Повесть, которая сама себя описывает - Ильенков Андрей Игоревич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
Он оглянулся и — наконец-то! — увидел на плите чайник. Подошел и стал жадно пить ледяную до того, что заломило зубы, воду. Выпил всю. Глотка, кажется, разлепилась. Пальцы нечаянно тоже, и чайник, брякая, покатился по полу.
— Вы достали уже греметь! — послышался сиплый голос.
Кажется, Стивин.
— Стива! — позвал Кирюша тоже совершенно чужим голосом.
— Че?
— Ты, что ли?
— Ты.
Кирюша, которого после выпитой воды с новой силой охватила дрожь, направился на голос.
Стива, в этом Кирилл не ошибся, лежал на кровати под одеялом и полушубком и молча смотрел в дощатый потолок. Потом перевел взгляд на Кирилла.
— Че гремел?
— Чайник уронил.
— Все выпил?
— Все.
— Козел. Эй, Кашин, где у вас вода?!
Молчание.
— Олег!!!
Молчание.
— Урод.
Стива поднялся на страшно заскрипевшей кровати, сел и, поморщившись, взялся за голову. Подержавшись за нее некоторое время, посмотрел на Кирюху.
— Что, херово тебе, Вася?
— Херово…
— А мне еще херовее!
Стива встал на ноги, поежился и, застегнув куртку под горло, направился на кухню. Сразу загремело железо и плеснула на пол вода. Кирюша вышел за другом и увидел, что тот, держа в руке крышку ведра, пьет из ковшика. Вот где была вода.
Напившись, он утер губы рукавом и спросил:
— Че так холодно-то? Мы ж печь топили…
— Дверь открытая была.
Стива оглянулся.
— Была?! Она и открытая. Ты видел, так че не закрыл?
Он шагнул к двери, но, вместо того чтобы закрыть, распахнул ее настежь и со словами «твою мать!» вышел на крыльцо. Кирилл последовал за ним.
Действительно, твою мать! При первом же вдохе горло почти обожгло холодом. Приятели спустились с крыльца. Трава под ногами хрустела, как стеклянная. Вчерашняя грязь окаменела. Стива наступил на замерзшую лужу, но лед не сломался. Он ударил по нему ногой, но тщетно: лужа промерзла до дна.
— Это ж сколько градусов? — поразился Кирюша.
— До хера и более. Точнее, менее, — угрюмо определил Стива. — Пошли в дом.
В доме после сияющего уличного мороза показалось темно и тепло, но воздух был спертым и отчасти тошнотворным. Кирилл отдернул занавеску и увидел изморозь на стекле.
— И вот вопрос номер один: где этот Корчагин?
Кирилл только пожал плечами. Стива высматривал свою сумку и пожатия не увидел.
— Ага, вот она. Что молчишь, простокваши в рот набрал? Так, говоришь, плохо тебе?
— Плохо.
— Это хорошо, что плохо.
— Почему?
— Потому что когда плохо, — приговаривал Стива, роясь в сумке, — то это плохо, но перспективно, и это — хорошо. А вот когда хорошо… Ага, есть… тогда хорошо, но совершенно бесперспективно, и это — плохо.
— Кончай философию, и так башка раскалывается.
— Философию? Это, Кирюша, не философия, это народная мудрость! Башку твою сейчас поправим.
Кирюша обернулся. На столе стояла открытая бутылка водки. Стива уже протирал чем-то непонятным один граненый стакан и одну ваще нечеловеческую байду или, кажется, бадью. Типа ковшика, но точно не ковшик. «Турка», — вспомнил он правильное название. Так-то в ней нормальные люди кофе пьют. То есть варят.
— Че, бухать, что ли, опять собрался?..
— Ну… И не я, а мы.
— Да я не собрался…
— А ты соберись.
— Да я сблюю! Я щас все облюю здесь на х…! С ног до головы!
— А че ты заматерился-то? Вдруг. О-о. Ну и облюй, если хочешь, мне не жалко. Но ты вообще-то по идее не должен сблевать. Ты просто потерпи минутку, ладно? И не сблюешь.
Кирюша сделал вид, что поверил, но продолжал с подозрением следить за манипуляциями товарища, который уже нарезал хлеб, открыл банку шпротов и вот прямо сейчас лил.
— Не, ну ты сколько мне наливаешь-то?!
— Да мало!
— Да где же мало?!
Киря глянул в байду, ону же бадью, убедился, что совсем не мало, и заблажил дурным голосом, или, как это называет Стива, голосовкером.
