Неповиновение (Disobedience) (ЛП) - Алдерман Наоми (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
И Рабби Элиэзер сказал: «Если закон таков, как утверждаю я, пусть эту струя воды докажет это!». И струя полилась в обратную сторону. Но мудрецы сказали: «Струя воды не может ничего доказать».
Тогда Рабби Элиэзер сказал: «Если закон таков, как утверждаю я, пусть стены этого дома докажут это!». И стены дома прогнулись внутрь. Но Рабби Йеошуа упрекнул их: «Когда мудрецы дискутируют, какое право вы имеете вмешиваться?». Из уважения к Рабби Йеошуа стены не упали, но из уважения к Рабби Элиэзеру они не вернулись на свое первоначальное место. Так они и стоят погнутые по сей день.
И Рабби Элиэзер сказал: «Если закон таков, как утверждаю я, пусть Небеса докажут это!». С Небес послышался голос: «Почему вы не согласны с Рабби Элиэзером, так досконально знающим закон?». Рабби Йеошуа встал и сказал: «Не божественный голос с Небес устанавливает закон, потому что в Торе написано, что господствует мнение большинства». И мудрецы последовали мнению большинства, а не мнению Рабби Элиэзера.
Из этого мы учим, что не Небесам решать наши жизненные трудности, что мы не должны пытаться разгадать таинственные знаки и чудеса. Мы учим, что наш собственный выбор наиболее ценен, даже если Бог говорит, что наш выбор неправилен. Мы учим, что мы можем спорить со Всевышним, не повиноваться его заповедям и по-прежнему услаждать его своими действиями. Мы учим о милосердии Всевышнего, которое шире, чем мы можем представить.
Ведь на этом история не заканчивается. Мы читаем, что позже Рабби Натан встретил во сне пророка Элияhy. Он спросил у пророка: «Что сделал Всевышний, когда Рабби Йеошуа сказал, что не Небесам устанавливать закон?». И Элияhy ответил: «Всевышний посмеялся и сказал: “Мои дети победили меня”».
Бог дал нам этот мир, Он дал нам Тору. И, как хороший родитель, как любящий отец, Он с радостью отпустил нас на волю. Не Небесам творить закон.
***
На кладбище собралась небольшая толпа – из сорока или пятидесяти человек, намного меньше, чем на хеспед. Прошел год со смерти Рава, и пришло время поставить надгробие там, где покоится его тело. Церемония проста; она не продлится долго.
Ронит вернулась в Хендон по этому случаю. Она смотрит вверх, на бледно-голубое утреннее небо с белыми и серыми полосами, и думает о том, как всего лишь днем раньше она летела на самолете. Это было утром. Когда самолет пролетал над Атлантическим океаном, ей приснился странный сон, но она, скорее всего, не станет никому о нем рассказывать. Это только между ней и утром.
Она держит младенца, которому почти три месяца. Они назвали его Мойше – в честь ее отца. Она еще не решила, представляет ли для нее какую-то фрейдистскую важность тот факт, что она держит малыша, названного в честь ее отца, но она об этом не переживает.
Эсти и Довид стоят на каком-то расстоянии друг от друга и оба смотрят прямо, а не друг на друга, как будто в каком-то момент могут понять, что подошли слишком близко к незнакомцу, и отойти друг от друга. Но они остаются вместе, и когда Эсти делает шаг вперед, Довид следует за ней. Наблюдая за ними, Ронит думает о тех парах, которые остаются в браке, даже если один из партнеров меняет пол или сходит с ума. Она знает, что есть в этом что-то покровительственное, но пытается с этим смириться.
Эсти тоже наблюдает за Ронит. Она думает о том, что Ронит кажется чем-то меньшим, чем раньше. Она не стала чем-то меньшим, Эсти знает это, но раньше она казалась чем-то слишком большим. Когда-то Эсти думала, что в лице Ронит – весь мир, а сейчас это всего лишь лицо. Она благодарна за это, благодарна за эту перемену, потому что больно видеть целый мир в лице, не принадлежащим тебе, всегда отворачивающимся от тебя.
В лице Довида она тоже не видит целый мир, но она понимает, что это лицо лучше, чем казалось. Он добр и имеет удивительно хорошее чувство юмора. Это далеко не все, но этого достаточно, чтобы этот путь не был неприятным для нее. Она думает, что, будь у нее возможность сделать выбор снова, вернуться на много лет назад, она все равно выбрала бы то же самое. Она в этом абсолютно уверена. Эсти понимает, что также она уверена насчет многих других вещей, как будто в ее сознании рассеялся туман. Она часто удивляется этой мысли: все хорошо. Все хорошо.
