Меня создала Англия - Грин Грэм (полные книги TXT) 📗
— Не понимаю — где?
— Вы играли с ними в карты?
— А-а, да. Да.
— И, конечно, знаете, что говорят люди: что даже при таком тумане он не мог просто так свалиться в воду?
— Мало ли что говорят!
— Он был пьян?
— Немного. Дорогой мой, вы не можете себе представить, какой тогда был туман. Я целый час добирался до миссии.
— Почему же, отлично представляю, — ответил Минти, — я ведь тоже там был. — Он закашлялся. — Я до сих пор не могу прокашляться, весь вечер торчал на улице. — Он сунул руку в карман и достал серебряную спичечную коробку. — Вот, хотел подарить ему. — Повернул коробку, чтобы Галли увидел герб. — Я на самом деле был в Харроу, мне она ни к чему. А ему бы пригодилась.
— Ну вот, значит, и вы помните, какой был туман. — Он вышел с Холлом. Я не стал подходить, решил идти за ними следом и сразу потерял их из виду. А через десять минут услышал его крик. — Бедняга.
— Еще бы! Но самое интересное, что Холл вернулся после крика. Он был ближе к нему, чем я, и все равно ничего не слышал. — У вас разыгралось воображение, Минти. — Отвернувшись, Минти смотрел, как из церкви выходит Холл. Галли воспользовался этим, чтобы ускользнуть. — Бросьте открыточку насчет обеда, дружище.
— Да-да, — ответил Минти, — насчет обеда. — Он, не отрываясь, смотрел на подходившего к дверям Холла, закипая дикой бессмысленной злобой от одного вида осиной талии, коричневых вельветовых лацканов; если бы я что-нибудь мог сделать; желтый кусачий уголек, он стоял между Холлом и улицей с холодным чистым солнцем, толпой народа и узорной вереницей самолетов в небе.
— Прошу прощения, мистер Холл. — Он шагнул к нему навстречу, трогая зубы воспаленным, прокуренным языком, и уже чувствовал, как будничность обстановки остужает его мстительное пламя, оставив только желание уколоть побольнее, разозлить. — Вы не желаете сделать заявление? — Какое еще заявление?
— Вы, конечно, войдете теперь в число директоров компании? — спросил Минти и, словно остужая кофе, часто задышал в лицо Холлу табачным запахом. — С вашим опытом вы, разумеется, будете руководить филиалом в Нью-Йорке?
— Нет, — ответил Холл. — Туда поедет Лаурин.
— Но мистер Крог стольким вам обязан…
— Запомните раз и навсегда, — сказал Холл. — Он мне ничем не обязан.
Это у меня перед ним обязанности. — Он натянул тесные коричневые перчатки. — И если у нас возникают разногласия относительно моих методов работы, то страдаю от этого только я. Пока я рядом, — закончил Холл, — вам лучше не раздражать мистера Крога.
— Вы не прислали венок, — сказал Минти. — Разве вы не были в хороших отношениях с ним?
— Не был, — ответил Холл.
Он подождал, когда выйдет Крог, и оба направились к машине, рядом и врозь, не обменявшись ни единым словом. По случаю похорон толпа обошлась без восклицаний. Мозг и рука: плотное крестьянское тело, томившееся в визитке и тесном воротничке, воплощало мозг дела, а рядом шла его недумающая сокрушительная рука с осиной талией и холодно сверкавшими брильянтовыми запонками. Говорить им было не о чем. Смерть — как с ней все просто, и как мудрено, труднее, чем любовь мужчины и женщины, было то, что связывало их, отталкивало и казнило одиночеством в машине. После их отъезда толпа стала расходиться. Ждать было нечего, смотреть не на что.
— Гляди, — запрокинув голову и спотыкаясь на каждом шагу, кричал малыш, — гляди!
— Мне пора в редакцию, — сказал Минти, — надо сдавать материал. — Как с ней говорить? Женщина. Одно это вызвало в нем озлобление. — Он очень подвел меня с этой вашей свадьбой.
— Мы собирались пожениться.
— Ладно, мне пора, — сказал Минти. — Надеюсь еще увидеть вас. Если надумаете работать вместе… — Ему не терпелось уйти, он презирал все это — духи, шелковые чулки, пудру, крем; маленький, насквозь прокоптившийся Савонарола, он брезгливо морщил нос; только задобрив счетчик и выпив какао под школьной фотографией, он сможет сказать, что вполне очистился. Он даже вздрогнул, когда она заговорила: он не привык к продолжительным беседам и разговорчивую женщину подозревал во всем смертных грехах. — Вы слышали, как он кричал, — сказала Кейт. — А я нет. Я даже ничего не чувствовала.
— Я не сообразил, — сказал Минти, — ничего не было видно. А потом Холл вернулся, и я решил, что ничего страшного не произошло. — Они поссорились, — сказала Кейт. — Эрик и Холл.
— Вы думаете, — начал Минти, — что Холл…
— Думаю! — оборвала его Кейт. — Я знаю. — Он обмер от этого «знаю»: ведь надо что-то делать, если знаешь, а что, тоскливо подумал он, может сделать Минти?
— И поэтому в Нью-Йорк едет Лаурин, — сказала Кейт. — Вы, конечно, остаетесь здесь? — не скрывая своего презрения, спросил Минти.
— Нет, — ответила Кейт, — я уезжаю.
— Правильно! — воскликнул Минти. — Хорошо. Пусть побесятся! А вы не можете придумать что-нибудь посильнее? Все-таки — брат, это мне он был… — Он не решился сказать вслух — «друг», его отпугнул ее спокойный и дорогой траур, он мог претендовать только на знакомство. Перчатками, туфлями, элегантным платьем она отнимала у него Энтони.
— Несколько дней назад я могла погубить их, — сказала она. — Достаточно было намекнуть «Баттерсону». Только зачем? Свой своего не выдаст. Все мы воры, все заодно.
— Он не был вором, — возразил Минти, вступаясь за Воробья, Коннела, Бакстера…
— Мы все воры, — продолжала Кейт. — Хватаем, что плохо лежит, и ничего не даем взамен.
— Так вы до социализма договоритесь, — фыркнул в ответ Минти.
— Вот уж чего нет — того нет, — сказала Кейт. — Это не про нас. Братских отношений в нашей лодке не признают. Хватай кусок побольше и благодари Бога, если умеешь плавать.
Над озером опять появились самолеты, оставляя позади перистый след: «Крог», «Крог».
Дымное кружево повисло над Стокгольмом, и пока самолеты выписывали последнюю букву — первая успевала растаять. — Значит, возвращаетесь в Англию? — спросил Минти, думая о пятидесяти шести ступеньках, о пустующей квартире и итальянке на четвертом этаже…
— Нет, — ответила Кейт. — Просто снимаюсь с места. Как Энтони.
…о ладане и сгущенном молоке, о чашке (чашку-то я забыл купить)…
— Найду работу в Копенгагене.
…о требнике в шкафу, о Мадонне, о пауке, томящемся под стаканом, о доме вдали от дома.