Стива терпеливо объяснил дураку:
— Не «бухать», как вот ты тут вульгарно выразился, а опохмеляться мы собрались. Поправляться, понимаешь? Лечиться. Это не пьянства ради, а здоровья для, и чтобы никогда больше не простужаться. Давай бери.
Кирюша взял стакан.
— Теперь слушай меня очень внимательно. Во-первых: водку — категорически не нюхать! Во-вторых: набираешь полную грудь воздуха, затем залпом выпиваешь и глубоко выдыхаешь. В-третьих — не вдыхаешь! А вместо этого съедаешь шпротину. Лучше даже две или три. После этого можно дышать. Понятно?
— Понятно…
— Повтори. Я не шучу — если хочешь не сблевать, а получить удовольствие, надо делать это безошибочно. О тебе забочусь.
— Водку не нюхать, глубоко вдохнуть, выпить, выдохнуть, закусить. После этого можно дышать.
— Молодец!
— А потом?
— А потом, по идее, ты уже должен прийти в себя. Ну, поехали!
Благодаря хитроумным советам Стивы водка пошла на «ура!».
— Ну как?
— Круто.
— То-то. Закусывай давай.
Разлили по второй, выпили. Головную боль как рукой сняло. На душе захорошело, и Кирилл с аппетитом налег на шпроты, вычерпывая масло корочкой хлеба.
Закурили.
— Но вот интересно, где же наш Володя Дубинин?
— Да, достаточно интересно.
Тут, когда захорошело, друзья наконец разули глаза и обозрели окрестности. И не порадовались. Беспорядок был. И не простой такой беспорядок, а сугубый, можно сказать даже, — злокачественный.
— Это что?
На полу засохли буроватые капли, причем вели они к выходу.
— Судя по цвету, это одно из трех: или кровь, или говно, или шоколад.
— Давай начнем с самого приятного. Давай думать, что это шоколад.
— Давай. Итак, это шоколад, причем жидкий. Тогда картина преступления мне ясна. Наш Марат Казей просыпается первым, готовит себе утреннюю чашку шоколату, и жадно, не делясь с товарищами, по-свински чавкая, хлебает его, и уходит из дома в неизвестном направлении. Жизнеподобно?
Кирилл пожал плечами.
— Так себе.
— Тоже так думаю. Тогда версия вторая. Это говно. Эту зловонную версию, к сожалению или счастью — не знаю, отметаем сразу.
— Почему?
— Почему? А я тебе скажу почему. Потому что в таком случае картина преступления мне ясна. Марат Казей насрал в музей. Он проснулся, и его прошиб настолько внезапный и длительный понос, что он начал здесь и, не прекращая дристать, побежал на улицу. Но, Кирюша, разве вот эти ровные частые капли похожи на то, о чем мы сейчас пытаемся говорим? Можешь не отвечать. Только представь себе, что бы тут тогда было…
Они представили и зело посмеялись, но когда смех иссяк, Кирюша присел на корточки и вгляделся в капли.
— Из всего перечисленного это, конечно, кровь. Но такой вариант мне не очень по нраву. А если глубоко-преглубоко задуматься — что это может быть еще? Краска?
— Краска. Морилка.
— Что?
— Морилка, что! Не знаешь, что такое морилка?
— Нет.
— Ну ты дубовый. Ну, короче, это такая херь для тонирования дерева.
— Ну пускай это будет краска или морилка.
— А пускай это будет уже кровь!
— Нет, Стива, не пускай.
— Да почему?!
— Посмотри, как часто. От чего это может быть?
— Например, если нос разбит, то так часто и капает. Или живот проткнут.
— Нет, живот не надо… А что все-таки краска?
— Масляная так быстро не сохнет. Может, нитрокраска.
— Только зачем?
— Что зачем?
— Зачем краска? Что красить?
— Да мало ли что! Он напился и решил что-нибудь покрасить! А что мы вообще тут делали? Ты помнишь? Я — нет. Я помню, как печку затопили, дальше не помню. Ты помнишь?
— А знаешь, я помню, — внезапно помрачнел Кирюша.
— Что? — насторожился Стива.
А вспомнил Кирюша то, что Стива вчера с криком «Все по камерам!» гонял их с Олегом по дому, причем топором. Конечно, в шутку, но размахивал топором очень от души и сплеча. Он, Кирюша, вскоре после этого уснул, но, засыпая, слышал шум борьбы и нецензурную брань. И теперь он подозревает, что вчера дело закончилось дракой. И в связи с этим предположение о разбитии носа кажется ему очень жизнеподобным.