Конечно, кажется, будто за год все прояснилось. За год небольшая толкотня в животе превращается в младенца – крохотного, с ясно-голубыми глазами и хваткими ручками. За год могила заново обрастает травой. За год горе перестает быть таким глубоким; то, что когда-то шокировало, становится привычным; то, о чем говорили постоянно, становится неинтересным.
Спустя годы все кажется таким простым. Но человеческая жизнь идет не по годам, а медленно, день за днем. Год, может, и прост, но дни, несомненно, трудны.
Итак, прошел год. Могила Рава заросла травой, а сын Эсти и Довида щурится от осеннего солнечного света. Но год не был легким. Были те, кто ушел из синагоги Рава: некоторые - с шумом и в суматохе, другие – тихо и незаметно, посреди двух Шаббатов. Был шепот, и был крик. Эсти и Довида реже, чем раньше, приглашали на Шаббатние трапезы. Некоторые – правда, их было не так много, как Эсти и Довид опасались, - придумывали отговорки тому, почему избегают их. О них все еще сплетничают в Хендоне, но не так часто, как когда-то.
И все же все хорошо. Некоторые вещи вполне возможны. Некоторые навечно останутся невозможными. Но в пределах того, что возможно, можно жить. Оставшиеся в синагоге люди начали ценить работу Эсти и Довида. Эсти произносит речь на церемонии по установке надгробия, что уже случалось несколько раз за прошедший год. Пару простых слов возле могилы Рава – и все. Присутствующие улыбаются и благодарят ее за ее мысли.
Эсти и Довид купили телескоп. С наступлением темноты, когда ребенок засыпает, они ставят телескоп у открытого окна спальни и по очереди наблюдают за лунными кратерами. Они находят далекие звезды и называют друг другу их имена, например, Арктур или Ригель, словно это тайный сигнал. Сигнал означает: я все еще здесь.
***
Прошлой ночью мне приснилось, будто я лечу над Хендоном. Вокруг меня был ветер, как и надо мной, и подо мной, и в моих легких. А еще ниже был Хендон. Сначала я увидела его сухие улицы с одинаковыми тюдоровскими домами. Я видела встроенные шкафы, я видела семьи с двумя машинами, я видела работы в бухгалтерии и юриспруденции. Я видела наиболее кошерные кухни, самые длинные юбки, самые плотные колготки, самые плотно сидящие шейтелы. Я видела изучение Торы и исполнение мицвот. И я видела сплетни, клевету и публичное унижение.
Я сказала:
- Господи, почему Хендон так бесстрастен? Почему в нем не может быть желаний или отчаяния, горя или радости, чудес или загадок? Всевышний, - спросила я, - почему это место не может просто жить?
И Всевышний ответил:
- Мое дитя, если Я пожелаю этого, оно будет жить.
И я увидела, как Он приподнял крышу каждого дома, словно рукой сильной и мышцей распростертой. И по очереди говорил с каждым человеком в каждом доме, наполняя их сердца Своим светом. А я наблюдала. Когда Он закончил, ничего особо не изменилось. Я просила?
- Господи, что все это значит?
И Он ответил:
- Моя дитя, моя радость, перемены не происходят мгновенно, ведь этот народ упрям и непослушен, но по крайней мере они готовы слушать.
***
Ронит остается в Лондоне на пять дней. Она спрашивает о Хартоге, которого не было на церемонии по установке надгробия, и узнает, что он перешел в другую синагогу. Конечно, Хартогу всегда будет куда пойти. Сейчас Довид – раввин, хотя этот титул не приносит ему удовольствия. «Зовите меня Довидом», - говорит он приходящим к ним гостям. Некоторых беспокоит эта неформальность, они предпочитают порядок и привычную им строгость. Они называют его Рабби, и он не возражает. Они все равно продолжают приходить к ним. Иногда они приходят увидеть Эсти, а не его. Всем известно, что она отлично умеет слушать.
Ронит возвращается в Нью-Йорк. В самолете она читает книгу своего отца и, хоть некоторые места и безмерно ее раздражают, она рада, что это сделала. Она обсуждает своего отца с д-ром Файнголд, и та предлагает ей вспомнить и оценить все хорошее в их отношениях, а также понять, что ни один родитель не способен дать ребенку все необходимое. Ронит думает, не это ли имеется в виду в заповеди чтить родителей. Решает, что, наверное, нет, но ее это не волнует. Она сделает то, что сможет, а остальное неважно.
