Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место - Шляхов Андрей Левонович (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
— Похоже на эпилепсию, — поморщилась Мжаванадзе, дежурный врач из отделения патологии беременности.
— Согласен, — кивнул Данилов, глядя, как по простыне расползается желто-коричневое пятно.
— Сначала у нее лицо задергалось, потом одна рука, потом другая рука…
Соседка по палате явно была напутана произошедшим. И то сказать – сидели две беременные женщины друг напротив друга, беседовали о том, кому когда придет срок рожать, или еще о чем-нибудь, как вдруг одна из собеседниц захрипела, сползла на кровати и затряслась.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал Данилов. — Все уже позади.
Он посмотрел на Мжаванадзе, ожидая ее решения. Судорожный припадок удалось купировать быстро. Оставалось решить, что дальше делать с пациенткой.
— Ясно что – кесарево сечение. Эпилепсия – прямое показание к этой операции. Вопрос – когда? Оперировать прямо сейчас, по дежурству или отложить решение вопроса до утра?
Экстренное кесарево сечение, проведенное сразу же после припадка, без стабилизации состояния беременной, подвергает и мать и ребенка существенному риску развития осложнений. С другой стороны, если это эпилепсия с редкими припадками, то можно и не торопиться. С третьей стороны, если припадки начнут повторяться, то…
— Я понаблюдаю за ней, — сказала Мжаванадзе. — Спасибо, Владимир Александрович. Полвторого ночи. Можно и подождать до утра.
— Хорошо, Нино Автандиловна.
Данилов и сам не любил ненужной спешки. Поспешишь – людей насмешишь…
Во время утренней конференции он получил за все разом – и за умершую до начала операции, и за ту, что устроила судорожный припадок.
— Хорошая работа – это не упражнения по непрямому массажу сердца, — вещал главный врач. — Хорошая работа – это недопущение подобных состояний! Я все понимаю – атоническое кровотечение есть атоническое кровотечение, но к моменту перевода из родзала в операционную кровотечение уже было остановлено, не так ли? И если судить по записям в истории болезни, то…
Данилов слушал главного врача и удивлялся отсутствию головной боли. Казалось бы, налицо все факторы, ее вызывающие, — бессонная ночь, усталость, взвинченные нервы. Однако надо же – голова не болит, и все тут!
«Иммунитет вырабатывается, — решил Данилов. — Глядишь, так и совсем поправлюсь. У-у, Джеки Чан чертов…»
«Джеки Чаном» за незнанием истинного имени Данилов прозвал китайца с эпилепсией, который пару лет назад ударил его по голове обрезком водопроводной трубы. Так бывает на «скорой»: приезжаешь на вызов и получаешь от пациента фатальный сюрприз и долгую, если не вечную, память в виде посттравматической энцефалопатии с частыми приступами головных болей. Боли были разными: давящими, распирающими, жгучими, а порой и такими, что сразу не поймешь. Хорошая память о работе на «скорой помощи», ничего не скажешь.
Словно былинный сказитель, главный врач плавно перешел от одного мнимого даниловского греха к другому:
— А чем, как не нежеланием работать, можно объяснить то, что роженица с судорожным припадком неясной этиологии была оставлена без вашего наблюдения?
— Она была оставлена под наблюдением дежурного врача, — ответил Данилов.
— Но ведь вас тоже вызывали к ней, доктор, не так ли? Отсутствие припадков в анамнезе, не совсем ясная пациентка, угроза состоянию плода… Разве все это вас не озадачило?
Гавреченков снял очки, протер их краем своего белоснежного халата и вернул на место.
— Или вам больше нравится заниматься реанимационной гимнастикой, нежели думать головой? Я жду ответа, Владимир Александрович.
— Это я жду ваших объяснений, Алексей Емельянович! — сорвался Данилов. — Или мы сядем и вместе изучим должностные инструкции и всякие другие нормативные документы? Уточним, кто должен наблюдать пациенток, лежащих в отделении, а заодно я покажу вам, как на самом деле называются те действия, которые вы именуете «реанимационной гимнастикой»? Может быть, прямо здесь и начнем? При свидетелях!
