешествий. Он вручал фотоаппарат Рани, а потом передавал его по очереди девочкам. Сохранились его фотографии на фоне Большого Каньона и около Белого дома в Вашингтоне. Марин и Соня вытягивались в струнку и широко улыбались в объектив, боясь сделать что-нибудь не так и вызвать его гнев. Только Триша чувствовала себя свободно, не опасаясь отца.
Рани перебирает фотографии и понимает, что среди них нет ее снимков. Она снова перебирает их, чтобы окончательно удостовериться. Она всегда исполняла обязанности фотографа, Брент только показывал ей, как наводить фокус и поймать правильный ракурс. Никогда он не предлагал сфотографировать ее, запечатлеть ее красоту на бумаге. Ирония судьбы состояла в том, что дочь, которую он не любил больше остальных, оказалась единственной, кто разделил его страсть к фотографированию.
— Что ты здесь делаешь? — Соня включает свет, и Рани щурится, пока ее глаза не привыкают к яркому освещению. — Мам, ты что здесь сидишь?
— Я видела Джию, — рана еще не затянулась и кровоточит. Рани не знает, как остановить льющуюся кровь. — Она все знает.
— Откуда? — Соня понимает, о чем идет речь.
— Я не знаю, — Рани берет ножницы и начинает резать фотографии. Точными движениями она вырезает из всех снимков изображения Брента. — Марин думает, что это я ей сказала.
— Но ты же ей ничего не говорила.
Рани поднимает на нее глаза и прихватывает ножницами палец.
— Ты же мне веришь?
Соня смотрит на изуродованные фотографии, обдумывая ответ:
— У тебя нет на это причин.
— Верно, — Рани собирает обрезки с лицом Брента. — У Джии теперь есть официальное разрешение быть битой, — она кидает в мусор снимки — изрезанную на кусочки историю своей жизни. — Это я дала его ей.
Соня смотрит на дверь, этим жестом невольно показывая, как ей хочется убежать.
— Может быть, Джии нужно хоть какое-то оправдание, — она становится на колени и роется в фотографиях. Лица сестер смотрят на нее, как коллаж из сердечной боли. — Я ненавидела наши дни рождения.
Рани искренне удивляется:
— Почему?
— Надо было притворяться счастливой.
Внезапно у Рани возникает желание узнать ответ на вопрос, который ей всегда хотелось задать, но она не осмеливалась.
— Ты хотела бы, чтобы я сделала аборт?
Соня не поднимает глаз на нее и не выказывает никакого удивления, услышав ее вопрос.
— Да, — говорит она просто, — хотела бы.
— Прости меня, — Рани подавлена сегодняшними разоблачениями. Ей трудно все это переварить. Она опускает голову. — Прости.
Триша
Во втором классе со мной училась девочка по имени Мелинда, и она постоянно третировала меня. Она дразнила меня из-за одежды, которую мне перешивали после сестры, из-за моих длинных немодных кос, из-за дешевой сумки, которую я носила вместо рюкзака. Однако я была не единственной, кого она задевала. Она выбирала объекты для насмешек и била в цель без жалости. Мелинда пользовалась успехом в классе и всегда была окружена многочисленной свитой, поддерживавшей ее. Ее друзья готовы были напасть на любого, кого выбирала Мелинда. Если ты оказывалась ее жертвой, тебе не оставалось ничего другого, как выслушивать ее колкости. И никто не приходил на помощь из страха тоже попасть под удар.