Зал замер в ожидании. Скандал во время утренней конференции, да еще такой громкий, — нечастое явление в родильном доме.
Гавреченков, не ожидавший отпора, покраснел. Нижегородова, сидевшая рядом с ним в президиуме, то ли возмущенно, то ли удивленно покачала головой.
Данилов стоял справа от начальственного стола, там, куда выходили для доклада дежурные врачи, и ждал продолжения дискуссии. Чесались кулаки, во рту пересохло, левая нога вдруг стала непроизвольно подергиваться.
«Пусть только попробует еще что-нибудь вякнуть!» – стучала в голове одна-единственная мысль.
Алексею Емельяновичу нельзя было отказать в интуиции, даре всех карьеристов. Он не стал продолжать, не стал возражать и не стал возмущаться, хотя по тому, как дрожали его губы, было видно, что напускное спокойствие дается ему нелегко.
— Отдохните после дежурства, Владимир Александрович, а позже мы продолжим наш разговор, — отечески-покровительственно сказал он и, явно опасаясь, что Данилов может выкинуть еще какой-нибудь фортель, добавил: – Наталья Геннадиевна, прошу вас.
Данилову пришлось отойти, чтобы пропустить заведующую детской реанимацией. Он уселся в первом ряду, прямо напротив главного врача, уверенный, что сразу по окончании конференции последует вызов к начальству.
Странное дело: доцент Сапожков, традиционно сидевший в президиуме, украдкой подмигнул Данилову и показал оттопыренный большой палец. Данилов в ответ улыбнулся.
Гавреченков стойко избегал встречаться взглядом с Даниловым. Объявив конференцию завершенной, он показательно увлекся беседой с Нижегородовой. Данилов понял, что главный врач хочет как следует продумать собственную тактику построения разговора, и ушел в ординаторскую.
— А что, я считаю – правильно! — Вознесенский предусмотрительно одобрил поступок Данилова только после того, как они вдвоем вышли из лифта. — Сколько можно на нас бочку катить?
— Можно было и на конференции высказаться… — сказал в пространство Данилов.
— Не люблю я ненужной публичности, — не смутился заведующий. — И пафоса лишнего не люблю.
— Я тоже не люблю, — ответил Данилов. — Ну что – на обход в реанимацию?
Дежурить в стационарах врачи могут по-разному. Рабочий график может состоять только из дежурств, и тогда после сдачи смены можно на двое-трое суток идти домой. График может быть и другим: ежедневная работа с понедельника по пятницу, суббота и воскресенье – выходные дни. В подобных случаях врачам приходится отрабатывать положенные по табелю часы после дежурства. В принципе, ничего сверхтяжелого, ко всему можно привыкнуть.
После обхода Данилов около получаса заполнял карты в ординаторской, затем провел эпидуральную анестезию на повторных родах, а с часу до трех доблестно боролся со сном на нуднейшей лекции по гражданской обороне, которую читала Бритвина, заместитель главного врача по клинико-экспертной работе.
Лекция была посвящена тому, как должен действовать персонал при угрозе взрыва родильного дома. Бритвина, обычно немногословная, во время лекций превращалась в многоречивую рассказчицу, постоянно возвращающуюся к уже упомянутому. За огромные очки маленькую тщедушную Бритвину в роддоме прозвали Стрекозой.
Наконец выговорившись, Бритвина затеяла опрос аудитории, желая выяснить, как кто и что понял. Дошла очередь и до Данилова.
— Вы даете эндотрахеальный наркоз во время кесарева сечения и слышите сигнал общей тревоги. Ваши действия?
— Продолжаю давать наркоз.
— И все?
— И все. Остальное потом, когда трубку вытащу.
— Спасибо, Владимир Александрович, — вздохнула Бритвина и оставила Данилова в покое.
— Год назад на лекции по холере акушерка из обсервации ляпнула, что экскременты холерных больных стерилизуются кипячением, — шепотом сказала Ахметгалиева, сидевшая рядом. — Так у Стрекозы форменная истерика была. Никогда не видела ее в таком исступлении. Прыгала по подиуму и орала: «Вы дома что, тоже говно кипятите?» А та ей так гордо отвечает: «У меня дома холерных засранцев нет!» Шоу!
